Исполнилось 130 лет со дня рождения Николая Гумилёва. Прекрасного поэта и храброго защитника Отечества. Азартного путешественника и одного из организаторов Союза поэтов. После Октябрьской революции и начала Гражданской войны для Николая Степановича, как и для многих литераторов, настали опасные времена. Это для образованных слоёв общества он был известным поэтом Гумилёвым, а для всяких «чрезвычаек» — дворянином и офицером. С такими не церемонились.
В общем, выражаясь языком самого поэта:
«Смерть пришла, и предложил ей воин
Поиграть в изломанные кости».
Кавалер двух солдатских Георгиев, Гумилёв выиграл у смерти без малого четыре послереволюционных года, которые он использовал, что называется, «по полной»: вышли сборники «Костёр», «Шатёр», «Огненный столп».
А потом… случилось неизбежное. Такое часто происходило с офицерами, в Гражданской не участвовавшими, — их поголовно (обоснованно или просто из классовой ненависти) подозревали в различного рода заговорах против новой власти.
«За всё теперь настало время мести.
Обманный, нежный храм слепцы разрушат»…
Это он о чём? Понятно и без объяснений. О заговоре. Какие ещё «Думы»? Не думы, а планы! И в списках значится. Всё ясно: КРД! Контрреволюционная деятельность!
Выстрелы прозвучали в ночь на 26 августа 1921 года где-то под Петроградом (о месте расстрела участников так называемой «Петроградской боевой организации В. Н. Таганцева» до сих пор спорят). Реабилитировали поэта только в постсоветскую эпоху, в 1992-м.
А был ли Гумилёв заговорщиком? Или просто знал и — как дворянин — не донёс на товарищей? Об этом неизвестно! Скорее всего, второе. Поэты не годятся в заговорщики. Это понимали ещё декабристы, оберегая Пушкина от участия в их делах.
И правы были насчёт любимцев муз! Я, как и многие любители поэзии, могу представить, к примеру, Гумилёва или Лермонтова, смело летящих в атаку с шашкой наголо. Сергея Орлова, ведущего свой тяжёлый танк на фашистские укрепления, Михаила Светлова, вместе с товарищами по разведгруппе вступившего в бой с немцами. Даже Ярослава Смелякова, размазавшего в ресторане торт по лицу литчиновничка. А вот поэта, крадущегося по улицам/коридорам, как тать в ночи, чтобы задушить императора или застрелить большевистского секретаря/комиссара, — нет. Потому что души настоящих поэтов также открыты всем ветрам, как их стихи — всем желающим. Они — как водопады: извергают из себя потоки слов, ничего не в силах утаить. Иначе и быть не может. Поэт живёт, чтобы быть услышанным, не годится он как в заговорщики, так и в тайные советники. Тютчев — лишь исключение, подтверждающее правило. Эка его превосходительство Фёдор Иванович государя-императора Николая Павловича припечатал:
«Всё было ложь в тебе,
Все призраки пустые:
Ты был не царь, а лицедей».
Поэтически гениально, но как-то не по-сановному.
«Декабрист поневоле» Гавриил Степанович Батеньков мог написать царю из заточения:
«И на мишурных тронах
царьки картонные сидят».
Но никогда не стал бы душить шарфом того же Николая I, как поступили заговорщики с его батюшкой. Кстати, среди убийц и Павла, и Петра III не было ни одного не то что поэта — даже графомана! Однако, как личности незаурядные, поэты всегда на виду. Я бы даже усилил фразу: опасно на виду! Из них (во времена репрессий или плохого настроения высочайшей особы) получаются прекрасные обвиняемые! В россыпи строк инквизиторам от власти всегда можно уловить потаённые крамольные мысли. И усылается на Кавказ Лермонтов, летит роковая пуля в Гумилёва, при странных обстоятельствах оказывается в петле Есенин, умирает от огнестрельной раны Маяковский, губятся в проклятые-тридцатые Мандельштам, Корнилов, Ясенский, десятки их коллег по цеху.
И судьба Николая Гумилёва — наглядное подтверждение тому, как опасно на Руси быть рыцарем Слова. Потому как только им, словом, поэты и могут защищаться:
Упомянутый выше Батеньков ещё в первой половине XIX века в одиночке писал:
«Вкушайте, сильные, покой,
Готовьте новые мученья!
Вы не удушите тюрьмой
Надежды сладкой воскресенье…»
Потому что Слово — вечно. Оно остаётся от поэтов в наследство потомкам. А расстрельщики обречены на забвение.