Неправда, что время – сущность абсолютно не материальная. Эта загадочная, эфемерная и неуловимая субстанция материализуется в тысяче предметов, одушевленных и не очень. Ведь что такое – всевозможные занавески, шторы и ставни, как не крылья, на которых летит время? Ночь – и они смыкаются, уберегая свет жилища от заоконной тьмы. Утро – и они распахиваются навстречу пляшущим солнечным зайчикам.

Тягучее вещество времени переплавлено в миллиарды часов: наручных и карманных, настольных и настенных, водяных и квантовых, авиационных и палубных… Прикроватных будильников, помпезных курантов, суетливых тренерских секундомеров. От патриархальных ходиков с бессмертной кукушкой – и до морского хронометра, хранителя Гринвичского времени. И когда на могучем авианосце или на утлом сейнере судовой колокол отбивает полуденную рынду, – это Время говорит с человеком на доступном нам языке.

А часовые мастерские? А сам часовщик – безмолвный и бесстрастный, трагически сознающий, что всё вокруг – тщета, прах и тлен перед неостановимым потоком времени?

А Сахара, Каракумы, другие великие пустыни мира? Их гонимые ветром барханы – не более, чем песочные часы Вечности. Они, барханы, родились много столетий назад. Рыжей ржавчиной прорезались на месте оливковых рощ и персиковых садов. Но отшумит сколько-то веков – и, возможно, на месте больших песков опять закачаются на ветру изумрудные кроны, нальётся соками душистая плоть груш и апельсинов. Ибо что такое века? Былинки, краткий порыв ветра, изумленный взмах ресниц.

Чисто теоретически всё это материализованное время можно остановить. Собрать все часы на свете, содрать с окон и спалить на костре все ставни и все занавески, обводнить пустыни каналами. Наконец – позакрывать на замок все часовые мастерские, а тихого, искушённого мудростью часовщика уволить за ненадобностью.

Чтобы убить время, следует также:

расстрелять из пушек все тучи – дабы из них не пролились, не прозвенели по листьям, по крышам и жестяным карнизам капельки-секунды;

сровнять все горы, каньоны, холмы, овраги прочие неровности рельефа; превратить Землю в сплошную равнину, гладкую и безнадежно пустую, как тарелка из-под съеденной пшенной каши, – чтобы упразднить водопады, реки и иные потоки, где течение воды неотторжимо от течения времени.

Мертвая планета, на которой убиты горы и реки. Но время еще не убито, время все-таки живо. Вот идет – меряет пространство неверными, косолапыми шагами крохотный человечек – маленький часовщик Вселенной. И в тишине обступившего мира гулко стучит его малюсенькое сердце – веселый хронометр, теплый сгусточек времени, выплеснутый в завтрашний день.