«Если цель искусства – не даровать человеку надежду, то для чего оно вообще?»– сказано кем-то из славных и великих.

Идеальное по содержанию и материальное по форме искусство занимает центр в культуре, предполагает наличие «длинных» денег и не измеряется процентами годового прироста ВВП, а также наградами и взысканиями. Оно рождено любовью, очарованием от родной земли, звезд на небосводе и «младого двурогого лика Луны». По совокупности данных обстоятельств менее подвижный, чем финансовые потоки, человек обрел способность к двойной – материально-практической и иллюзорно-возвышающей  жизни.

Культура со своими храмами («дворцами культуры») есть не только досуг, соцкультбыт и министерские циркуляры. Латинское слово «cultura» проистекает от «cultus» ‒ почитание, культ, высвечивая наличие религиозных корней и ветвей феномена. Красочно многокраевая культура не похожа на «надстройку», «пристройку» и сладкий десерт к чему-то острому. Это есть бытие, живой поток, сосуществование пластов и вечное движение.

Культура как сфера соработничества церкви и государства формирует верующего и мирского человека, способы передачи опыта поколений, методы борьбы и формы мимикрии. Не иноверная культура – это самоорганизующаяся система мыслящего духа, оправдывающая существование народа перед Богом  (Д. С. Лихачев).  Важнейшие culturо-созидательные компоненты ‒ искусство и образование.

Земное искусство небесной красоты ‒ утверждение иллюзии и скачок через пропасть бессилия. Как практически-духовное удвоение реальности, оно колеблется между святостью и демонизмом. Действительность одевается блистательным покровом, «что» и «как» (содержание и форма) радостно сливаются, и в тишине остановленного мгновения звучит прямая речь Вечности. Быть может, добрый и благочестивый сын Давида царь Соломон был не очень прав. Если все проходит, то нет смысла существования. Художественно инсталлированные мысли и чувства воздействуют на человеческие  чувства  веками и тысячелетиями.

Красота всегда привлекательно-убедительна. Не оформительство и писсуар М. Дюшана в галерее, а идейное Искусство требует жертв, умножает качество личного времени и возвышается над ползучей «философией успеха». Искусство с эстетическим ядром- идеалом как истинное «пиршество духа» экспонирует глубину и полноту бытия. Культ художественности взвевает жизнь до уровня искусства.

Кванты красоты жизни есть предпосылка её справедливости. Прекрасное порождает добро (прекрасное‒деятель, добро‒субъект). Зародыш любой морали ‒ материнская любовь, а высшая степень нравственности – самопожертвование. Однако эстетические элементы начинаются с колыбельной песни, и младенец совершает выбор не нравственный, а эстетический. Искусство радости произрастает на сырье детства, обостряя чувства принятием и юмора, и трагизма бытия. Эстетический идеал – старший брат художественной деятельности и самодеятельности.

Эстетика включает в себя сенсуализм в качестве младшей сестры и часто ассоциируется с эротизмом.  Чувственное предшествует логическому. Поэтому оно не во всем высшее, но первое. Поэмы Гомера и теоремы Евклида имеют разное значение, однако в природе искусства со сверкающими на Солнце рапирами красоты ‒ предчувствие научной истины. Напряженная кривая зафиксировалась в живописи и скульптуре раньше, чем была рассчитана траектория космического полета. Наиболее эстетичные формы есть и наиболее экономичные (В. Е. Татлин).

Эмоции и светотени чувств – особый ракурс внутренней жизни. В искусстве созидатель получает больше, чем созерцатель. Духовный мир как субъект в арт-продукте выражается, а в качестве объекта ‒ изображается. Стихия самоотдачи не знает сальдо. Демиург живет в  образе и заряжен эстетической силой. Отдавая части духа, художник рождается второй раз для Вечности. Однако «презумпция коммуникативности» искусства предполагает сотворчество, умение морщить лоб на вернисаже и «над вымыслом слезами обливаться». Без воспринимателей ослабевает творческая потенция. Присутствие на выставке или концерте двух с половиной человек только при очень богатом воображении можно трактовать как избранность «творца». Доступность красоты замысла соизмеряет радость восприятия с экстазом творчества.

Искусство как «неосознанная исповедь человечества» (М. К. Мамардашвили) всегда нетерпеливо к грядущему и старше политики, однако директивным образом от нее зависит. Политика ‒ ровесница классов и не являет сущностно-глубоководную природу готового к подвигу и преступлению человека. Обуславливая взаимоотношения между членами рода людского, она начинается там, где заканчиваются полномочия традиции и морали.

Недружелюбие капитализма, играющего на дудочке гуманизма, как экстраполяции христианства (по М. Веберу) или еврейского духа (по В. Зомбарту) к Искусству проблематично одолеть на почве самого прекрасного. Нет на свете каждому по Солнцу и этюдные импровизации не всегда совместимы с логикой мастеров политического гипноза. Буржуазия («жители города») с иногда нескромным отсутствием обаяния дисциплинировала «мятежные» аллюры в искусстве.

Стоящий на ступени «чувственной достоверности» буржуазно- фетишистский рассудок скользит по поверхности и не очень активно абстрагируется от действительности, чтобы глубже в нее проникнуть. О том, что антигуманный рынок не порождает святые ценности, догадывался в «Теории нравственных чувств» (1759 г.) Адам-2 (Смит) и, быть может, Адам-1 (Библейский).

Интеллект и таланты оборачиваются в «чувственно- сверхчувственные» вещи-товары с «роковым применением». Тайну товарного фетишизма раскрыл рубивший двери в потолке К. Маркс. Основоположник отмечал, что в капиталистическом обществе писатель является производительным работником не потому, что он производит идеи, а потому, что обогащает книгопродавца, издающего его произведения.

Этот же закон неумолимо действует в других областях художественного творчества.

О софизации буржуазного сознания неоднократно сообщал и владеющий искусством писать между строк Гегель: «В наше богатое рефлексией и резонирующее время человек, который не умеет указать хорошего основания для всего, что угодно, даже для самого дурного и превратного, должен быть уж очень недалеким. Все, что есть в мире испорченного, испорчено на хороших основаниях».

Все равны перед Богом. Масштабно-радикальные идеи народилась в наблюдениях за излучающими формами материи. Звезда по имени «Солнце» излучает свою энергию совершенно безвозмездно для всех жителей планеты Земля. В несжимаемых до газетной статьи диалогах мудрец Платон излагал не только собственные идеи, но сокровенные мысли Сократа. Он не считал свободное развитие каждого условием свободного развития всех, однако говорил и писал, что в частной собственности скрывается один из источников зла и несправедливости.

И в самом совершенном обществе иногда умирают невинные дети, однако классовой сферой ампутируются гармония и всесторонность существования. Подлинное творчество детонирует протест и отрицает мир раба-господина. Искусство для художника – не существительное среднего рода, а кровосмесительный глагол, пробуждающий чувствительность к социальным изъянам. Искусство как социальный ингредиент обнажает реальность и сотрясает ложные идеологические убеждения.

Сохраняя дистанцию от сюжета о первичности материи, следует заметить, что искусство есть возвышающий обман, однако без него невозможно жить. Большое искусство осуществляет идеалы здесь и сейчас. А правда не всегда есть художественное достоинство. Природа искусства дозволяет человеку с рублем страны проживания – пусть в воображении – вырваться за пределы сущего и предпринять радикальный шаг в зоне идеального.

Трудно промолчать, что всякое неродовое общество реально и ирреально одновременно. Мечты и идеалы свершаются не только в искусстве, но и в социально-политических изломах. Абсолютная обусловленность от жизненных обстоятельств изготовляет рабскую ментальность, а полная абстрагированность от нечеловеческого бытия формирует сознание стоика.

Утомленное рабское мировосприятие есть цепь, сковывающая личность. Стоическое сознание освобождает человека. Однако эта воля – символическое плацебо, ибо отвлекающийся от реальных проблем субъект бессилен перед антипоэтичной действительностью. Не изменяя реальности, индивидуум-терпила  впадает в подобие сомнамбулизма. Так сознание оказывается на пороге скептицизма.

Ветхий и Новый Заветы всячески смягчали участь раба. Рекомендовалось брать плебеев из иноплеменников. Владелец должен был отпускать купленного раба через шесть лет после его использования по прямому назначению (Исх. 21,2), купленную для рабства чью-то дочь, если она лишается в доме «пищи, одежды и супружеского соития» (Исх. 21, 10-11), а также раба, которому выбили глаз или зуб (Исх. 21, 27).

Одним из высоких качеств является искусство распознавания момента, когда смирение и стоицизм превращаются в порок раболепия. Нет смысла жизни ни в отрешении от себя, ни в жизни для себя. Испытывать свою фортуну важнее, нежели сберегать невозмутимость духа. Выход из конфликтной ситуации там же, где и вход – от созерцания мира человек должен перейти к его улучшению. С самого рождения обреченный на генеральный экзамен по входу в Вечность индивид должен взбунтоваться. Все великие гуманисты варьировали бодающихся Homo с особым «сгибом» ума и воли. Одной из мировых вершин айсберга бунтарской литературы стал благородный разбойник Робин Гуд.

Красота не совершает революций, однако вздрагивающая «повивальной бабкой» насилия политика ощущает потребность в эстетике. В периоды исторических разломов поэзия предшествует прозе. Закономерный вопрос любого радикального движения ‒ как определяемся «мы»? Прочитавшие кубометры мудрых книг редко приходят в революционный экстрим. Так не всегда поступает даже самое ценное кадровое меньшинство. Основной массив повстанцев- инсургентов прибывают через эстетику. «Мы» ‒ это те, у кого мир возбуждает эстетическое отторжение. На огонек революционной красоты, как чайки на маяк, слетаются «свои». Эстетика тянет за собой политику.

Эмоции искусства не всегда укладываются в «катарсис» и иногда стремятся к действию. Музыка и песни – не только аудиальные свидетели эпохи, но и духовное оружие политического гротеска с всенародным колебанием стремящегося к хлебу и зрелищам плебса. Слово вызывает чувство, а музыка ‒ откровение без рациональных аргументов и доказательств. Музыкальная ткань синтезирует мгновение и Вечность. Не все творцы «обязательно» были голодными, однако и формула «будет хлеб ‒ будет и песня» не имеет запаха Универсалии.

Охваченный жаждой всесожжения Поэт и Гражданин Эжен Потье уловил притягательные черты Парижской Коммуны  и  назвал свой политический арт-продукт  «Интернационал» (муз. П. Дегейтера). Оно звучит по ведомству «реализм» и не поддается модернистской аранжировке. Вопреки иронистам, мажорные слова (перевел на русский язык А. Я. Коц) и мелодия актуализируют макро-социальный аспект эстетики. Как символ и оружие борьбы, данный не оранжевый продукт духа стоит вместе с красным знаменем, пяти- и шестиконечной звездой, изображением серпа и молота.

За семьдесят два дня пролетарской весны и потоков французской крови красное знамя утвердилось как притягательно-объемный образ. Красный – основной геральдический цвет бунта, восстания и борьбы. Вероятно, раннекроманьонский Homo и измочаленный раб воспринимали проливаемую во имя сакрального кровь как воплощение самой жизни и верили в магию красного цвета. Алые цветы, плоды и предметы заменяют кровь во многих обрядах и обычаях.

В результате анализа французского политического либидо систематически живым ленинским самосознанием был сотворен «мир- дух» под названием «партия качественно нового типа». Возбудителем очагов политического действия и организационной пружиной шлифовки-консолидации убеждений стал печатный орган «Искра». Архетипично-агитационный язык революционной публицистики на страницах бумажной газеты идеологизировал обыденное сознание.

Конспектируя Гегеля, В. И. Ленин полагал, что «мысль о превращении идеального в реальное глубока и очень важна для истории».

Образы мятежной природы, материал народного творчества, песен, сказок, пословиц и поговорок, а также термины «азитчина» и «азиатский деспотизм» использовались партийным вождем-публицистом на таких же правах, как и цитаты классиков.

Во главе великих свершений явно или неявно стоял изобретательный инициатор ‒ в современном понимании топ-менеджер проекта, ищущий ключ к сердцу массы. Вожди появляются на историческом прилавке в ответ на массовый потребительский спрос. Пребывание в зоне дискомфорта (ссылки-аресты и лишения-воздержания) создает абсолютный дух харизмы и очень украшает революционных лидеров от Ленина до Гарибальди и от Каддафи до Манделлы.

«Профессиональные революционеры» с огнем внутреннего недовольства совсем не онегинского толка воспитывались на картинах передвижников со струей сатиры, молились в теории и слегка отвергали на практике рабоче-крестьянские массы. Революционер по профессии не работал на полставки доцента или дворника и стал демиургом истории.

Вовремя прочитанная книга ‒ огромная удача. Подобно главным персонажам рублевской  «Троицы», одухотворенный романом в прозе Н. Г. Чернышевского «Что делать?» В. И. Ленин и новая интеллектуально-активная структура без коллективного членства были неслиянны и нерасторжимы. Мир реальности не всегда живет по пергаментам и фолиантам. Однако житие-бытие иногда подражает искусству и в литературном образе можно увидеть одухотворенного   реализатора со сверхзадачей.

Одержимость идеей революционного левого поворота пренебрегает трезвым анализом возможностей-последствий. Не маленькая революция продуцирует новую нравственность. Дышащая драмой и водкой Россия-Евразия без олигархов услышала Зов Космического Беспредельного. Многотысячные жертвы на алтаре ищущей не среднего, но последнего пасхально-коммунистической веры, должны были доказать магическую связь между идеальной политико-эстетической формой и её реальным воплощением на одной шестой части суши. Sic.