В мае прошлого года исполнилось 200 лет со дня рождения Карла Маркса. Его учение, которое теперь признано утопическим, привело мир к величайшей трагедии ХХ столетия. Стоит ли ворошить то, что было так давно, отдавать дань памяти учению, фактически поруганному, или все же следует воспринимать марксизм как определенную веху в нашей истории – ведь, как говорится, «из песни слова не выкинешь»?

Как бы то ни было, Государственный Русский музей откликнулся на это событие скромной, но значимой экспозицией, развернутой в корпусе Бенуа. Посетителей на ней было немного, но те, кто пришли, сделали свой выбор сознательно: подолгу стояли у витрин со старыми фотографиями, задумчиво обходили со всех сторон скульптурные изображения, останавливались перед портретами. Последовала их примеру и я.

Но прежде хочу немного поностальгировать по «старому доброму времени». Я – типичный продукт эпохи развитого социализма: училась на филфаке Ленинградского государственного университета в начале 70-х годов прошлого века. Хотя моей будущей специальностью была скандинавская филология, общественные науки я любила, занималась рьяно и истово, по политэкономии капитализма даже имела экзамен-автомат. Думаю, в последнем случае можно говорить о том, что в меня «залетел» некий семейный ген. Дело в том, что нашим соседом по лестничной площадке был одно время преподаватель Ленинградской высшей партийной школы Арнольд Осипович Станиславский (его до сих пор в некоторых книгах вспоминают с благодарностью).  Он читал курс политэкономии, между прочим, и в разных ленинградских вузах. Моя мама увлекалась этой наукой и часто забегала в квартиру к Станиславским проконсультироваться. Я хорошо помню Арнольда Осиповича, он умер, когда я уже была школьницей. Конечно, никаких «бесед» на темы политэкономии у меня, девочки, с ним быть не могло, но ведь надо же случиться такому – впоследствии интерес к этой науке у меня появился.

Однако все это лишь досужие домыслы. Обратимся к фактам.

Из курса «марксистско-ленинской философии», читанного в Университете, «историю философии» помню смутно. Разве что один анекдот «с бородой», касающийся этой дисциплины. После лекции студенты-филологи прислали преподавателю записку: «Расскажите, пожалуйста, о философе Фаргелете». Преподаватель долго путался, говорил, что этот философ мало изучен, что принадлежит он к милетской школе, и т. п. Аудитория ответила взрывом хохота: пресловутый «Фаргелет» был всего лишь «телеграфом», написанным наоборот.

Но таких курьезов случалось не так много, шутить с классиками марксизма было опасно.

Воспоминаний о диамате и истмате осталось уже больше, но и тут превалируют шуточные. Одна моя подруга-однокурсница готовилась к экзамену по диамату. Когда я ей позвонила, чтобы узнать, как идут дела, она в сердцах воскликнула: «Ах, эта МАТЕРИЯ отравила мне все СОЗНАНИЕ!» Уже по одной этой реплике можно представить себе, КАКОЕ отношение было у большинства студентов-филологов к философии. Но из этого большинства выделялось с виду неприметное меньшинство, которое философия как предмет, несомненно, увлекла. К нему принадлежала и я. Нет, я не стала на втором курсе читать работы Гегеля и Канта в подробном переводе с языка оригинала, но в меня вселилась уверенность в силе и величии этих людей, в том, что они открывают в мире новое и являют это новое миру, утверждая неведомые дотоле истины и утверждаясь тем самым во мнении других людей.

Сложнее обстояло дело с «классиками». «Анти-Дюринг» я добросовестно пыталась освоить, но, в конечном итоге, поняла, что для меня он просто «дуринг», без «анти». Не доросла. Расстроилась. Уселась за методичку – эту «кашку» даже не надо было разжевывать – все сразу стало ясным. С новыми силами взялась за «Капитал», но, увы, кроме пары сапог и каких-то там шкур, которые обменивали, ничего не помню. Зато «Манифест Коммунистической партии» знала назубок!

О Бердяеве, Соловьеве, Розанове, а тем более о Ницше и Фрейде тогда стыдливо помалкивали. Помалкивала я и о том, что мне близка философия экзистенциализма – как можно: я была отличницей, именной стипендиаткой, моя фотография висела на факультетской Доске почета!

Я сильно переживала из-за того, что до меня туго доходили труды Ленина. Его язык казался мне каким-то ненатуральным, мудреным, вымученным, запрограммированным, что ли. Отчаявшись в попытках постичь Ленина в подлиннике (а здесь уже – никаких «переложений»!), я снова взяла в руки труды «основоположников» и сразу увидела, что ленинизм, этот «марксизм эпохи кризиса империализма и пролетарских революций», был просто весьма неглубокой интерпретацией учения Карла Маркса. «Зерно» -то было там! Увы, но я так и не смогла постичь премудрости большинства ленинских работ. Однако на экзаменационных ответах это никак не отразилось – я продолжала оставаться одной из лучших студенток на курсе. И что самое смешное, искренне верила, что хорошо знаю и глубоко понимаю философию.

Больше всего мне нравился, пожалуй, диалектический материализм. Лекции для аспирантов гуманитарного профиля читал в лектории истфака Моисей Вульфович Эмдин. Всем своим обликом он напоминал древнегреческого философа. Под стать была и манера изложения материала. Но складывалось впечатление, что он написал свой курс лекций лет тридцать назад и с тех пор ничего в нем не менял. Завороженно слушала я его интерпретацию «Закона Отрицания Отрицания»: «Цветок отрицается плодом, а плод – семенем, из которого родится новый цветок». Это была диалектика ничем не нарушаемой цикличности и устоявшейся неизбежности в природе. И она воспринималась моим свежим тогда еще умом, лишь чуть подпорченным высшим образованием, как откровение первозданности – умиляла, вдохновляла и радовала. Почему? Потому что мне казалось, что я понимаю всё это. Казалось!

Но оставим в покое студенческие годы. В свои права вступила ФИЛОСОФИЯ ЖИЗНИ – она очень отличалась от той, которой нас учили в университетских стенах и больно ударила по моему «университетскому сознанию». Но это уже совершенно другой разговор.

Годы шли, прежние идеалы были смыты историей, которая, как известно, дама капризная, с «непредсказуемым прошлым». Но вот наступил новый век, а с ним реанимировалась и старая ностальгия. В 2017-м мы «отметили» столетие Октябрьской революции, сейчас вот «отмечаем» 200-летие со дня рождения Карла Маркса. Конечно, гораздо скромнее. Но все же то, что было представлено в корпусе Бенуа, порадовало – отчасти.

Я всегда просматриваю «Книгу отзывов» о той или иной выставке. И обычно эти отзывы – диаметрально противоположные. Так было и на этот раз. «Восхитительно» и «Стыдно», «Жива еще петербургская интеллигенция», «Разве можно ставить знак равенства между фашизмом и марксизмом?», «Это – наша история, так будем же ее уважать», «Напиталась Марксом – на всю оставшуюся жизнь», «Маркс паразитировал на средствах Энгельса», «Маркс изувечил не одно поколение», «Маркс еще вернется».

К последней реплике я хочу добавить, что ОТ МЕНЯ Маркс никуда и не уходил. Я проживаю недалеко от Смольного сквера. Там стоят, друг напротив друга, две «иконы» – на высоких каменных стелах – Маркс и Энгельс. За 70 лет моей жизни я не помню случая, чтобы их осквернили: отбили что-то, нагадили в цветнике, облили краской. Ленин стыдливо прячется теперь за оградой у самого входа в Смольный. Заслуга ли в таком порядке сознательных граждан или бдительной полиции – вопрос спорный. Я выросла, гуляя в Смольном сквере, вырос мой сын, сейчас там играет мой внук. Дениске всего пять, но я знаю, придет время, и я приведу его к этим памятникам и расскажу, что это были за люди. Мой внук задаст мне много вопросов. Смогу ли я ответить на них – ТЕПЕРЬ?

Для этого – данная выставка. Какие ее отличительные черты? Я бы определила их так: скромность и достоинство. Неоднозначность трактовок. Призыв задуматься. Источник знаний для молодежи. Нет, в отличие от эпатажного отзыва, я не пресытилась Марксом на всю оставшуюся жизнь. Я неспешно бродила по залам, вспоминала, узнавала, как ни странно, что-то новое. Два архива, несколько музеев, частные коллекционеры предоставили на выставку экспонаты. Сотрудница московского архива политической истории увлекательно рассказывает об истории приобретения Институтом марксизма-ленинизма в Москве подлинных документов, связанных с именем Маркса. О том, как сохраняется память о нем в библиотеках и музеях мира. О готовящемся переиздании полного собрания его сочинений на немецком языке – все это можно увидеть в коротком видеосюжете. В витрине – книги о Марксе, изданные в Германии сейчас. Есть макет его Лондонского кабинета. Многочисленные медали, плакетки, марки, фотографии, открытки, плакаты, на которых увековечен образ Маркса. Скульптура – начиная с первого изображения Маркса работы Анны Голубкиной.

Но, пожалуй, самое интересное на выставке – живописные полотна. Образ Маркса – один из самых отвлеченных в искусстве. Существовал определенный типаж – окладистая борода, длинные седые волосы, мужественное лицо с крупными чертами. Подбирались соответствующие натурщики. Один такой представлен на портрете: забавно – это и Маркс, и не Маркс.

Наиболее интересны портреты работы Николая Фешина – Маркс в полный рост и погрудный портрет. Перед нами не «человек-глыба», а скорее мыслитель, вдумчиво и немного грустно глядящий на мир. Портреты выдержаны в черновато-серой цветовой гамме – оживляют лицо серебристо-белые, пушистые волосы и такая же борода – это сразу придает ему выражение доброты, приближает к зрителю. Перед нами отнюдь не недоступный классик, а просто немного уставший, задумчивый человек, видевший свою задачу в том, чтобы осчастливить мир.

На выставке есть ряд изображений, где Маркс вместе с Энгельсом, с Жени фон Вестфален, в кругу соратников по партии, в типографии, на сходке, и просто стоящий у открытого окна. Маркс-философ, Маркс-ученый, Маркс-человек. Нет только Маркса-отца многочисленного семейства (которое, кстати, содержал Энгельс – вот это была дружба!)

Маркс в России никогда не был, но его культ был здесь силен, особенно в 30-е годы прошлого века. Его именем назывались предприятия и учреждения, проспекты и площади. Ему устанавливались памятники.  Создавались Институты по изучению его теории.  На медалях часто рядом с профилем Маркса и Энгельса был профиль Ленина, а одно время Сталина – такие медали представлены на экспозиции.

Есть кадры из фильма «Карл Маркс. Молодые годы». Он снят в 80-е годы прошлого столетия. Я помню, с каким интересом его смотрел, серию за серией, мой папа. Фильм прошел, увы, мимо меня. Я тогда была молодой мамой, и мне было не до Маркса. Кажется, я посмотрела только кусочек какой-то серии. Маркса играл болгарин, сходство было потрясающее.

Мой папа, Кирилл Венедиктович Михалков, принадлежал к поколению «строителей коммунизма». Он был беспартийным, но был предан идеалам своей страны больше, чем иной партийный функционер. После окончания ЛИАПа он даже подавал заявление о вступлении в партию, занимался в Институте марксизма-ленинизма при ВПШ, но его кандидатуру отвергли, не знаю уж, по какой причине – папа никогда об этом не говорил. Но после этой неудачи замкнулся, хотя и продолжал активно следить и участвовать в событиях, происходивших в СССР. Развал Союза папа переживал тяжело – рушились идеалы уже не только молодости, но и зрелости. Незадолго до папиной смерти я вдруг увидела его читающим «Манифест коммунистической партии», удивилась, хотела что-то спросить, но папа только махнул рукой. Я думаю, он был бы доволен, посети он экспозицию, посвященную Карлу Марксу теперь.

Что не радует на выставке в корпусе Бенуа? Современный раздел. Майки, кружки, шаржи, лубки, коврики – карикатуры и иже с ними. На этот раздел просто бросаю свой взгляд, не особо приветливый.

Маркса трудно с кем-либо спутать, его трудно забыть, его сложно понять и тем более простить.

Первым экспонатом на выставке является литография – «Философское древо». Маркс и Энгельс – в центре него. Литография выполнена в середине 20-х годов прошлого века. Множество фамилий, которые теперь уже, увы, «не звучат». Стоя перед этой литографией, я вспомнила случай, опять же из своих студенческих лет.

На экзамене по философии одна филфаковская студентка яро доказывает преподавателю, что был, ей богу, такой философ по фамилии «Докл». На недоуменный вопрос педагога, она отвечает: «Вы же сами в своих лекциях нам о нем рассказывали» и показывает конспект, где записано: «М.П. Докл». Так был «трансформирован» незадачливой слушательницей философ Эмпедокл.

Надо надеяться, что фамилия «Маркс» настолько проста и общеизвестна, что подобная трансформация вряд ли произойдет.

Милые студенческие годы – вы были полны «проб и ошибок» и пустопорожних «философствований» на знаменитой филфаковской лестнице, где с дымом сигареты рождались и таяли «концепции». Настоящие же философы, ученые, мыслители получились лишь из единиц среди десятков тысяч выпускников Университета, но он смог их взрастить, и они составили его ГОРДОСТЬ. Кто-то из обучавшихся в Университете был «воспитан» на учении Маркса, другой – лишь слышал его имя. История меняет свои ценностные ориентации, время ускоряет свой бег, но пусть в нем всегда живет хоть малая крупица УВАЖЕНИЯ к памяти тех, кто составляет наше прошлое, но кто жил – для БУДУЩЕГО.