Предание нарекло Ольгу Хитрою, Церковь Святою, История Мудрою. Великие князья до времен Ольгиных воевали: она правила Государством.

Н. М. Карамзин. История государства Российского.

Предначинание

Прошлая зима заканчивалась тяжким выдохом ледяного ветра, грязными глыбами снега, дорожными колдобинами, прикрытыми глинистой мутью, и ворохом тревожных мыслей, еженощно заставляющих просыпаться темным предутренним часом, всматриваться в висящие на стене часы, силясь преодолеть досаду от предстоящего невыносимо утомительного с недосыпа дня.
Продолжение…

 

Тратить три часа, еще остающихся до первой поутру чашки кофе, на обыденные считалки бывало обидно, и я начинала бессчетно повторять «Отче наш» или «Богородице Дево»… Быстро сбивалась, и тогда неизменно всплывала в памяти счастливая картинка из того времени, когда делом жизни было журналистское делание, когда жив был дорогой мой батюшка — отец Алексий Сухих. Общались мы с ним больше письмами да по телефону, гостила у него в Вятских Полянах крайне редко. Но в один из таких случившихся приездов уложили меня спать в гостиной, где стояли большие напольные часы, мерно отбивавшие бой в положенные часы-минуты.

— Чем недовольная встала? — спрашивает отец Алексий наутро.
Говорю, если б эти часы были с кукушкой, так та кукушка моим бы голосом ежечасно куковала. Рассмеялся и с присущей только ему любяще-отеческой интонацией, с добрым прищуром ответил:
— Так ты бы на каждый час «Богородице» читала — вот как хорошо бы было!..»

Ну, да… Желаемое и действительное так часто не совпадают…
Думаешь, планируешь, работаешь, поставленной цели достичь стараешься, но случается вдруг нечто, никак от тебя не зависящее, но переводящее все твои усилия в напрасные. Таким и выдалось окончание прошлой зимы. Казалось, нет просвета в череде возникающих проблем, не дающих покоя ни днем, ни ночью, и нет даже намека на их разрешение. Потому, когда нечаянно появилась возможность побывать на родине своей небесной покровительницы — святой равноапостольной княгини Ольги, поклониться и попросить у нее помощи, тогда и стал представляться Псков землей, если уж не обетованной, то дарующей живоносную надежду…

 

Дорога

Люблю дорогу. Муж уверен: «Тебе на чем бы и куда бы ни ехать — лишь бы ехать». И то — правда. В дороге время будто останавливается, исчезает будничная суета, как старый отживший свой век панцирь сползает обязанность быть такой, какой тебя все привыкли видеть. Все твое жизненное пространство — уголочек вагонной территории да леса, поля, хибарки, проносящиеся за окном. А еще небо, что в городской сутолоке практически не замечаешь: смотришь под ноги, смотришь вперед, по сторонам, но никак не вверх. В дороге же раскрывается огромный купол неба: то сине-голубой, то иссиня-серый, то с розоватым оттенком рассвета, то с фиолетово-рыжим заката, но неизменно тянущий к себе, ввысь. Ах, вернуть бы те детские сны, которыми упивалась долгие-долгие годы, упрямо заказывая их себе с самого вечера: «Хоть бы снова полетать!»
…Начинались сны всегда одинаково: со страшного до панической жути ощущения погони. Где-то прячусь, меня ищут, неведомо, что произошло, но знаю, что мне угрожает опасность. Слышу громкие мужские голоса, все ближе и ближе. Пытаюсь унять разгоряченное дыхание и отчаянный стук сердца, которые вот-вот выдадут меня. Понимаю, что надо бежать дальше. Ноги вдруг наливаются свинцовой тяжестью, и (о, ужас!) преследователи видят меня, ускоряют свой бег, вот-вот схватят. Тогда из последних усилий начинаю отчаянно двигать ладошками воздух вниз. Быстрее, быстрее, неужели не получится?! Воздух начинает уплотняться, пружинить подо мной, я поджимаю коленки к подбородку и рывками поднимаюсь ввысь. И вот чья-то вытянутая рука уже не успевает дотянуться до меня и ухватить. Я распрямляю и расправляю руки, вытягиваю ноги и от вдруг обретенной свободы, широты и небесного размаха шалею: долго-долго летаю над полями, лесами, мысами, извилистой речкой. Теплый воздух треплет волосы, я улыбаюсь, мне легко, хорошо, и не хочется возвращаться на землю. Начинаю уставать. Снижаюсь до уровня телеграфных столбов, мельком проносится мысль: «Не задеть бы провода». Пролетаю под стропилами недостроенного сарая, задеваю за них, вздрагиваю и… просыпаюсь. Отец на мои рассказы об этих полетах говорил: «Если летаешь во сне, — значит, ты растешь». Мне казалось обидным столь прозаическое объяснение дивных сновидений, но спорить с отцом было себе дороже, я делала согласный вид, снова и снова вспоминая и переживая в течение дня упоительное ощущение взлета…
Путь до Пскова выдался хлопотным: сначала ночной «Вяткой» до Москвы, потом длительная маета прогулок по московскому центру в ожидании псковского поезда. Маета именно от ожидания, а не от города. Москву люблю и неплохо знаю еще с молодости. Есть любимые, есть памятные места, почему-то неизменно ассоциирующиеся с запахами. Вообще, странное свойство памяти — помнить запахи. Навсегда ассоциируется у меня Останкино с запахом кофе. Не того то ли индийского, то ли бразильского пылевидного плохорастворимого суррогата, за коим страна билась в очередях, а только что помолотого, свежесваренного в турке на песке. Варили его в останкинском баре Дома радио, что напротив телецентра. Уже при входе в уютный, затемненный, с редкими светильниками зал тебя буквально окутывал кофейный аромат, и также буквально замирало сердце от предвкушения длинных разговоров за низким столиком с мягкими диванчиками. Разговаривать в конце московских восьмидесятых с коллегами радиостанции «Юность» было о чем! После прямых эфиров, вернувшихся в радийный быт только с перестройкой, смелых даже по тем временам студийных бесед с известными и не очень людьми, спорили до самозабвения о национальном самосознании, особом русском пути и прочих, теперь уже весьма подзабытых категориях. Но даже когда по возвращении в Вятку после очередной стажировки, творческой командировки в Останкино, выходила еженедельным прямым включением во всероссийский «Молодежный канал» или на «Маяк», до сущей явности чувствовала послеэфирный кофейный запах и, возвращаясь домой Гагаринским парком, тосковала по московским улицам…

 

Да, пожалуй, ранним-ранним утром прибытия в Псков чашечка кофе тоже бы не помешала, но время сжималось до поминутно расписанной рабочей программы, встреч с людьми, с городом небесной покровительницы и молитвенного общения с ней.

 

Псков

Город сразу показался не таким, каким себе представляла. Вполне себе современные здания, сменяющиеся хрущевскими пятиэтажками вперемешку с двухэтажными старыми строениями, напичканными разномастными магазинчиками. Глупо, конечно, представлять древний город по картинкам из учебника по истории, время же не может не оставлять следов. Однако однажды созданный образ заставляет сознание возмущаться несоответствием. После поездки в Каир называю сей эффект «египетским синдромом».

 

…То было последнее школьное лето у старшего сына, первый год нового столетия, и мы впервые поехали на море за границу. Старший к нашим с младшим сыном экскурсионным пристрастиям отнесся скептически и, пока мы едва ли не полсуток тратили на переезд по пустыне из Хургады в Каир, гонял по курортному городку на какой-то арендованной мототехнике. Мы же с младшим моим младшеклассником, уморенные длинной дорогой, удивленные грязной нищетой каирских кварталов, восхищенные богатством национального музея, наконец-то приближались к цели путешествия — всемирно известному сфинксу и пирамидам. Воображение рисовало величественную пустыню во всем ее размахе и грандиозные сооружения под налетом многовековой пыли, картинки учебника стояли перед глазами. Сфинкс с пирамидами, конечно, никуда не делись и мы их лицезрели. Правда, на фоне каирских окраин: очень похожих на наши хрущевки серых домов с разноцветным бельем на балконах да еще в окружении ватаг оборванных пацанят, наваливающих (бесконечные кипы как бы папирусов, под громкие призывы как бы бедуинов, предлагающих объехать пирамиды на вонючих верблюдах. Помнится, на обратном пути я произнесла в автобусе пламенную речь об «эксплуатации» древней египетской культуры, туристский коллектив дружно меня поддержал и по возвращении в отель мы также дружно пошли в бар запивать горечь поездки еще чем-то более горьким.

 

Едва я уговорила себя не делать прежних ошибок с поспешными выводами, как выяснилось, что за месяц до приезда заказанные в гостинице «Ольгинской» места еще заняты другими постояльцами. Пришлось-таки снова произносить пламенную речь сугубо для работников гостиницы, соглашаться на другой свободный номер и после заселения с удивлением обнаружить неравноценность произведенного обмена. Вместо вида на Ольгинскую часовню (а только из-за нее, стоящей буквально в ста метрах от гостиницы, выбор пал на это место проживания), вместо вида на реку Великую и кремль на высоком противоположном берегу получился вид на полуразвалившиеся сараи соседнего ободранного дома. Позже узнаю, что часовня эта новая, построенная в 2000 году вместо разрушенной, которая была возведена на месте креста, установленного в память о пребывании Ольги на этом месте, что открывают часовню едва ли не один раз в год – в день памяти святой равноапостольной княгини Ольги (24 июля по новому стилю). Так что в марте посещение часовни невозможно. Ну, что ж, подумалось мне, Великим постом да без искушений — не бывает такого… В Пскове более тридцати действующих храмов, память об основательнице города наверняка увековечена приделами ее имени, иконами, литературой…

Долго колебалась, прикреплять ли к пиджачку взятый с собой из дома орден святой равноапостольной княгини Ольги III степени. Дорогую сердцу награду Русской Православной Церкви вручил мне в Рождество Христово 2004 года в Свято-Успенском соборе Трифонова монастыря митрополит (тогда архиепископ) Вятский и Слободской Хрисанф. Накануне позвонили из епархии, сказали быть на службе не одной, а с домочадцами и друзьями. Заподозрила, что чего-то готовится, но и подумать не могла, что при полном людьми храме владыка торжественно зачтет Указ Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Алексия II и вручит столь ценный дар. Сказать, что волновалась, выходя на амвон, — это точно значит ничего не сказать! «Мне, недостойной, такая награда, да как же теперь оправдать ее, никаких трудов не хватит!..»

Сомнение, а вдруг при виде ордена подумают, что похваляюсь, разрешилось воспоминанием, как единожды не надела его на званый праздничный ужин к владыке, и он не преминул пожурить за пренебрежение к награде. Так и провели вместе первый день, закончив его в Выбутах, по преданию — месте рождения святой равноапостольной княгини Ольги.

…В Выбутах закатное солнце заливало окрестности желтым золотистым светом. Река говорливо бежала к горизонту. Бог весть, как выглядели эти берега более тысячи лет назад, когда будущая великая княгиня была еще ребенком. Пустынно сейчас. Памятный камень. Закрытый храм. Ни одного человека. Да и то понятно: экскурсионные автобусы, наверное, бывают днем, домов в округе нет, кроме пары построек, видимо, для церковных нужд. Как есть погост в значении небольшого сельского кладбища, сохранившегося вокруг храма. Это раньше на Руси погосты были административно-территориальной единицей, как ныне сельские поселения. И, кстати, впервые административное управление установила княгиня Ольга, поделив Новгородскую землю на погосты, но об этом позже. По возвращению из Выбут успела еще поздними сумерками зайти в два или три храма, не переставая восхищаться архитектурой древних псковских церквей четырнадцатого, пятнадцатого, шестнадцатого веков и одновременно с этим чувствуя, как подспудно возникает горчинка обиды за свою небесную покровительницу: ни книг о святой Ольге, ни ее жития, ни иконок не было в церковных лавках. Нет в Пскове церквей ее имени (кроме уже упомянутой закрытой часовни), нет церковных приделов. Даже в Свято-Троицком кафедральном соборе псковского кремля нет ныне придела святой равноапостольной княгини Ольги.

На следующий день в магазинчике краеведческого музея удалось найти единственное краеведческое издание, рассказывающее о великой княгине — небольшую красочную книжечку Надежды Вальнер «Ольгин град». Книжка издана псковским издательством в 2001 году тиражом 10 000 экземпляров для детей младшего школьного возраста на русском и английском языках. Открывается она текстом молитвы святой равноапостольной княгине Ольге и иллюстрацией прекрасной иконы «Равноапостольная великая княгиня Ольга» работы архимандрита Алиби (Воронова), списка с фрески М. В. Нестерова во Владимирском соборе Киева. Безуспешные поиски Ольгиной иконы и в огромном собрании псковских икон на выставке из фондов музея (там, кстати, не представлено ни одной), и во псковских храмах были вознаграждены! В отличие от иконы кисти В. М. Васнецова, где святая взирает грозно, у М. В. Нестерова она поэтична и красива. Икона работы архимандрита Алипия, бывшего наместника Псково-Печерского монастыря, находится в Свято-Троицком кафедральном соборе.

Первый деревянный собор, посвященный Живоначальной Троице, был построен во второй половине Х века по велению великой княгини Ольги, которой было видение трех лучей, указывающих на это место. Он сгорел во время сильного пожара. В начале XII века был построен на этом месте каменный храм, где в 1242 году перед началом Ледового побоища молился вместе с псковичами святой благоверный князь Александр Невский. В конце четырнадцатого века и этот собор постигло несчастье — обрушились своды. Поэтому храм перестроили еще раз, но не последний. Строительство нынешнего собора, четвертого по счету, было закончено в 1699 году. До 1770 года в подклете собора действовал придел в честь равноапостольной княгини Ольги. В настоящее время кроме главного Троицкого престола в соборе три придела: Казанской иконы Божией матери, благоверного князя Александра Невского и преподобного Серафима Саровского.

В древние времена перед Троицким собором находилась вечевая площадь, где избирались посадники, призывались князья. На алтаре Троицкого собора хранился меч святого Довмонта-Тимофея (князя Довмонта, принявшего при крещении имя Тимофей, правившего в тринадцатом веке Псковским княжеством 33 года), который вручался как благословение всем призываемым на псковский престол князьям. Этот меч хранится теперь в псковском краеведческом музее. Надо сказать, впечатляющее зрелище! Не каждый современный мужчина сможет легко его поднять, а князь сражался …

Именем Святой Троицы заключались союзные договоры о сотрудничестве и помощи между русскими княжествами, и скрепленные «крестным целованием» — клятвой на кресте, все грамоты хранились внутри. При соборе велось летописание, хранились архив и казна, а также псковская судная грамота — правила жизни людей в Пскове, принятая на вече в конце четырнадцатого века. На этой соборной площади в 1510 году было оглашено решение войти в состав Московского государства. И сколько еще судьбоносных вех помнят эти стены! В советское время собор, конечно, был закрыт, в здании разместился антирелигиозный музей с приснопамятным для таких заведений маятником Фуко. В годы Великой Отечественной войны Троицкий собор стал первым действующим храмом, открытым Псковской православной миссией. Думается, разрешая открытие храмов, немцы рассчитывали, что они станут центрами антисоветской пропаганды. Да ведь храм — место молитвы и о ком, и о чем могли молиться люди в оккупированном городе?! О своих близких, об освобождении…

До звенящей душевной струнки отзывается исторический факт освобождения Пскова от фашистов 23 июля 1944 года, в канун дня памяти святой равноапостольной княгини Ольги. Не оставила она без попечения свой город и людей, к ней взывающих: «О святая равноапостольная княгине Ольго, приими убо похвалу от нас, недостойных раб Божиих, пред честною твоею иконою молящихся и смиренно просящих: огради нас твоими молитвами и заступлением от напастей и бед, и печалей, и лютых грехов; еще же и от будущих мук избави ны, честно творящия святую память твою и славящия прославльшаго тя Бога, во Святей Троице прославляемаго, Отца и Сына и Святаго Духа, ныне и присно и во веки веков».
…Этой иконы в военные годы в Троицком храме еще не было. Потому что художник Иван Михайлович Воронов, впоследствии — наместник Псково-Печерского монастыря архимандрит Алипий (Воронов) еще сам воевал, продвигаясь дорогами войны от Москвы до Берлина в составе четвертой танковой армии.

Десять лет назад вышла в свет книга «Архимандрит Алипий. Человек. Художник. Воин. Игумен» известнейшего российского реставратора Саввы Васильевича Ямщикова, которую он посвятил 90-летию со дня рождения и 30-летию со дня смерти подвижника. «Однажды я спросил его, почему он, такой красивый, молодой, очень способный художник сразу после войны ушел в монастырь. Но он мне сказал: „Савва, там было так страшно! Я видел столько смертей, столько крови, что я дал слово — если выживу, я буду оставшуюся часть жизни служить Богу и уйду в монастырь“». В пещерах Псково-Печерского монастыря упокоен архимандрит Алипий.

Помнится, удивлюсь поначалу жизнерадостной палитре псково-печерских храмов. Потом пойму: это ж победа жизни над смертью, Пасха на земле. Такую же пасхальную радость источает икона святой равноапостольной княгини Ольги кисти архимандрита Алипия, человека, художника, воина, игумена… Я увидела ее не в ярком свете паникадила, светильников и свечей, а при мерцавшем огоньке лампадки в полутемном храме, но оттого, может быть, и свет, идущий изнутри, стал ярче.

…Колокол собора звал к вечерней службе. После многотрудного дня, непривычно многого пешего хождения ноги болели, гудели, стонали и, признаюсь, я просто плелась по больно отзывавшейся булыжной соборной площади, старательно выискивая по краешку островки земли, где можно помягче ступить. Корила себя за то, что не додумалась в том замусоренном дворике, что виден из моего гостиничного окна, нарвать крапивки (хотя откуда ей взяться в марте?) и приложить сплошняком к ступням, как делала в нашем вятском великорецком крестном ходе. Но вот и ступени длинной лестницы ко входу в храм преодолены, и тяжелая дверь открыта и, ах, едва не слезы на глазах: главное помещение храма закрыто, вечерняя служба начинается в левом приделе. Спасибо матушкам церковным, на просьбу мою приложиться к Ольгиной иконе надоумили: «Там (увы, имени не помню) прибирается, попросись, может, пустит». Дай ей Бог здоровья, пустила!

Огромный едва освещенный пустой храм встретил живительным запахом ладана. Приложилась к иконе. Опустилась на колени. Что-то несвязное, сумбурное и самой себе неразборчивое шептала. Экая досада мне всегда с собой! Готовлюсь-готовлюсь, а как до дела дойдет… Помню, в Иерусалиме в Храме Гроба Господня, когда дошел мой черед приложиться в кувуклии к каменному ложу — Гробу Господню, первое, что выдохнула: «Господи, помилуй моих родителей!» И так себе потом изумлялась. Родители мои были крайне неблагополучные, любви особой к ним не питала, да и не просить, а благодарить хотела Господа за все, что есть у меня, за детей, за мужа молиться и вот на тебе… Правильно говорит мне матушка София, игумения нашего Свято-Преображенского женского монастыря: «От полноты сердечной глаголют твои уста». Через то и многие неприятности случаются, что «вслух живу». Зато, как гласит приправославный юмор, всегда есть в чем исповедаться… По хорошему, надо бы было после службы остаться в храме и поисповедоваться, и пособороваться, как многие из пришедших псковичей, но учитывая предстоящие назавтра хлопоты, тихонько поковыляла обратно по территории кремля, через Ольгинский мост, мимо Ольгинской часовни…

В синих мартовских сумерках река и голые кроны деревьев казались черными, холодный ветер уносил шум редких в эту пору машин, озябшими руками я прижимала к себе пакетик с купленными для дома свечами, иконой со столь полюбившимся мне изображением, серебряным образком и ни о чем более не думала, кроме как об ожидающем теплом гостиничном уюте «Ольгинской». Следующим вечером, проведенным в храме Успения Божией Матери «с Пароменья», возьму благословения у батюшки на обратную дорогу, и уже на выходе, напоследок в Пскове, спрошу в церковном магазинчике есть ли житие или какая другая литература о святой Ольге и получу удивительную книгу «Святая княгиня Ольга», изданную в 2012 году московским издательством «Сибирская Благозвонница», которую дома прочитаю, законспектирую и теперь перескажу.

Ольга

Летописных исторических свидетельств о жизни великой княгини крайне мало. Неизвестна дата ее рождения, несколько столетий историки спорят о том, где же действительно родилась Ольга, из какого рода происходила, в каком году и даже где крестилась. Однако, известно, что в IX веке небольшое торгово-ремесленное поселение Псков не было еще, конечно, тем великим городом, что прославился впоследствии в русской истории. Неподалеку, по реке Волхов, проходила главная магистраль пути «из варяг в греки», набирал силу, становясь центром древнерусской экономики, Господин Великий Новгород, разворачивались бурные политические события. На реке Великой было намного спокойнее, но и здесь, по ответвлению Великого пути, проплывали из Скандинавии в Царьград и обратно греческие, арабские и норманнские купцы, а порой появлялись на своих грозных ладьях отряды отважных викингов, ищущих доходного применения своей воинской сноровке. Общерусскому правительству князя Олега, недавно утвердившемуся в Киеве, нужно было поставить под свой контроль весь путь «из варяг в греки». Для этого на всех стратегически важных пунктах требовались таможенные чиновники, воины сторожевых отрядов и начальники переправ, набиравшиеся в основном из варягов. Одним из представителей этой военно-торговой аристократии и был, по одной из версий, отец Ольги, заведовавший переправой в Выбутской веси. Там-то, среди купцов и воинов, увидела свет первая русская святая.

Создатель богато одарил девочку. Она была редкостно красива, умна, смела и целомудренна. Ее наблюдательность и широкий кругозор должны были необычайно развиться в обществе заморских гостей, от которых можно было услышать захватывающие дух рассказы о Персии и Индии, Скандинавии и Германии, разных народах, обычаях и верах. Уже тогда юная Ольга должна была услышать имя Бога христиан, столь непохожего на привычных скандинавских и славянских богов. А для того, чтобы сберечь свое достоинство и целомудрие среди коварных и похотливых воинов, красавице Ольге приходилось самой быть ловкой, изворотливой и подчас жестокой. Легендарное сказание «Степенной книги» рисует эту сторону жизни будущей святой. Молодой князь Игорь, забредший во время охоты в псковские леса, захотел переправиться на другой берег реки Великой и, уже сидя в лодке, обнаружил, что перевозчик — необычайно красивая девушка. Князь стал заигрывать с ней и был явно обескуражен, когда получил смелую, мудрую и весьма резкую отповедь, подкрепленную угрозой отправиться на дно вместе с Игорем, если тот попробует применить силу. Пристыженный Игорь молча уехал, а вскоре прислал к целомудренной деве сватов, Ольга стала женой князя Игоря, в скором времени — правителя древнерусского государства. У них родился сын Святослав.

Княгине довольно долго удавалось нейтрализовать дружинное влияние на Игоря, но настал момент, когда алчные дружинники побудили князя ободрать как липку племя древлян. По своему ли неразумию или по чьему-то злому наущению Игорь решил, что и этого мало. Он, поразмыслив, сказал своей дружине: «Идите с данью домой, а я возвращусь и похожу еще». Древляне во главе со своим князем Малом вполне справедливо рассудили, что при такой практике сбора дани они скоро вымрут с голода, и решили рискнуть. Безрассудный князь нашел свой ужасный конец где-то в лесах под Искоростенем. Его разорвали надвое березами, не удостоив даже приличных похорон. Ольга и сын Святослав в это время были в Киеве. И вот тут открывается, наверное, самая загадочная страница жизни святой Ольги.

Кому не памятны с детства леденящие кровь, но по-своему необыкновенно поэтичные сказания о ее жестокой мести древлянам! Логика мифа причудлива, и подчас за вполне правдоподобным рассказом кроется произведение народной фантазии, и, напротив, немыслимая фантасмагоричность сюжета служит едва ли не главным доказательством его подлинности — невозможного не выдумывают. С трудом верится, что повесть об Ольгиной мести — просто небылица. Она слишком нестандартна для довольно шаблонной формы народной легенды и в то же время достаточно реалистична и конкретна. Если это и миф, то миф в том значении, какое придавал этому слову А. Ф. Лосев — «в словах данная чудесная личностная история» язычницы Ольги, история, делающая почти физически ощутимыми темные и жуткие черты той самой славянской религии, которую теперь тщатся представить едва ли не торжеством духовной свободы и гуманизма.

Историки воспринимают Ольгину месть как выдумку в первую очередь потому, что она логично и последовательно воспроизводит основные черты языческого похоронного обряда. Из этого почему-то следует, что повесть о мести — не более чем сказочное его осмысление. Часто забываем, что человек архаических времен воспринимал свои религиозные обязанности чрезвычайно серьезно, может быть, даже серьезней, чем следовало. Игорь умер жалким пленником и был попросту зарыт в землю без всякого похоронного обряда. По славянским же верованиям, загробная судьба человека зависела от его статуса в момент смерти и от пышности похорон. Кому, как не любимой Игорем Ольге, было почтить память покойного мужа! И Ольга со всей истовостью правоверной язычницы сделала все от нее зависящее, чтобы отдать мужу последний долг. В своей мести она не только наказала бунтовщиков, но и последовательно воспроизвела все части похоронного ритуала.

По правилам первобытного воинского поединка победитель является наследником побежденного. А взойти на княжеский трон можно было, только женившись на вдове властителя. Согласно этому архаическому обычаю и действовал Мал, когда посылал 20 лучших древлянских мужей свататься к Ольге. Древляне хорошо знали гордый нрав князей-варягов и рассчитывали не более чем на перемирие и отсрочку карательной экспедиции. Однако прием у Ольги превзошел все ожидания. Княгиня не только спокойно выслушала известие о гибели мужа, но и благосклонно приняла изложение матримониального проекта: «Любезна мне речь ваша, — мужа моего мне уже не воскресить; но хочу вас завтра почтить перед людьми своими». Вот тут бы и призадуматься послам. Своими словами Ольга начала хорошо известный по архаическим обрядам и сказкам ритуал свадебной игры: жених получает невесту, только отгадав ее загадку, в противном же случае лишается головы. А загадка уже была произнесена: «почтить» кого-то по-славянски означало и «оказать честь», и «отомстить», «убить». Ни одну из Ольгиных загадок древляне так и не отгадали.

А загадки продолжались: «Ныне же идите в свою ладью и ложитесь в ладью с гордость, а утром я пошлю за вами, вы же говорите: не едем на конях, ни идем пешком, но понесите нас в ладье; и вознесут вас в ладье». Послы восприняли это как обычную часть обряда сватовства, когда сваты, дабы обмануть злых духов, приезжали «ни пешком ни на лошади», «ни днем ни ночью», войдя в избу невесты, заговаривали сперва о посторонних вещах, и т. д. Но смысл загадки был устрашающим. Ни пешим, ни на коне, а в ладье, на руках соплеменников, следовал к своему последнему пристанищу знатный рус. Ладья была традиционной погребальной принадлежностью и славян, и скандинавов.

Так и произошло на следующее утро: принесши послов на Ольгин двор, киевляне сбросили их в глубокую могилу. «И, склонившись к яме, спросила их Ольга: «Хороша ли вам честь?» Они же ответили: «Горше нам Игоревой смерти». И повелела засыпать их живыми; и засыпали их». Некоторые летописи добавляют, что послов в яме сожгли.

Месть только начиналась. Вскоре Ольга прислала древлянам требование отправить в Киев еще лучших мужей в качестве сватов, — мол, киевляне без почетного эскорта ее не отпустят. Когда следующая группа древлянских аристократов прибыла на убой, княгиня предложила им сходить в баню. Выглядело это как обыкновенное проявление заботы о гостях. Но древляне позабыли, что у славян было в обычае истапливать баню для покойника и ставить воду для омовения. Еще долго после Крещения Руси в вопросниках и исповедях сохранялся пункт: «В Великую Субботу, и в Пятидесятницу, егда память творим усопшим, бани не велел ли еси топити?», и полагалась епитимья. Когда древляне вошли в баню, с ними и поступили как с покойниками: заперли и сожгли.

Третья Ольгина загадка была сформулирована прозрачнее двух первых: «Вот уже иду к вам, приготовьте меды многие в городе, где убили мужа моего, да поплачусь на могиле его и сотворю тризну по своем муже». Кто станет жертвой в ритуальном жертвоприношении на могиле Игоря — нетрудно было догадаться. Древлян не насторожило даже то, что княгиня прямо назвала их убийцами. На вопрос, где посланные за нею в Киев мужи, Ольга ответила: «Идут следом». После надгробного плача был насыпан курган и начался пир, на котором древляне упились. Настало время погребальной военной игры. И тут Ольгина дружина обрушила на беспечных древлян вместо ритуальных ударов мечами — самые настоящие. «И иссекли их пять тысяч. А Ольга вернулась в Киев и собрала войско на оставшихся».

На смену хитрым загадкам и причудливым языческим обрядам пришла грубая, но честная военная сила. Карательные войска под предводительством Святослава обрушились на Древлянскую землю. В первом же сражении бунтовщики были смяты натиском киевской дружины. На побежденных древлян была возложена тяжелая дань. Возвратившись в Киев, княгиня неожиданно узнала, что забыла еще об одном погребальном обряде и тогда она вместе с сыном пошла обратно к Искоростеню, где был убит Игорь. Этот город знал, что ему пощады не будет, и поэтому боролся крепко. Великая княгиня простояла под городом все лето и не смогла его взять; тогда она послала в Искоростень послов сказать от ее имени: «Чего вы хотите досидеть? Все ваши города отдались мне, все ваши люди взялись платить мне дань и теперь спокойно обрабатывают свои нивы и пашут землю, а вы хотите, видно, помереть голодом, что не идете в дань». «Рады и мы платить дань, — отвечали горожане, — да ты хочешь мстить на нас смерть мужа». «А я уже отомстила обиду мужа, — отвечала Ольга. — Во-первых, когда пришли ваши первые послы в Киев творить свадьбу, потом со вторыми послами и, наконец, когда правила мужу тризну. Теперь иду домой, в Киев. Больше мстить не хочу. Покоритесь и платите дань. Хочу умириться с вами. Буду собирать от вас дань легкую». «Бери, княгиня, чего желаешь, — отвечали древляне. — Рады давать медом и дорогими мехами». «Вы обеднели в осаде, — говорит Ольга. — Нету вас теперь ни меду, ни мехов; хочу взять от вас дань на жертву богам, а мне на излечение головной болезни – дайте от двора по три голубя и по три воробья».

Конечно, жители Искоростеня обрадовались такой легкой дани и прислали княгине птиц с поклоном. Ольга объявила, чтобы они жили теперь спокойно, так как наутро она отступит от города и пойдет в Киев. Услышав такую весть, горожане обрадовались еще больше и разошлись по дворам спокойно спать. А между тем Ольга раздала ратным людям голубей и воробьев, велела к каждой птице привязать горючую серу с трутом, обернувши в лоскут и завертевши ниткой, и, как станет смеркаться, выпустить всех птиц на волю. Птицы полетели в свои гнезда, голуби в голубятни, а воробьи под застрехи. Город в один час загорелся со всех сторон; в ужасе люди повыбежали за городские стены, но тут и началась с ними расправа: одних убивали, других забирали в рабство; старейшин всех забрали и сожгли.

Вернувшись с сознанием исполненного долга и побыв в Киеве один год, Ольга оставила сына в Киеве, а сама пошла к Новгороду и стала устанавливать по Мсте погосты и определять от лугов и охотничьих угодий дани и оброки, и устанавливать по Днепру места для ловли птиц. Предвосхищая Петра Великого, великая Ольга ездила по огромной и дикой стране, всюду устраивая государственную и культурную организацию. Ее предшественники — варяги, как все германцы, строили только замки: рубили города, то есть огороженные валом и тыном укрепления, как опорные пункты своей власти. До народного быта им, чуждым народа, кроме взятия дани, не было никакого дела. Ольга, сама происходившая из народа русского, повела себя в строгом смысле как первый государь России, ибо она первая вспомнила о мирных обязанностях власти. Она, говорит Карамзин, «разделила землю на погосты или волости; сделала, без сомнения, все нужнейшее для государственного блага по тогдашнему гражданскому состоянию России и везде оставила знаки своей попечительной мудрости». Власть государственная в то зачаточное время была, так сказать, путешествующего типа. Ежегодно от ноября до апреля князья отправлялись по более удобному зимнему пути в «полюдье» — не только за сбором заготовленной летом дани, но и для суда и расправы. Ольга учредила погосты, то есть станции для угощенья (может быть, торговые пункты), она же установила оброки, то есть определенное содержание дани. Так как главным народным промыслом тогда было не столько земледелие, сколько звероловство, то она устраивала «ловища» и «перевесища» (то есть места ловли птиц и зверей сетями). Меха тогда были особенно важной статьей торговли. Можно сказать безошибочно, что Ольга первая придала России вид сравнительно благоустроенный, государственно-культурный. Эти личные путешествия Ольги и непрерывный устроительный труд, надо думать, благотворно отразились не только на населении, но и на правящем слое. Как Петр Великий, совершенно так же за 800 лет до него Ольга, упражняя дружину в устроении государства, воспитала свой высший класс в государственных заботах и дала ему приобрести опыт правления. Великая женщина сама училась, путешествуя и во все вникая, и других заставляла учиться. Может быть, этой мирной ее наукой следует объяснить тот удивительный авторитет, который она приобрела среди Игоревой дружины (бояр) и в мирном населении. При Ольге не записано летописцем ни ропота войска, ни мятежей народных. Видимо, она умела не только управлять людьми, но, подобно Екатерине II, и восхищать их своим правлением.

Укрепив единодержавие и придав стране вид государственно-культурный, Ольга приступила к третьему подвигу своему — к введению христианства, а вместе с ним к введению самого высокого тогда человеческого просвещения. Мудрость великой женщины сказалась в ее сдержанности. Понимая, что религиозная совесть, по существу свободна, Ольга крестилась только сама, отнюдь не заставляя ни семьи своей, ни подданных. Она верила в могущество своего примера и знала, что только добровольно принятая религия есть истинная. Ольга не ошиблась. Хотя Святослав с дружиной еще весь был во власти языческого предания, но уже Святослава смущал пример матери, и он не крестился только из боязни насмешек дружины. Более царственная, чем сын, который был более полководцем, чем монархом, Ольга справедливо говорила: «Аще ты крестишься, вся имуть то же сотворити». Святослав колебался — может быть, в сознании, что принять христианство — значит войти в духовное подданство византийской цивилизации, и тогда конец варяжской мечте — овладеть Царьградом. Ольга предоставила времени великий перелом, но не долгому времени. Историки допускают, что Ольга исповедовала христианство в Киеве еще до крещения, во всяком случае, вернувшись из Царьграда, она нашла множество последователей, так как христианство в Киеве уже существовало, приобщение русских к христианству происходило, по-видимому, благодаря миссионерской активности Византии, к тому же есть достаточно убедительная версия, согласно которой еще в 861 году (то есть почти за столетие до крещения Ольги) некоторую часть русских крестили великие мужи, просветители — славянисты, святые Кирилл и Мефодий.

Для крещения великая княгиня решила в 955 году совершить трудное и опасное путешествие в Царьград (Константинополь), где в это время царствовали императоры Роман и Константин Багрянородный. Ольга присоединилась к обычному торговому каравану, взяв с собой шестнадцать знатных боярынь, своих родственниц, и восемнадцать придворных женщин, кроме прочих слуг. Конечно, важнейшей задачей Ольги было и утверждение, и развитие союза с Византийской империей. Она сумела войти в тесный союз с Византийской державой и сделать свою Русь прямой участницей тогдашней мировой политики. Но, наверное, не зря составители «Степенной книги» поместили обширное житие княгини на первом месте — вне степеней. И не случайно, что скромное, но подчеркнутое почитание святой сохранялось на Руси всегда. Без ее труда по взращиванию семян веры на русской почве вряд ли была бы возможна столь быстрая и ошеломительная победа христианства при внуке великой княгини Ольги — святом князе Владимире. Ее усилия по осуществлению полноправного вхождения Руси в Византийское содружество положили начало мощнейшему влиянию византийской культуры, сформировавшему культуру русскую. И в этом смысле Русская Церковь обоснованно присвоила святой Ольге (как и ее внуку Владимиру) достоинство «равноапостольной» (то есть имеющей заслугу, равноценную заслугам самих Христовых апостолов). Крещение Ольги было прямым предвестием свершившегося через треть века крещения огромной страны в ее целом при Владимире Святославовиче. В «Повести временных лет» будет сообщено (под 988 годом), что «боляры» (бояре) Владимира Святославовича, поддерживая его решение сделать христианство общегосударственной религией Руси, сказали: «Аще (если) бы лихъ (плохой) закон греческий, то не бы баба твоя прияла (приняла), Ольга, яже бе мудрейши всех человек». То есть многосторонний (проявившийся и во внутренней, и во внешней политике) и уникальный (мудрейшая из всех людей!) гений Ольги выразился, по мнению бояр, и в ее обращении в христианство.

Честной и животворящий крест Господень, который Ольга принесла из Царьграда в Киев, после нее был поставлен в Святой Софии, в алтаре у правой стены, и так было написано: «Обновилась Русская земля святым крещением, которое приняла благоверная великая княгиня Ольга». Она водрузила и первый в стране Псковской святой крест Христов. А на возвышении при слиянии двух рек устроила храм во имя Святой Троицы — первый здесь храм. В то же время повелела людям поселяться близ этого храма; так что город Псков населился здесь ради Свято-Троицкого храма. Таким образом, «Степенная книга» считает святую княгиню Ольгу не только просветительницею, но и основательницею города Пскова. Из летописей известно, что Изборск был некогда главным городом во всей Псковской земле. Сюда прибыли первые князья: Рюрик, Синеус и Трувор, из коих последний остался в нем навсегда. Странным представляется, почему бы этим князьям не занять город Псков, если б он в их время существовал; местоположение Пскова при двух реках, из коих одна имеет сообщение с Чудским озером, гораздо выгоднее было бы для их предприимчивости, нежели местность города Изборска. Но еще страннее кажется то, почему благоверный князь Владимир, разделив своим детям Русские области, «посадил Судислава в Плескове», а не в Изборске? Откуда явился Плесков (Псков), о котором прежде не было помину, и почему вдруг такая честь этому городу — сделаться княжеским городом? А древний Изборск — столица первых князей остается на заднем плане и мало-помалу вовсе теряет прежнее свое значение. Всего вернее, что Псков, основанный святой Ольгою между 957 и 969 годами, в 987 году заслужил такое внимание от князя Владимира именно потому, что был созданием его любимой бабки, что в нем уже положены ею начатки христианства. Благоверный князь, конечно, знал деяния равноапостольной Ольги, а потому, посылая детей своих в разные концы Руси с главной целью — насаждать и распространять христианство, счел нужным посадить Судислава в Плескове — в таком городе, где уже водружен святой крест Христов и устроена церковь христианская. Понятно, что юный Псков после этого должен был затмить славу древнего языческого города Изборска, как это и случилось действительно.

Ольга стремилась наглядно воплотить христианизацию страны в храмоздательстве. Кроме храма Святой Живоначальной Троицы в Пскове, она воздвигает храмы Святителя Николая на Аскольдовой могиле, Святой Софии в Киеве, Благовещения Пресвятой Богородицы в Витебске.

Проповедью христианства не завершились заслуги великой женщин перед Россией. Одновременно она правила государством и воспитывала род свой, и собирала те силы, которыми так блистательно распорядились сын и внук ее. Как для христианства нужна была предварительная подготовка, так и для государства. Ольга была уже пожилой женщиной, сын давно вырос, но он все еще не брал скипетра из ее рук, предпочитая меч. Сын варяга, едва возмужав, Святослав «нача вои совокупляти многи и храбры, и легко ходя, аки пардус, войны много творя же». Сделав войну постоянным отхожим промыслом, Святослав бил вятичей, хазар, ясов и касогов, болгар и греков. Как у полуварягов, у Святослава был менее дерзкий, но все же огромный план. Отказавшись от Византии, он все-таки хотел завоевать новую империю, охватывающую все степное пространство от Дуная до Волги. В это время печенеги как бы репетировали татарское нашествие, разразившееся два с половиной века спустя. И тут Ольга еще раз сослужила великую службу России. Когда Святослав со своей армией был очень далеко на Дунае, на столицу Руси вдруг свалились азиатские полчища. Ольге в то время было под 80 лет (в точности год рождения неизвестен), но она недаром была праматерью богатырей. Она не испугалась ужасных полчищ, затворилась в крепости с малолетними внуками и без войска сумела выдержать тяжелую осаду. Эта осада длилась, вероятно, немало месяцев, если вспомнить расстояние от Киева до Переяславца на Дунае и обратно, прежде чем приспела помощь.

Только героическая стойкость в обороне спасла тогдашнюю Русь. Если бы великая княгиня упала духом и не дождалась помощи, Киев был бы взят кочевниками и стерт с лица земли, а вместе с разгромом центра неминуемо распалась бы и вся тогдашняя держава русская. Ее разделили бы и расхватали более благополучные соседи. Отстояв священный Киев и вместе с ним Русь, Ольга оказала истории нашей еще одну бессмертную услугу, но уже последнюю. Оборона Киева настолько истощила государыню, что она на четвертый день после возвращения Святослава скончалась.

Блаженную кончину ее (11 (24) июля 969 года) горько оплакали сын ее Святослав, внуки, весь народ, не только христиане, но и язычники. Ольга заповедала «послати злато патриарху», завещала не совершать над нею языческой тризны и похоронить по закону христианскому. Воля была свято исполнена: ее похоронил христианский священник на месте, ею самой предназначенном, в присутствии бесчисленного множества народа, сопровождавшего гроб до самой могилы. Весьма несправедливо при этом в некоторых из списков нашей летописи замечено, будто святая Ольга содержала у себя пресвитера тайно, во многих других списках говорится, и притом древнейших, слова «тайно» нет, а сказано только, что Ольга имела у себя пресвитера, который и похоронил ее. И чего было опасаться великой княгине, от кого скрываться? Не скрывалась она от самого Святослава, воле которого все было тогда покорно на Руси, напротив, часто уговаривала его самого сделаться христианином. И если Святослав, в угождение ей, не возбранял даже подданным принимать крещение, мог ли он стеснять свободу совести своей матери? Не забудем также, что со времени крещения Ольги Святослав почти не жил в Киеве, будучи занят непрерывными войнами, и главною правительницею Киева и всего государства, в руках которой находилась почти вся власть, оставалась сама Ольга. Кто ж дерзнул бы запретить ей открытое исповедание той веры, которую открыто, пред всем светом она приняла в Царьграде и которой с таким пламенным усердием держалась? Гораздо естественнее думать, что во весь этот период до блаженной кончины равноапостольной для святой веры было у нас лучшее время.

Через четверть века после блаженной кончины святой Ольги, когда сбылось ее предсказание о скором крещении Руси, святой великий князь Владимир извлек из земли мощи своей бабки, оказавшиеся нетленными, и торжественно перенес их в Десятинную церковь Киева. Они были положены в открытой гробнице и скоро стали одной из важнейших киевских святынь, от которой получили исцеление многие страждущие. В годы монгольского нашествия мощи были скрыты под землей и вновь обнаружены только в XVII веке митрополитом Петром Могилой. Однако в XVIII столетии, в пору скрытого гонения на святыни, Синод изъял их и по неизвестной причине они были окончательно утеряны.

Святая равноапостольная княгиня Ольга была канонизирована на соборе 1547 года, который подтвердил повсеместное почитание ее на Руси еще в домонгольскую эпоху. Именно те десятилетия, которые Ольга правила Русью, решали «быть или не быть» народу русскому, ибо он тогда, еще в зачатии своем, терзался бунтами и нашествиями врагов. «Мудрейшая из людей» не только вывела народ из тьмы язычества, но и отстояла его от внутреннего разложения и внешнего разгрома. Н. М. Карамзин, говоря о характере Ольги, написал, что ее деятельность — деятельность не женщины, а «великого мужа».

Послесловие

…И ничего-то бы этого я не знала, принимая свою небесную покровительницу просто как данность, не будь поездки в Псков. В какой-то момент, когда заворочалась обида за малое, как мне показалось, почитание святой, задалась вопросом: «А сама-то что кроме куцых древлянских страниц школьного учебника помнишь и знаешь?» И тогда плюсом к пересказанной здесь книге, перечитала все, что было в домашней библиотеке, что хранилось много лет невостребованным. И чем дальше, тем больше крепло чувство гордости за великую княгиню, зарождалось неведомое ранее чувство незримого связующего общения, и, пожалуй, впервые приготовление к Таинствам в именины обрело дополнительный содержательный смысл…

Вятка—Псков—Вятка,
25.03.2015—23.07.2015