Детально и подробно говорить об альтернативе нынешнему потребительскому обществу затруднительно, так как народный идеал будущего жизнеустройства ещё только формируется. Однако можно попытаться охарактеризовать одну из главных черт этого жизнеустройства, без которой невозможно хоть сколько-нибудь продолжительное существование России и мира в целом.
Очевидно, что в обществе будущего должно установиться новое равновесие между городом и селом. Существующая модель, когда большая часть населения живёт в больших городах, нежизнеспособна. Современный мегаполис, задающий ритм и образ жизни для всего населения, в том числе живущего в малых городах и сёлах, ведёт к всеобщей деградации. Опыт последних десятилетий показывает, что мегаполис в демографическом отношении в буквальном смысле слова бесплоден, он не воспроизводит население, не даёт новой жизни.
Современный мегаполис нежизнеспособен и с экономической точки зрения. Он производит и потребляет массу ненужных и – очень часто – вредных услуг и товаров, не задумываясь о последствиях. Это экономика лишних вещей, сверхкомфорта и сверхпотребления, экономика «одноразовой» цивилизации. Более того, экономика мегаполисов, которая определяет экономическую жизнь Запада в целом, абсолютно нерентабельна и неэффективна, доказательством чего служат громадные долги всех стран, входящих в пресловутый «золотой миллиард». Это экономика банкротов, живущих в долг, жадных, безумных эгоистов, проедающих будущее своих потомков. А управляющие западной экономикой топ-менеджеры, чью деятельность нам ставят в пример, профнепригодны, так как вся их «креативная» работа заключается только в том, что они из года в год увеличивают алчность потребителей, забрасывая в их пасть всё новые товары и услуги.
Кроме того, мегаполис представляет перманентную опасность для нормального функционирования государства. Современные города создают идеальную среду для формирования человека с психологией самовлюбленного иждивенца и эгоиста, начисто оторванного от национальной почвы, лишённого сопричастности с родной историей и природой, чьи устремления полностью совпадают с устремлениями «гражданского общества» древнего Рима, требовавшего «хлеба и зрелищ». В мегаполисе народ превращается в толпу, то есть в самое низшее состояние человека. Громадная масса людей, по выражению философа Н. Фёдорова, «бродяг, не помнящих родства», в основе своей космополитическая и падкая на популистские обещания сладкой жизни «как за границей», становится лёгкой добычей для внешнего манипулирования. Другими словами, мегаполис создаёт оптимальные условия для так называемых «цветных революций». Всё это чрезвычайно ослабляет государственную власть, делает её заложницей сиюминутных, эгоистических требований толпы.
Действуя как самодовлеющая неуправляемая сила, развиваясь по собственным законам, которые не считаются с человеческими возможностями и потребностями, мегаполис ведёт сугубо паразитический образ жизни: высасывает из провинции людские и природные ресурсы, а взамен оставляет искалеченные души и изуродованную, отравленную природу. С каждым годом увеличивается армия неудачников (лузеров), не нашедших сил выдержать страшное давление бесчеловечной в своей основе техноцивиизации (о нарастании у жителей мегаполиса подавленности, апатии, скуки, пустоты пишет шведская исследовательница Карин Юханнисон, автор книги «История меланхолии», 2009). Так город-сад, воспетый Маяковским, постепенно превратился в город-ад, город жизни – в город смерти. Нынешние мегаполисы правильнее было бы называть некрополисами (любопытно, что на Западе появляется всё больше игр и фильмов, в которых изображается уничтожение/вырождение городов или их посмертная жизнь с участием иных существ: монстров, вампиров, инопланетян).
Продолжающаяся во всём мире политика переселения сельских жителей в новые города-миллионники (которая особенно активно проводится в Китае, Индии, странах Латинской Америки) крайне недальновидная, так как она приводит к деградации и государства, и общества. Такая политика выгодна только власти транснациональных корпораций (ТНК), для которых мегаполис – это идеальный рынок сбыта своих, большей частью ненужных, товаров и услуг.
Особенно уродливо развиваются столицы, чья площадь может достигать несколько тысяч (!) квадратных километров (то есть площадь небольшой страны), а население – больше 10 миллионов человек. К сожалению, Россия в этом отношении отличается не в лучшую сторону: так называемая «Большая Москва», окончательно выплеснувшаяся за МКАД, занимает 6-е место в рейтинге крупнейших городов мира по площади (2510 кв. км; чуть меньше территории Люксембурга) и примерно 10-е место по численности населения (12,2 млн чел.). В XX веке Москва, как чёрная дыра, засасывала деревни Подмосковья и соседних областей, нынешняя «Большая Москва» уже начнёт пожирать города.
Нельзя сказать, что западное общество, первое столкнувшееся с проблемами мегаполиса, не пытается решить их. Еще в 1961 году американская журналистка Джейн Джекобс выпустила книгу «Смерть и жизнь больших американских городов», которая дала толчок к зарождению движения «новый урбанизм». Последователи этого движения ратуют за создание безопасного, здорового, устойчивого городского пространства, сомасштабного человеку. Градостроительный идеал новых урбанистов – это компактный город (или город коротких расстояний) с малоэтажной застройкой, где преобладает пешеходное и велосипедное движение, значительно снижено потребление энергии и сведено к минимуму загрязнение окружающей среды. А некоторые из них – например, Андре Дуани, по проекту которого был построен городок Сисайд (штат Флорида), – считают, что будущее человечества принадлежит деревне.
Концепция нового урбанизма сегодня находит всё больше сторонников по всему миру. Нынешний законодатель мод в этом направлении датчанин Ян Гейл пользуется огромной популярностью. Его работа «Города для людей» (2010) является настольной книгой не каких-нибудь маргиналов-антиглобалистов, а мэров крупнейших городов мира – Нью-Йорка, Лондона, Москвы.
Однако новый урбанизм, взятый сам по себе, кардинально решить проблему мегаполиса не в состоянии. Показательный пример – Копенгаген, который на протяжении последних 40 лет наиболее последовательно развивался в рамках нового урбанизма, и который в то же время является городом одиноких людей. То есть даже ежедневные велосипедные или пешие прогулки не спасают мегаполис от вымирания. Кроме того, «велосипедный» и «пешеходный» образ жизни тут же оказался встроен в потребительскую экономику: было налажено массовое производство электровелосипедов, электросамокатов, электроколес (комфорт и лень победили и здесь), пешеходные зоны превращены в один сплошной торгово-развлекательный центр.
Если человечество собирается продолжить своё пребывание на Земле, оно должно строить свою политику, исходя из аксиомы, что село – единственный возобновляемый источник здоровых народных сил (примечательно, что даже такой убеждённый «антифеодалист», как К. Маркс считал деревню «резервным фондом для возрождения жизненной силы нации»). Рассредоточение населения, развитие сёл и малых городов является приоритетной задачей для любого государства в ближайшие десятилетия.
Глядя на современную – фактически исчезнувшую – российскую деревню, трудно питать надежду на её возрождение. Деревенская Русь, так прекрасно воспетая и отпетая в стихах С. Есенина и Н. Рубцова, повестях В. Белова и В. Распутина, в музыке Г. Свиридова и В. Гаврилина, в полотнах Б. Кустодиева и офортах Б. Французова, в деревянной скульптуре С. Конёнкова и А. Леонардова, кажется, навсегда ушла в небытие. Но есть нечто, побуждающее не падать духом и не опускать руки. По словам священника Виктора Салтыкова, живущего в глухом селе Ивановской области, русская деревня сегодня являет собой своеобразные мощи, которые способны творить чудеса. Этот проникновенный, трагически-прекрасный образ перекликается с размышлениями Михаила Меньшикова, высказанными ещё в 1899 году, в небольшой, но чрезвычайно глубокой статье «Кончина века»: «Мне кажется, спасительный переворот, если суждено нам пережить его, произойдет – как всегда – таинственно и незримо, в глубине душ, подобно зреющему плоду. <…> Богатый, пышный, роскошный, кровожадный, исступленный мир может вдруг потерять свою прелесть, и снова людей живого духа потянет вон из городов, вон из толпы, к вечной тишине природы, к уединению, к свободе. Тогда среди развалин деревень, среди заглохших полей снова раздадутся счастливые молитвы вновь обретенному Отцу миров. <…> Иного спасительного пути я не вижу».
В самом деле, нельзя не ощущать, как сегодня «таинственно и незримо» зреет в народной глубине «спасительный переворот», приготовляющий добровольное возвращение в провинцию, и всё больше горожан готовы согласится с выстраданным признанием писательницы Анны Челноковой о том, что «неспешное и соразмерное человеку бытие – вот мой идеал». Важно, чтобы это долгожданное возвращение людей на свою малую родину всесторонне – и материально, и идеологически – поддерживалось государством, так как понятно, что самостоятельно справиться с деревенскими проблемами городской обыватель не сможет.
Впрочем, есть уже немало примеров, когда люди разных возрастов и профессий, не дожидаясь государственной помощи, переселяются из городов в сельскую местность. Самый известный и, пожалуй, самый символичный – Герман Стерлигов, который в 1990-е годы начинал как успешный и продвинутый бизнесмен (организовал первую в России товарную биржу), а в 2000-е вдруг бросил своё дело, бросил город и переехал с семьёй в дальнюю подмосковную деревню, чтобы заниматься там фермерским хозяйством. Можно не разделять некоторые радикально-консервативные взгляды Стерлигова (которые являются прямой реакцией на радикализм современной либеральной идеологии), но общий вектор его нынешней деятельности, направленный на пропаганду сельского и экологического образа жизни, заслуживает всяческого внимания.
Примечательно, что приезжие поселенцы создают в умирающих сёлах и деревнях новые очаги жизни, которые могут быть разными по форме. Приведу известные мне лично примеры таких «селообразующих» очагов. Это школа в селе Ивановском (Ярославская обл.), которой руководит Владимир Мартышин, это православный приход в селе Жарки (Ивановская обл.), где служит священник Виктор Салтыков, это экоферма (лесопитомник) Анастасии Скурихиной в деревне Левинской (Кировская обл.), это крестьянское хозяйство пасечника Василия Коренькова в деревне Ключи (Рязанская обл.) и в этой же деревне охотничье хозяйство Ивана Пучкова, это сельхозкооператив в селе Галкинском (Свердловская обл.), возглавляемый Василием Мельниченко.
Конечно, все эти люди являются волевыми, сильными личностями или, как сказал бы Лев Гумилёв, пассионариями, и очень немногие среди городского населения способны без посторонней помощи решиться на подобный шаг. Но важно понимать, что в их судьбе воплотился ход истории, который в ближайшем будущем так или иначе коснётся всех.
Могут напомнить и другой тип переселенцев – экопереселенцев, которые переезжают не в действующие или угасающие деревни, а в прямом смысле в чистое поле (или – гораздо реже – в заброшенные деревни). В таком переселении есть свой резон и даже романтика: приятно почувствовать себя в роли первопоселенца, основателя родового поместья, обустраивающего с нуля, на лоне дикой природы, новый быт. Но надо заметить, что такой тип переселения не может быть массовым. Во-первых, он связан с большими затратами (ведь надо строить не только дом, но и создавать всю инфраструктуру – дороги, электричество, газ, магазины и т. д.), во-вторых, многие экопоселения/родовые поместья, будучи калькой западных поселений, имеют ярко выраженный индивидуалистический (хуторской тип поселения) и неоязыческий характер, а в экономическом плане напоминают бизнес-проект по производству и продаже экопродукции (на Западе экопродукция давно уже раскрученный бренд, который приносит немалую прибыль). Кроме того, не может не смущать некоторая отчуждённость, изолированность экопоселенцев от внешнего мира. В соответствии со своими антиглобалистскими взглядам они считают и горожан, и сельских жителей окончательно погрязшими в грехе потребления, недостойными спасения, от которых нужно держаться подальше, что, впрочем, не мешает экопоселенцам пользоваться различными плодами техноцивилизации и зарабатывать на презираемых ими потребителях деньги. Данное обстоятельство неизбежно приводит к слабому ощущению живой, родственной связи с окружающими жителями, а также с тысячелетней русской историей. Экопоселенец в самом деле чувствует себя первопроходцем-первопоселенцем времен языческой Руси (или, как в случае с Г. Стерлиговым, времен Ивана Грозного), вынужденным соседствовать с доживающими свой век деградировавшими аборигенами. Собственно говоря, весь пафос деятельности экопоселенцев основан на энергии отрицания, противопоставления, что, конечно, недостаточно для подлинно гармоничного общения с окружающим миром. Разумеется, жизнь со временем внесет свои поправки и сгладит многие острые углы, тем более что практический опыт существования экопоселений, несомненно, является полезным и поучительным; и всё-таки наиболее плодотворным и доступным вариантом переселения представляется переселение в ещё действующие села и деревни. Думается, что нынешний дух времени позовёт многих деятельных горожан в обратный путь – на родину наших дедов и прадедов. Этот зов ощущается сегодня явственно, как нечто судьбоносное и неумолимое в своей правоте.
И последнее. Русская провинция, не имеющая себе равных по территории, по первозданности природы (даже несмотря на её варварское покорение и потребление в индустриальную и постиндустриальную эпохи), сама по себе является огромной ценностью для всего мира, ценностью, решительно перевешивающей все современные материальные ценности вместе взятые – комфорт, инфраструктуру, нефть, газ, электроэнергию, нанотехнологии и т. д. Она всё ещё таит в себе священный дар самозарождения человеческого бытия.
Сокровенность русской провинции, её внутреннюю красоту и силу остро чувствуют многие люди во всем мире. Вот, например, как отозвался о малой родине Василия Белова старейшина японской русистики Ясуи Рёхэй: «Для меня знакомство с Россией делится на два периода – до Тимонихи и после Тимонихи. Когда я бываю в Тимонихе или вспоминаю её, дух мой сразу успокаивается. Какая красота там, какое пространство!»
Русская деревня есть необъятный заповедник или, по словам Виктора Салтыкова, Ноев ковчег, где двери пока открыты для всех и где может найти приют и спасение душа современного человека.