Проезжая мимо Константиновского дворца или любуясь соразмерным величием Большого Петергофского дворца, я невольно задумываюсь о причудах судьбы, играющей жизнью людей, а тем более великих.

   При жизни французский архитектор Жан Батист Александр Леблон был обласкан Петром I, пригласившим его на службу в Россию во главе с целой группой французских ремесленников и мастеров, и вознесен до чина генерал-архитектора. Будучи человеком прямодушным и открытым он испортил отношения с генерал-губернатором Санкт-Петербурга А. Д. Меншиковым, а в 1719 году скоропостижно скончался, не перенеся оскорбления разгневанного царя. Удар царской палкой!  Для цивилизованного француза в этом было нечто невообразимое. И хотя Петр неоднократно извинялся за свою горячность и за то, что поверил наговорам недоброжелателей Леблона (это и вывело государя «из себя»), архитектор так и не оправился от потрясения.

   К счастью, в наше стремительное, бурное время имя этого человека не предано забвению, а весьма возможно, его творчество и ряд мыслей по градостроительству еще будут востребованы потомками. Ряд его идей кажется актуальными и теперь. В чем же прелесть и новизна его взглядов для XVIII века и для века XXI? Постараемся разобраться.

   Архитектура того времени, как двуликий Янус, соединяла в себе два направления: военное и гражданское. Решая прежде всего военные задачи, Петр I не забывал и о гражданском строительстве. Им были сформулированы основные задачи, стоящие перед Леблоном: «Он обязуется делать чертежи и велеть строить фортификации, мосты, а также церкви, палаты, публичные места, забавные дома, партикулярные дома, сады». К январю 1717 года Леблоном был закончен план-проект Петербурга. Кроме того, еще в октябре 1716 года Леблоном были посланы царю «общие замечания, о нерегулярном и худом сочинении, которое практикуется в строениях, повседневно производимых в Санкт-Петербурге». Эти документы имели важное значение в свете теоретических положений, выдвинутых французским художником и касающихся его представлений об идеальном городе Нового времени. По замыслу французского архитектора, для «нового»  города нужны были такие «качества, крепость, красота, удобство, прочность и управление». Крепости, или защищенности, города можно было достигнуть при усилении военных укреплений, снабжении средствами защиты и продовольствием. Под понятием красоты понимались пропорциональность и прямизна улиц. Формы постройки и украшения должны были соответствовать как архитектурному замыслу определенной части города, так и всего города в целом. Удобство означало создание в каждой части города рынков с бассейнами в центре каждого, посадку деревьев на значительной площади города для концентрации свежего воздуха, строительство фонтанов, способствующих очищению воздуха и предназначенных для снабжения водой в случае пожара. Для этой же цели в каждом дворе, по мнению Леблона, должны быть построены колодцы во дворах и поставлены цистерны на улицах. Удобство также подразумевало под собой отвод в каждой части города особой улицы для ремесел, производство которых соединено со стуком, нарушающим покой мирных граждан. Определенные места города должны быть отведены для публичных гуляний, игрищ. Для безопасности жителей Леблон советовал завести ночной патруль, как в Париже. Прочность обозначала «долговременное стояние строениев». Управление городом, администрирование должно было обеспечить внедрение в жизнь всех четырех принципов, составляющих основу идеального регулируемого города. Положа руку на сердце, хочется спросить: разве многие советы Леблона по градостроительству не сохранили своей актуальности?

   Чертеж генерального плана Петербурга с центром на Васильевском острове, созданный Леблоном 8 января 1717 года, стал логическим продолжением теоретической программы французского архитектора. Его идеальная «картезианская геометрия» (по меткому выражению исследовательницы творчества Леблона Ольги Медведкиной) с овальным очертанием крепости вокруг города и прямыми линиями каналов и улиц делает его не только важным техническим документом того времени, но и важным мировоззренческим свидетельством   эпохи рационализма. Регламентирующая деятельность архитектора сказывалась не только в принципах построения города, но и в архитектуре дворцово-парковых ансамблей и в оформлении интерьеров.

  Леблон — сын своего времени. Человек XVII века заново ощущает пространство, открывая его для себя, как нечто, по словам Декарта, «неопределенно большое» в отличие от пространства Средневековья, направленного снизу  вверх, от земли к небу (вспомним «лестницу Иакова»).

  Пространство человека XVII века  становится многомерным. Пространственные понятия постепенно лишаются религиозно-этической окраски. Изменение пространственных представлений человека неразрывно связано с изменением в его психологии, в новом восприятии природы, общества и его собственного положения по отношению к окружающим его объектам, где он занимает главенствующее место. Индивидуализм, становящийся знамением времени, приводит к моделированию самим человеком пространства, его содержания, наполненности. Пространство становится более овеществленным, функционально регламентированным самим человеком. Появляются новые критерии, подходы к строительству городов, усадеб, парков, дворцов, к совершенствованию внутреннего убранства интерьеров. Внимание к потребностям личности становится важным моментом в планировании и благоустройстве городского дома, особняка.

  Дворец, дом, по мнению Леблона, — это город в миниатюре, сложная, идеально функционирующая система. Она обеспечивает бытовые нужды и создает условия для приятного времяпрепровождения. Ведь не случайно Леблон писал Петру в проекте Стрельнинского дворца: «палаты должны быть по моде приятные, служить для увеселения, развлечения, как сала (т. е. зала. — И. И.) комедий и сала воспевальной музыки, как сала, где находятся всякие игры в роде билиарда; библиотеку и галерею можно убрать разными курьезами». Каждый покой имеет свое предназначение и соответствующий ему интерьер — декор, мебель, картины, окна. В спальне, кроме кровати, в нише появились софа и канапе. В залах появились французские зеркала и окна, которые привносили новое пространственно-объемное восприятие внутренних покоев.

  Следует отметить, что кабинет и спальня короля в Версале становились центром жизни и композиционным центром дворца как архитектурного комплекса. Образцом кабинета, созданного по проекту Леблона,  стал  Дубовый кабинет большого Петергофского дворца.

  Так же упорядочены, регламентированы функции беседок, гротов в парке, в саду. Названия маленьких дворцов в Петергофе говорят сами за себя: «Монплезир» («Мое удовольствие»), «Эрмитаж» («Уединение»). Вообще названия «Монбижу» («Моя драгоценность»), «Монкальм» («Мой покой») были широко распространены в XVIII веке. Различные беседки, гроты, фонтаны, боскеты в саду, выполняя определенные функции, также несли в себе черты интимизации и в тоже время возвышенного бытового антуража.

         Таким образом, город, дворец, парк являлись для французского архитектора важнейшими составляющими единого архитектурного и в то же время идейного замысла. Он был связан с новыми пространственными решениями, и прежде всего с психологией человека XVII, XVIII веков, с его духовной раскрепощенностью. Расширение физического пространства означало расширение пространства коммуникативного. Залы во дворцах часто являлись местом ассамблей, где общались люди самых разных сословий, в парках проходили гулянья, праздники, приуроченные к разным датам и победам.

  В наше время, когда внимание к личности, ее интересам ставиться во главу угла, идеи мэтра французской архитектуры Леблона несомненно должны быть переосмыслены современными специалистами по градостроению.