Продолжаем знакомить читателей с творчеством Бурхана Берберова. Профессор, доктор филологических наук, одаренный публицист и литератор, он успешно занимается и драматургическим творчеством. По пьесе Бурхана Абуюсуфовича в Балкарском государственном театре имени Кайсына Кулиева состоялась премьера спектакля  «Крик камня». За плодотворную творческую деятельность в редакции республиканской газеты «Заман» и высокий профессионализм Берберов был награжден премией Правительства Кабардино-Балкарской Республики. А затем – Почетной грамотой Парламента Кабардино-Балкарской Республики за значительный вклад в развитие гуманитарных наук. Представляем читателям еще две прозаические миниатюры Бурхана Абуюсуфовича.

 

Глоток воды

Зеленый мир

Неожиданно ранняя весна стремительно поднималась по склону, словно подгоняя Расула, идущего по первой зелени, под безудержным солнцем, и невольно соизмерявшего свой шаг с деревянным аршином, лихо переброшенным через плечо.

В сердце Расула звучала быстрая мелодия, и любая мысль – о качестве пахоты, сроках сева, количестве рабочих рук – соединяясь с этой мелодией, обретала звонкость песенных строк. Но когда он приостановился у Теплого источника, собираясь, как обычно, одним прыжком преодолеть извилистое русло, какая-то неведомая сила склонила его к земле. Расулу показалось, что солнце, слишком щедрое для марта, расплавилось и разлилось в воздухе, сделав его густым и вязким, и вместе с судорожным вдохом ворвалось в грудь, опалив ее нестерпимым жаром. Еще мгновение – и все тело стало распадаться на тысячи маленьких солнечных шаров.

Издалека, как показалось Расулу, сквозь сутолоку огненных шаров, заполнивших все пространство сознания, пришли слова, лишенные для него какой-либо окраски: «Агроному плохо… скорей… поднимите его».

Мать воды

Когда Расула привезли в больницу, он все еще был без сознания. Но уже сказывались результаты усилий и дежурного врача в приемном покое, и медсестер, окруживших его в палате, – пульс выровнялся, дыхание стало глубоким…

– И жар, кажется, спадает, – сказал доктор, осматривая больного в палате. – Бог даст, все обойдется. В крайнем случае, если к утру кризис повторится, отправим в город.

В палате, кроме Расула, у противоположной стены, лежал худой старик, опутанный проводами датчиков, которые тянулись к блестящему аппарату у изголовья его койки. Там же, на неудобном стуле, неприметная и тихая, сидела пожилая женщина – Забида, уже знакомая всему персоналу больницы: она подменяла сиделку у постели больного мужа.

Забида сочувственно вздохнула, отзываясь словам доктора. А в дверях палаты уже стояла мать Расула, Жансурат.

– Бедный мой ребенок, – тихо запричитала она, прикрывая ладонью рот, чтобы не сорваться в крик. – Мое золотое деревце… Мой горный орел… Что с тобой случилось?

Доктор помог ей присесть на стул рядом с кроватью сына, успокоил:

– Сердце у него крепкое, мать. Сейчас он спит, и это тоже хорошо. Об одном прошу, когда проснется – не давайте ему воды. Пить – ни в коем случае. Вода может навредить, – доктор ушел в процедурную, чтобы сделать необходимые назначения, а Жансурат придвинула стул поближе к сыну. Сухой ладонью вытерла пот с его лица. В тишине снова печально вздохнула Забида, затем послышался ее глуховатый голос:

– Бедненький, а ведь совсем еще молодой. И что это за болезнь такая? Почему воду пить нельзя?

– Это болезнь выселения, – Жансурат отвечала также вполголоса, не отводя глаз от сына. – Тогда, чтобы не умереть с голоду, ели все, что хоть как-то могло сгодиться в пищу. Детишки однажды поели какой-то травы… Она оказалась ядовитой. Безгрешные, невинные дети… несмышленые. Кого-то этот яд убил, а у нашего мальчика с того дня внутри что-то нарушилось. Бывает так, что ни есть, ни пить не может… Мать воды не позволяет моему сыну напиться, и этим иссушила мне сердце. Да и не было там воды, в тех краях, куда нас выслали. Даже когда он родился, мы омывали его песком. А теперь врачи не могут понять, что это за болезнь. Она не излечивается – болезнь выселения.

– А чем сейчас занимается твой сын?

– Он агроном. Всегда в поле. Посмотри, какие у него руки, всегда в трудах, – Жансурат погладила руку сына, лежавшую поверх тонкого больничного одеяла. – Когда был маленьким, говорил: «Я буду выращивать на наших полях пшеницу. На Кавказе будет много хлеба». И эти слова тоже укрепляли в нас надежду. У нас не было ничего, кроме надежды – выжить и вернуться на родину.

– О, Аллах, чего мы только тогда ни испытали, – подхватила Забида. – Как вспомню это горе, слезы вскипают. Вот мой муж лежит, такой же неподвижный, как матрас под ним. И к этому привела жизнь в изгнании – ни сил, ни здоровья…

Жансурат вытирала глаза краем передника, – как была в простой домашней одежде, так и прибежала в больницу. Рукой попыталась разгладить кучерявые волосы сына. Затем, и без часов зная, что подходит время намаза, сняла передник и постелила его в дальнем углу палаты. Вытянула руки перед собой, как жаждущий протягивает их к источнику, и начала молитву. Выдержавшая много испытаний, обессиленная, она находила утешение и веру, оставаясь в пространстве, обозначенном ее передником из темной залоснившейся ткани. Когда она выпрямлялась, казалось – ищет исцеления среди семи небес, когда склонялась – сердцем распластывалась по земле, у сил ее просила здоровья для сына. Когда поворачивала голову налево – видела его бледное, осунувшееся лицо. А когда смотрела направо – перед глазами все равно стоял его облик. Слезы одна за другой стекали по щекам женщины и были подобны бусинам в молитвенных четках.

Бесконечная ночь

Посреди ночи, не выдержав духоты и резкого запаха лекарств, Жунсурат настежь открыла окно. Палату заполняла прохладная свежесть.

– Поскорее бы утро. Может, еще до города придется добираться…

– Да придет к тебе радость, – оживилась Забида. – Чистый воздух – тоже лекарство. Я уже позабыла его вкус, живу здесь, как медведь в берлоге. Сколько времени за больным ухаживаю…

Жансурат вернулась к постели сына. От окна добралась и освежающая волна воздуха, пошевелила волосы Расула, тронула его бледное лицо. В эту же минуту дрогнули его растрескавшиеся губы, и он с трудом произнес:

– Воды…

– Сын мой, да перейдут ко мне все твои болезни. Скоро, скоро будет вода. Люди уже пошли в горы, к источнику.

Мать смочила край передника и бережно провела им по лицу Расула. Почувствовала, что у него снова начинается жар.

– Хвала Аллаху, хоть слово вымолвил, – сказала Забида. – Как говорят, «в желудке молодого и камень растворится». Молодость – тоже лекарство. Это старому человеку ничто не помогает. Теперь не переживай, сестра. Он пойдет на поправку. Аллах, который может вселить в холодное яйцо душу, и этому бедняжке даст сил и здоровья.

– Да, не все получилось так, как мы хотели, как мечтали там… Вернулись с горем пополам в родные края, – мать Расула, словно жаловалась Забиде на старую рану, которая никак не хотела заживать. – Кое-как удалось вернуться. А моя бедная сестра и сегодня живет вдали от дома, на чужбине. Нет, дом у нее там есть, и семья, дети взрослые, внуки. Но здесь – родимая земля, родовое село, родные и близкие, всё, что окружало с детства. Там она живет в городе Ош… Только что это за жизнь – мотается туда-сюда по железной дороге. День-другой здесь, потом – обратно. Потом снова сюда. И нас издергала, и сама измаялась. Сколько лет ее сердце, разделенное надвое, не может найти приюта…

– Воды… – Расул слабо пошевелил рукой.

– Чтобы я раньше тебя умерла, дитя мое. Сама сейчас схожу к роднику. Запаздывают что-то посланцы наши.

Жансурат смотрела на стакан воды, стоявший на столе, и мучительно пыталась на что-то решиться. От напряжения разболелась голова.

– Послушай-ка, сестра. Не знаю, что и делать. Может, все-таки дать ему воды?

Забида замахала на нее руками.

– Нет, нет, не дай Бог, делай, как сказал доктор! Мало ли что. Если нельзя, значит – никаких, и все тут! Хочешь сохранить жизнь ребенку – терпи. Терпи, даже если видишь, как ему нелегко. «Кто умеет терпеть, тому достается лучшее».

Рука Жансурат остановилась на полпути к стакану.

– Кто-нибудь знал такую длинную ночь?..

– Ты уже вся не своя, сестра. Может быть, тебе поспать немного? Поспи, а я послежу за твоим сыном. Не беспокойся. Скоро уже и утро.

Жансурат прислушалась к словам соседки, и тут же, сидя на жестком стуле, машинально обернув руки передником, склонила голову к плечу и провалилась в сон.

Сон засухи

…В бескрайней песчаной степи – Расул и его отец. Нещадно печет солнце. Сколько столетий прошло с тех пор, когда здесь был последний дождь? И чем, интересно, они заняты? Жансурат поднимается в небо, чтобы взглянуть на них сверху. Они усердно, не давая себе ни минуты передышки, копают землю – спрессованную засухой, покрытую глубокими трещинами, безжизненную и равнодушную к страданиям людей. И вдруг – тугая кристальная струя ударила из земли, оросив ее вспыхнувшими на солнце брызгами. Ликуют отец и сын. На лице Расула, дочерна загорелом, такая же ослепительная, как эти солнечные блики, улыбка. Отец наполняет глубокую деревянную чашу, – родниковая вода приятно холодит руки, – и передает ее сыну. Расул принимает чашу обеими руками, подносит к губам…

– Нет! Не давай ему пить! Не пей! – Жансурат выбросила вперед руки, чтобы остановить сына, – и ударилась о железную спинку кровати. Проснулась, оглохнув от собственного гулкого сердцебиения. В панике огляделась, но сын по-прежнему спал.

Забида, еще не сомкнувшая глаз, спросила:

– Плохой сон приснился? Почему ты встревожилась, сестра?

– Нет-нет, ничего… – ответила Жансурат, но беспокойная мысль холодила: «Боже мой, почему в эти дни стал сниться покойный муж?»

Она посмотрела в окно на гаснущие звезды. Вдалеке, на фоне просветлевшего неба, проявилась цепь гор. И как только на их вершины упал первый розоватый отблеск, за окном резко и вразнобой загомонили птицы.

– Слава Аллаху, утро наступает, – Забида, чтобы прогнать ночное оцепенение, подошла к столику, заставленному лекарствами, и принялась наводить на нем порядок.

Песчаный дождь

Расул пытался открыть свои глаза пробуждающемуся миру. Пробовал двигать руками и ногами, удивляясь, что они послушны ему. Выговорил едва слышно: «Ай… Луна…»

«Боже мой, помоги моему ребенку! Он начинает выздоравливать. Но при чем здесь луна?» – мать поспешила к постели сына.

– Воды…

«Что же делать? Боже, как ему помочь? Если дать воды – что врачи скажут? Напоить – значит, самой навредить моему мальчику!»

Забида не знала, что сказать соседке, что посоветовать, и оттого чувствовала себя виноватой.

– Луна… вода… – повторяла за сыном Жансурат. – Не пойму я, подруга. Может быть, он вспоминает Айсулу – Водяную луну?

– А кто такая Айсулу?

– Соседская девочка. Они вместе школу оканчивали. И до сих пор общаются. Кажется, они неравнодушны друг к другу.

– Айсулу?

– Да, родители дали ей это имя в память о Казахстане.

– Молодежь, наравне со старшими, продолжает нести в себе эту боль. Если нет душевного покоя у нас, откуда ему взяться у них…

Расул тревожно оглядывался по сторонам.

– Мама, воды…

Жансурат не оставалось ничего другого, как снова протереть ему лицо влажным передником.

– Сейчас принесут, душа моя. Отправились за водой к источнику. Уже наступает утро, скоро солнце поднимется. Даст Бог, будет день.

– Солнце?.. Мама, если будет затмение солнца, я дам свет твоему дню. А если затмение луны – освещу твою ночь.

– Да убережет нас Аллах от затмений солнца и луны.

– Когда было затмение луны, ты била в медный таз. Это было важнее, чем сегодня – запуск спутника в космос.

– Отдохни, мой сын, отдохни. Ты – яркая моя звезда!

– На небе много ярких звезд, но ты… Ты прости меня, мама. Мы с тобой проживем до ста лет, нет – до тысячи. Я бы хотел прожить столько…

– Спи, дитя мое. Все твои мечты сбудутся во сне. А тот, у кого исполняются мечты, – счастливый человек. Не трать силы на разговоры…

Жансурат и сама притихла, вслушиваясь в его слабое прерывистое дыхание, материнским чутьем постигая происходящее с ним, и когда страшная тишина повисла в палате, в глазах у нее потемнело, из-под ног рывком ушел пол. Ноги больше не держали.

– Нет! Мой сынок!.. – она припала к нему и увидела, как на сына сыпался темный и горячий песок. И так быстро сыпался этот песок, и так его было много, что кровать Расула почти скрылась под ним. Мать бросилась разгребать его руками, разбрасывая во все стороны, стараясь пробиться к сыну. А песок сыпался и сыпался, и справиться с ним было уже невозможно.

Айсулу

Две женщины, придерживая Жансурат за плечи, помогли ей пройти в соседнюю палату. Краем глаза она заметила Айсулу. Одиноко и потерянно стояла девушка в больничном коридоре, прижимая к груди флягу с родниковой водой, а мимо шли больные, спешили по своим неотложным делам врачи.

Тело Расула привезли домой, дом был полон людей. Плач Жансурат был слышен всему миру.

– О-у, проклятая твоя мать, несчастная твоя мать, почему я не умерла раньше тебя?! О Аллах, мы все в Твоей власти, мы все предстанем перед Тобой. Но одно мучает меня, разрывает мне сердце. Я не могу себя простить: когда мой сын просил воды, почему я отказала ему в этом?! Он просил о глотке воды. Как он мучился, сколько раз просил… Один глоток воды!..

– Не кори себя, значит, такова была воля Аллаха. Не терзайся так, сестра, – не отходила от матери Забида. – Видно, он выпил всю предназначенную ему на земле воду. Никто не поможет тому, чей срок для питья воды окончен…

Когда тело Расула выносили со двора, стал мелко-мелко накрапывать весенний дождь.

 

Одеяло в клетку

Эльдар растерянным взглядом оглядывал свою комнату. С портрета на него смотрел отец в молодости, в военной форме, с высоким лбом, густой шевелюрой, с едва заметной улыбкой на лице. Школьные учебники по-прежнему стояли на полке, а на стене также висела карта мира.

Фотографии детства, железная кровать, шкура черной козы на полу в его памяти восстановили прошлое время. На одном из снимков он был запечатлен укутанным в клетчатое одеяло. Из-под серо-голубого конуса торчала вихрастая голова мальчика, широко улыбающегося щербатым ртом. Он хорошо помнил этот день. Родители обустраивали саманный домик после возвращения из дальних краев, а он, сидя на камне, наблюдал за ними. Позже это одеяло вместе с керосиновой лампой, косами, вилами, ведрами и другими вещами увезли в горную кошару, и он больше его не видел. Из окна он оглядел деревья осеннего сада – яблони, груши, сливы. Посмотрел на горы. Из летней кухни доносились запах хычинов и тихая песня матери. Эльдар по-настоящему осознал, наконец, что он в этом доме не гость.

Он взял в руки любимую книгу детства – о подвиге Прометея. Стал листать ее, и оттуда неожиданно выпала фотография Мадины. Ее голубые глаза по-прежнему смотрели на него нежно и вопросительно.

– Вышла замуж твоя Мадина. Не судьба… – услышал он голос матери, оказавшейся рядом. – Сынок мой! С тех пор как ты ушел, ни одну ночь я не смыкала глаз. А сегодня, как заквашенное молоко, так хорошо спала. Одиночество – хуже врага. Аллаха, который помог тебе живым и невредимым вернуться домой, тысячу раз благодарю. Пусть пожар войны и ребенка врага даже не затронет. К счастью, ты отдал свой воинский долг. Глаза-брови целы, мало ли что случается, – сказала она и, тихо всплакнув, позвала сына завтракать.

Эльдар умылся и пришел на кухню, сел за стол. Мать следила за каждым его движением. В его облике угадывалась взрослость, которая раньше не замечалась.

– Ешь хорошо, мой сын, еда подкрепляет стержень человека, – сказала Мариям и поставила хычины перед ним. – Попробуй и бузу, какая получилась, сама приготовила. Без бузы у пищи нет вкуса.

Когда сын закончил трапезу, мать обратилась к нему:

– Эльдар, золото мое, у наших ворот одна петля сломана. Звучание ее отсюда далеко слышно. И соседи, наверное, стыдят нас. Если бы ты сходил на базар и купил новую петлю и гвозди, было бы хорошо. Заодно город бы посмотрел, – сказала она.

Когда Эльдар, не спеша, вышел во двор, собака его не узнала и, срывая себя с цепи, стала сильно лаять.

Мариям удивилась:

– Прекрати, Бойнак, иди на свое место. Посмотри на него, своего хозяина забыл. Даже на чужого человека так не кидается. Не бойся, Эльдар, пока он не поумнеет, я его с цепи не спущу. А ты близко не подходи, какое доверие собаке?

Мать, провожая его, смотрела ему вслед и думала: «Единственный ребенок, души моей лекарство…».

На базаре было так много людей, что он походил на улей, растревоженный медведем. Люди, как пчелы, оставшиеся без пчеломатки, вели борьбу душ. Эльдар, не решаясь пройти в глубь базара, проходил по краю, выискивая петли, гвозди.

Выставленные по рядам продавались новые и старые вещи… Казаны, ведра, сита, деревянные лопатки для перемешивания каши, подковы, тулупы, окна, двери, столы, стулья…

Спустя некоторое время взгляд парня зацепился за одеяло, косо брошенное на забор. Его отличала необычайная окраска. Такой цвет можно увидеть лишь утром после дождя на чистом небе. Бирюзовый цвет одеяла по горизонтали и вертикали был расчерчен широкими полосами цвета свинца. Эльдар, увидев это, немного отпрянул, отошел назад. Как будто не в силах шагнуть вперед, он оглядывался по сторонам. Но вскоре, отмахнувшись от одеяла, наконец, вспомнил о просьбе матери и быстрыми шагами двинулся дальше.

Картофель, морковь, кукуруза, свекла, куры, цыплята… Игрушки, куклы, мячи, ружья, пули, тела, души, кровь, купля-продажа, жизнь, смерть, лошади, верблюды, вагоны, время… Эльдар сам не заметил, как, сделав круг, он снова оказался перед тем же одеялом с клеточными узорами. Не решаясь дотронуться, глядел на него долгое время. Подойдя ближе к продавщице, потрогал одеяло на ощупь. Посмотрел хорошенько, повертев туда-сюда. Ладонью повел, как бы выискивая на нем свинцовые полосы. С удивлением следившая за всеми странными движениями молодого человека старушка спросила:

– Что тебе нужно, сынок?

– Вот это одеяло, – ответил Эльдар.

– Конечно-конечно, кто возражает. Не сильно новое, но тепло, наверное, еще не ушло, еще получишь пользу. Не хочу грех на душу брать, то там, то здесь износилось, есть местечки даже, где моль поела. А так качество очень хорошее. Сейчас где найдешь такое одеяло? Со времен моего детства сохранилось. Оно из верблюжьей шерсти, объясняла мне бедная моя мама. Возьми, не пожалеешь, дитя мое.

Эльдар молча заплатил. Воспрянув духом, он аккуратно свернул одеяло, засунул под мышку и принес домой.

В обед, когда Мариям с двумя ведрами яблок вошла в дом, Эльдар спал в своей комнате. Подойдя поближе, она увидела на нем странное одеяло цвета золы.

«С каких пор он стал засыпать в световой день? Не видно, что он чем-то болеет», – заволновалась она.

Однако лицо сына излучало умиротворение. Его спокойный сон ее радовал, но это странное, непонятно откуда взявшееся одеяло смущало ее.

Мариям вышла из дома, подошла к покосившимся воротам, но там никаких изменений не заметила. Мать на кухне готовила ужин, но мысли о сыне бередили ей душу. Неожиданно вошел Эльдар. Он был похож на человека, который отдохнул от большого, тяжелого труда.

– Сын мой, проснулся? Как сходил на базар? С чем вернулся? И откуда на тебе это странное одеяло, которого у нас в доме сроду не было? Я в жизни не видела такого странного одеяла, что за клетки на нем нарисованы? К тому же оно не новое. Откуда оно?

– А мне оно нравится.

***

Утром следующего дня Мариям поймала белоголовую курицу с хохолком и, сжимая в одной руке нож, подошла к дверям и позвала сына.

– Душа моя, давай на обед приготовим куриный бульон.

Она вручила курицу и нож Эльдару. Отчаянное кудахтанье курицы «как-как-как» заполнило двор. Он, схватив курицу за обе ноги, опустив ее головой вниз, не спеша, пошел в сторону сада и присел на корточки.

Малиновый взгляд утреннего солнца окрасил деревья в красный цвет. Они как будто воспламенялись от огня, и на осеннем ветру дрожащие листья напоминали летящие искры. Горящие деревья, окружая его, казалось, готовы были упасть на него. Эльдар поспешил руками закрыть лицо и неожиданно для себя выпустил из рук курицу и нож. Курица, вырвавшаяся на свободу, с радостным кудахтаньем понеслась к остальным птицам, копошившимся у навозной кучи.

Когда Эльдар вошел в дом, мать подбирала мелкие щепки и готовилась развести огонь.

– Мама, приготовь мамалыгу, я не хочу куриный бульон, – сказал он.

– А, чтобы твоя душа никогда горя не видала, оказывается, ты соскучился по мамалыге. Надо было с самого начала сказать. Разве трудно ее приготовить! Мука, айран есть, – сказала она.

***

В одно утро Мариям заметила как побелели горные вершины. В дыхании осени уже чувствовался холод зимы.

– Сынок, наши яблоки могут замерзнуть. Кроме самых верхов, как смогла, так убрала. Как хороший сын, сорви остальное. Помнишь, как в детстве про тебя говорили, что на дерево ты лазаешь как белка, –сказала мать и заулыбалась.

Эльдар надел широкий свитер и края заправил в брюки.

Мариям, увидев, как он это сделал, удивилась:

– Значит, не забыл, как раньше собирал яблоки.

Эльдар ловко залез на большое дерево и, оглядываясь по сторонам, начал проворно собирать яблоки вовнутрь свитера. С высоты село было видно как на ладони. С гор стекавшая река Баллы (Медовая) заметно потемнела и сверху напоминала солдатский ремень. На другой стороне села всадник подгонял своих овец. Когда Эльдар перевел взгляд на свою улицу, перед его глазами встала необычная картина. Его ноги подкосились, и он чуть не упал с дерева. Кто-то, накинув на себя одеяло с клеточными узорами, уходил по горной дороге вниз. Эльдар, долго не раздумывая, быстро слез с дерева, перескочил через забор и, не жалея сил, побежал за мужчиной. Тяжело дыша, он догнал его и резким движением сорвал с него одеяло. Тот замешкался и со страхом посмотрел ему в лицо. Эльдар, не произнося ни слова, вытащил из-за пазухи все яблоки и наполнил ими переметную суму нищего.

Когда с накинутым на плечи одеялом Эльдар резко открыл скрипучие ворота и ворвался во двор, мать остолбенела:

– Сынок, ты же был в саду! Это старое одеяло я, как милостыню, дала тому нищему. Одно подаяние спасает от тысячи бед. Ладно, если вернул себе, пользуйся на радость, – сказала она, плохо скрывая свою растерянность.

Всю ночь Мариям качала полной раздумий головой: «Аллах, обереги моего ребенка от несчастья».

Повторяя молитвы, она дождалась утра. На рассвете мать отправилась в селение Кушэль к сестре Забиде.

– Забида, сестра моя, кто, кроме тебя, у меня есть, чтобы сокровенные мысли, тревогу высказать?

– Ой, Аллах, что за спешка? Что случилось?

– Эльдар. Душевное состояние моего сына сильно изменилось.

Она, всплакнув, ничего не скрывая, рассказала обо всем, что ее волновало.

– Э, девушка, ты, оказывается, сошла с ума. Не у Эльдара, а у тебя голова помешалась. Курицу она дает парню в руки!

Забида весело рассмеялась.

– Курицу оставь себе, а ему вручи красивую девушку.

Забида прекратила свой смех и, придав лицу серьезный вид, заговорила другим тоном:

– Мариям, сестра моя, все болезни твоего сына от этого пройдут. Ему надо привести в дом жену, надолго не откладывая. Жена в доме – покой в душе.

Мариям немного пришла в себя. И глаза у нее радостно заблестели.

– Погоди, погоди, у моей соседки Малики есть очень хорошая девочка. Хоть я говорю «девочка», она уже работает в школе учительницей. На нее много парней заглядываются. Я познакомлю Лейлу с Эльдаром. На дело, которое откладывается, снег выпадает, говорят же. Прямо завтра приведи Эльдара ко мне. Как говорится, лишь бы они увиделись, остальное я беру на себя.

***

Лейла с подругой Фатимой сидят за столом, рассказывая смешные истории Эльдару. Забида, кружась вокруг них, как наседка, время от времени приносит гостям угощения.

– Я специально для вас пеку халву. Вы еще не знаете, какая я мастерица! – сказала она, немного кокетничая.

Спустя некоторое время послышался ее голос:

– Фатима, пойдем со мной, поможешь мне, почему-то халва не схватывается. Прямо, как песок, разваливается, – сказала Забида. Ложь, превращаясь в правду, играя-смеясь, позвала за собой соседку на кухню.

Лейла посмотрела на Эльдара пристально. Увидела, что одежда на нем красиво сидит.

– А можно тебя пригласить к нам в школу? Было бы здорово, если б ты пришел в военной форме и рассказал детям об армии. Им это будет интересно. Придешь, да? – спросила Лейла, внимательно глядя в глаза Эльдару.

***

Во дворе у Элияевых идет большой той (той – свадьба, торжество; карач.-балк.).

         Мелодия гармони заполнила весь мир. Счастливой Мариям кажется, что сегодня вода поет, что деревья танцуют. Во дворе кипят котлы. Слышны здравицы.

Эльдар, окинув взглядом подшучивающих над ним друзей, встал из-за стола и молча вышел во двор. Посмотрел на звезды. Во дворе звуки гармони, возгласы танцующих слышались все отчетливее. Он незаметно пробрался к лестнице, прислоненной к стене дома, и взобрался на чердак. Его руки нащупали какой-то странный предмет. При лунном свете, присмотревшись, он узнал колыбель своего детства. Пустую колыбель Эльдар попробовал покачать. Рядом с колыбелью он приготовил себе место и лег, набросив на себя одеяло с клеточным узором. В полудреме его слух улавливал шум горной реки, свадебный перепляс, молитвы матери…

Перед его глазами проходят далекие земли, холодные вечера. Маршируют солдаты. Вздрагивая от размеренного топота, укрывая землю собой, взлетает в небо много птиц. Их хватило бы на весь мир. А когда он открыл глаза, перед ним была всего лишь пустая колыбель. Сон это или явь, он так и не понял.

Далеко за полночь дом Элияевых охватила какая-то смутная тревога. Известие о том, что Эльдара не могут найти, дошло до Мариям. Она вспомнила, что во время свадьбы вместе с лишними, ненужными вещами вынесла и одеяло с клеточными узорами на чердак. Долго не раздумывая, она взяла в руки масляную свечу и поднялась на чердак. Предчувствие ее не обмануло: Эльдар спал, завернувшись в одеяло. И тут же железные линии одеяла, отделившись от ткани, зажали-заковали сердце Мариям, заставив ее горько вскрикнуть. Звезды к ней стали ближе.

– Мама, что случилось?

– Я тебя ищу. Пошли домой.

– Дома шум, грохот, много людей.

– Ты песни, танцы шумом называешь. Народ собрался на твою свадьбу. Сегодня все здравицы посвящаются тебе, твоему счастью.

Мариям крепко обняла своего сына.

Эльдар посмотрел вдаль. Вся округа медленно заполнялась светом, идущим то ли от показавшейся из-за туч полной луны, то ли от первых лучей солнца.

Из книги «Здравствуй, незнакомый!». Антология балкарской прозы.  Нальчик, 2009. С. 430–439.

Рассказ «Одеяло в клетку» (Чалдыш оюулу жабыу). В книге «Ташны къычырыгъы» (Крик камня). Нальчик: «Эльбрус», 2002. С. 133–144.