Диверсия, которой не было (Продолжение. Начало см. в предыдущем выпуске «Петербургского публициста»)

Случилась эта история в ту давнюю пору, когда Николай Соломенко ещё носил погоны старшего лейтенанта. И когда ещё был жив отец всех народов товарищ Сталин. А посему – бдительность, бдительность и снова бдительность! Враг не дремлет!

Вот в изобличение коварного этого врага, льющего воду на мельницу мирового империализма, и оказался вовлечён мой – тогда ещё совсем молодой – отец.

Первые раскаты назревающей грозы прокатились, когда в Морской генеральный штаб поступил рапорт с Каспийской военной флотилии, на полигонах которой в те годы регулярно испытывались новые виды вооружения. Рапорт был чреват грядущими отставками, возможными «посадками» и уж гарантированно – очень большими неприятностями: экспериментальный надводный корабль, недавно спущенный со стапеля и проходящий обкатку на Каспии, дал небольшие, зато многочисленные протечки. Его бортовая обшивка не выдерживала рабочих напряжений, заклёпки «летели мелкой пташечкой».

Как так? Ведь расчёты опытнейших (высокие профессионалы! Зубры!) конструкторов и проектировщиков сулили новому кораблю солидный запас прочности!

Так что же за каверза приключилась? «Зубры» представили неверные цифры? Или это уже сейчас, в процессе опытной эксплуатации, к корабельным бортам приложилась чья-то недобрая рука?

Атмосфера, царящая в Морском генштабе, сгустилась до предела, в воздухе носилось, никем пока официально не произнесённое, слово «диверсия».

Приказ главкома ВМФ гласил: для расследования чрезвычайного происшествия безотлагательно сформировать и направить на Каспийскую военную флотилию комиссию из трёх экспертов.

В состав комиссии назначили капитана первого ранга (председатель), капитана второго ранга и – третьим номером – старшего лейтенанта Соломенко, представляющего головной НИИ Военно-морского флота.

Прибыли на место, стали разбираться: откуда ноги растут? Капитаны обоих рангов изначально были настроены решительно: разумеется, диверсия! Может быть – получили негласную установку, может – верноподданнейше уловили витающий «в верхах» настрой. Ну а может, и у самих засвербило – раскрыть коварный вражеский заговор.

Так или иначе, но оба «копали» исключительно в одну сторону: гады-разработчики заложили в проект намеренно искажённую цифирь!

На третьего члена комиссии они обращали внимания не больше, чем на муху:

– Зафиксируем в выводах, что сочтём нужным, а лейтёха подмахнёт свою подпись – куда он денется! Его дело – маленькое: следовать у нас в кильватере и не вякать!

«Лейтёха», между тем, уже в который раз перепроверял ту самую цифирь. И в который раз убеждался: всё верно, до последней запятой!

Но заклёпки-то на обшивке и впрямь не выдерживали – расшатывались и отлетали! В чём же дело?

Наконец, ему удалось-таки докопаться до истины. Оказалась она простой, как дырка от бублика. И таилась не в мутных водоворотах шпионажа и вредительства, а в до боли родном нашем «почвенном» разгильдяйстве.

Моряки, которым был доверен экспериментальный корабль, были большими ценителями осетринки. Но не ловить же благородного осетра на удочку, позоря орденоносные Военно-морские силы!

Рыбу они, как выяснил старший лейтенант Соломенко, героически глушили подводными минами.

Между тем – принципиальное обстоятельство! – морское дно в районе плавания было, на беду наших «рыболовов», неглубоким. И на этом мелководье взрывная волна, отражаясь от близкого грунта, раз за разом возвращалась к кораблю, обрушивалась на несчастную бортовую обшивку, расшатывая её и круша заклёпки.

Чего, конечно же, никоим образом не предусматривали в своих расчётах создатели корабля.

Когда отец доложил о своих выводах старшим членам комиссии, председателя едва кондратий не хватил:

– Ты что, старлей, охренел? Какие, ёж твою медь, осетры? Какие мины?! Это чего же такое выходит: наши героические офицеры и мичманы на боевом дежурстве браконьерством занимаются? Я тебе, мальчишка, не позволю бросать тень на советский Военно-морской флот!

А кавторанг, хищно посверкивая глазом, присовокупил:

– Совсем, выходит, бдительность утратил? Ну а истинных виновников ты, стало быть, уводишь от справедливого возмездия? Странно, старший лейтенант! Очень странно! Как бы не пришлось зачинать новое расследование – уже персонально по тебе, Соломенко!

Но обломать упрямого старлея так и не получилось. Насчёт «следовать в кильватере и не вякать» – оказалось не про него. Несмотря на более чем прозрачные намёки и прямые угрозы, тот стоял на своём. Было, конечно, не по себе, даже – прямо скажем – страшновато. Но он упрямо бычил голову и сам себя подбадривал любимой присказкой из «Василия Тёркина»:

– Коль пошла такая пьянка, режь последний огурец!

В конце концов, капитан первого ранга махнул рукой:

– Ладно, и без тебя обойдёмся! Собирай манатки и дуй обратно в свой Ленинград!

– Как в Ленинград? – вскинулся тот. – Нам же в Москву надо, на  доклад к товарищу главкому!

– Товарищу главкому только и дела, что ересь твою выслушивать! Сами всё доложим. Объективно и бдительно.

Соломенко и впрямь собрал манатки. Только вот билет на самолёт взял не до Ленинграда, а до Белокаменной. Прилетев в столицу, на крохи, оставшиеся от командировочного аванса, снял койку в окраинной гостинице.

А назавтра в 9-00, идеально выбритый и отутюженный, вошёл в приёмную главнокомандующего ВМФ, где уже томились в ожидании участники запланированного обсуждения «Каспийского ЧП».

Надо было видеть, как перекосились физиономии у «старших товарищей по комиссии», когда они узрели опального еретика! Их взгляды, казалось, прошивали чёрный старлеевский китель тяжкими бронебойными пулями. Но куда тут денешься? Его ведь никто официально не отстранял от расследования!

Картина «Не ждали» продержалась недолго: минуту спустя всех пригласили в кабинет, и разбирательство началось. Первым номером выступил с докладом председатель комиссии. Резюме – однозначное: происки затаившихся врагов народа!

Когда он закончил, хозяин кабинета спросил:

– У вас всё? Садитесь. У кого есть вопросы, дополнения, предложения?

И тут поднялся худенький старший лейтенант:

– Товарищ адмирал флота! У меня как у члена комиссии есть особое мнение. Разрешите доложить?

Особое мнение? Головы собравшихся дружно повернулись к застывшему по стойке «смирно» младшему офицеру. Брови на облечённых высокими полномочиями лбах изумлённо поползли ввысь.

– Что ж, излагайте ваше мнение, старший лейтенант, – распорядился главнокомандующий.

И тут у своевольного старлея язык присох к нёбу, а мысли напрочь упорхнули из головы куда-то в заоконный простор.

Ибо перед ним монументально восседали в рабочих креслах небожители, олимпийские боги, которым ничего не стоило походя, одним движением мизинца наслать на него молнию, испепелить целиком – от свежеподстриженной шевелюры и до подошв зеркально надраенных форменных туфель.

Нет: не страх перед «карой богов» превратил его в соляной столб, а само внимание корифеев, сфокусировавшееся на его скромной персоне. От золотого шитья на многочисленных адмиральских погонах слезились глаза. А тяжкие звёзды, водружённые поверх златотканого шитья, казалось, физически давят на молодого офицера, пригибают вниз – к красным ковровым дорожкам и сверкающему паркету. Так же, как и вперившиеся в него, Николая Соломенко, взоры носителей всех этих умопомрачительных званий и должностей.

«Отставить панику! – приказал себе обладатель трёх крохотных погонных звёздочек. – Соберись! Да: они – тебе не чета, но и ты не букашка. Ты – офицер флота, ты воевал, тебя Родина медалью наградила за боевые заслуги. Вот и соответствуй!».

И соляной столб ожил. И принялся излагать. Разумеется, он «мандражировал» по полной программе: голос дрожал, порой срывался, а сам он горячился и говорил излишне торопливо – словно бы опасаясь, что вот сейчас на полуслове его оборвут, и самое главное останется недосказанным.

И всё же говорил он убедительно. Никаких «я полагаю» или «по моему мнению»! Только факты. Цифры и факты, построенные на «железных» законах механики. Они выстраивались в стройные шеренги и начинали своё наступление – грамотно и неотвратимо, сметая с дороги каменные надолбы недоверия. По мере необходимости старший лейтенант демонстрировал выкладки расчётов, наспех вычерченные графики и векторы взрывной волны, отражённой от Каспийского дна.

Он и сам не помнит, как произнёс завершающую фразу.

– Садитесь! – повелел главком. И – обращаясь ко всем присутствующим:

– Что скажете, товарищи офицеры? Как видим, позиции членов комиссии разделились. Доводы обеих сторон вы только что услышали. Какие имеются соображения?

Соображения имелись. Раздался сухой, какой-то бесцветный голос начальника контрразведки ВМФ СССР:

– Разрешите, товарищ главнокомандующий? У меня вопрос к содокладчику.

Далее главный особист флота не сводил немигающих глаз со старшего лейтенанта:

– Чем вы руководствовались, когда представляли картину случившегося в таком вот свете? На чём базируется это ваше так называемое «особое мнение»?

– Моё особое мнение, товарищ генерал‑лейтенант береговой службы, базируется на фундаментальных трудах по теории прочности и по живучести корабля, – честно ответствовал «содокладчик». – Авторы трудов – ведущие советские учёные-кораблестроители: академик, лауреат Сталинской премии Алексей Николаевич Крылов и член-корреспондент Академии наук, инженер-контр-адмирал Пётр Фёдорович Папкович.

Ни звания и должности, ни даже Сталинская премия не произвели на главу флотской контрразведки ровно никакого впечатления.

– Значит, говорите, Крылов и Папкович? – усмехнулся он добродушно, почти ласково. – А что: они уже сидят? Или мы их пока прошляпили?

Над длинным, выстреливающим в бесконечность, столом заседаний повисла тишина. Мёртвая. Мертвящая. Умерщвляющая. Стирающая в порошок, в (согласно терминологии той незабываемой эпохи) лагерную пыль. В воздухе словно бы повеяло морозным дыханием Колымы. К которой инженер-старший лейтенант Соломенко в данный момент был близок как никогда.

Пауза затягивалась. Она длилась минуту, возможно – полторы. Упрямцу-старлею казалось – прошла вечность. Пульс словно бы сдавал стометровку: бежал и срывался. В висках нестерпимо ломило. В такие вот моменты мужики и хватают инфаркты – без скидок на молодость и физическую форму.

Наконец, главком прекратил задумчиво вертеть в пальцах остро заточенный карандаш и нарушил сгустившуюся до вязкости тишину:

– Ну что же, всё ясно. Товарищ Соломенко, ваши аргументы меня убедили. Я принимаю высказанную вами точку зрения как единственно верную. Наше вопиющее раздолбайство пострашней вражеских диверсантов оборачивается! Молодец, старший лейтенант, благодарю за службу!

И повернул голову к остальным членам комиссии – поникшим, растёкшимся, как подтаявший пломбир:

– А вам, товарищи капитан первого ранга и капитан второго ранга, следует поучиться у старшего лейтенанта принципиальности и объективности подхода!

На следующее утро отец покинул вагон первого в СССР фирменного экспресса «Красная стрела», шагнул на перрон Московского вокзала.

Спустя четыре минуты, вышел на Невский проспект, просиял улыбкой:

– Ну, привет тебе, Град Петров!

И добавил с надрывным вздохом облегчения:

– А ведь мог бы сейчас здороваться с Магаданом…

 

Подводные шторма Николая Соломенко

 

Согласно принятой у метеорологов шкале Бофорта, это был не шторм, не сильный шторм и даже не жестокий шторм, а самый что ни на есть ураган. И инженер-капитан первого ранга Соломенко во многом породил его сам – собственными, можно сказать, руками.

Породил – понимая, что бушевание разбуженной стихии очень даже запросто может его уничтожить. Погубить как человека с репутацией серьезного ученого, как признанного эксперта Военно-морского флота. Да просто – как профессионального кораблестроителя.

А ведь, казалось бы, та история с «диверсией» на Каспийской флотилии могла бы уже его и утихомирить: хватит бросаться грудью на амбразуру, побереги себя и не высовывайся!

Но Николай Соломенко – что старлей, что каперанг – категорически не умел «не высовываться» и беречь себя. Зато неплохо научился отстаивать свою и чужую правоту, доказывать – пускай и кому-то головокружительно вышестоящему – где чёрное, а где белое.

Вот и на этот раз: взял – и в одночасье весь свой авторитет, всю свою дальнейшую судьбу поставил под удар. Что это: жажда адреналина, самоубийственное желание сыграть в «американскую рулетку»?

Впоследствии в «Краткой автобиографии» он напишет:

«Из всех научных проблем, которые мне приходилось решать, наиболее острой оказалась проблема малоцикловой усталости прочных корпусов подводных лодок. Более того, создавшееся положение привело к острому кризису, который я… образно назвал „кризисом века“».

Но прежде чем перейти к памятному для отечественных кораблестроителей «кризису века», откручу время назад, чтобы рассказать о предыстории – когда ураганом и не пахло, а царил, казалось, вполне идиллический штиль.

Усталость прочных корпусов… Да: подводные лодки, их корпуса (будь они стальные, будь титановые) тоже устают. И с каждым очередным циклом погружения и всплытия такая усталость нарастает: лодка изнашивается, становится всё более уязвимой. Когда наступает предел усталости, корабль разрушается и гибнет.

Чтобы исключить подобный финал, асы кораблестроения уделяют огромное внимание нормированию прочности своих детищ. И когда корабль вырабатывает положенную ему норму, он «выходит в тираж» – списывается с флота и либо идёт в переплавку, либо становится на вечный прикол у какого-нибудь Богом забытого причала – последнего своего пристанища.

Николай Соломенко десятки лет посвятил нормированию прочности подводных кораблей – оттачивал его, делал всё более и более точным.

При этом (а также – в ходе той невидимой миру баталии, о которой речь впереди) он многократно вспоминал любимую песню:

Когда усталая подлодка

Из глубины идет домой…

Из глубины. Вопрос – с какой именно?

Ибо чем для подводного корабля является глубина его погружения? Ответ исчерпывающий: является всем! Глубина погружения – это важнейшая, наиболее фундаментальная характеристика любой подлодки.

Усталость корпуса и нормы его прочности (а стало быть – число допустимых циклов «погружение-всплытие») самым непосредственным образом зависят от этих самых глубин. Чем глубже зарывается подлодка в морскую пучину, тем сильней на её обшивку и шпангоуты  (поперечные рёбра жёсткости) давит огромная водная масса. А значит – тем больше накапливается усталость корпуса и тем скорей может наступить тот фатальный предел, предотвратить который обязана строгая норма.

А ведь существует ещё и опасность превысить предельную глубину: ошибись в расчётах – и лодка окажется расплющенной под давлением морской толщи.

Здесь кончаются математика с механикой и начинается судьба реальных людей, причём – в самом трагическом её обличии – когда прочный корпус подводного корабля перед лицом критических глубин рискует превратиться в хрупкую скорлупку.

Не случайно в быту наших подводников укоренился обычай: в любом застолье самый первый тост – «За прочность прочного корпуса!»). А опытнейший моряк, командир ракетного подводного крейсера стратегического назначения, герой Советского Союза Вадим Леонидович Березовский аттестовал корпусную прочность подводного корабля как «предмет, который в сознании подводника занимает место рядом разве что с Господом Богом».

Казалось бы, при таком раскладе всё очевидно: большие глубины пагубны – ну и нечего туда забираться! Да, очевидно. Для профанов. А для кораблестроителей всех стран это – проблема проблем, краеугольный камень. Камень, вытесанный из трудно разрешимого, прямо-таки дьявольского противоречия.

Ибо для подлодки большая глубина погружения сколь губительна, столь же и спасительна. Потому что она наделяет корабль неуловимостью, «невидимостью» для вражеских средств обнаружения, дарует ему лучшие возможности для успешного выполнения боевой задачи. В конечном итоге это – безопасность подводной лодки, залог того, что она невредимой вернётся на базу.

Начиная с 50-х годов, проблема скрытного подводного плавания повсеместно считалась одним из наиболее острых вопросов, которые поставило перед наукой развитие военного флота.

Какой пёстрый калейдоскоп научных тем довелось разрабатывать кораблестроителю Николаю Соломенко! Он «учил» корабли противостоять ударной волне ядерного взрыва – и моделировал в подводных лодках удивительные природные свойства дельфинов, создавал суда с новыми принципами движения – и испытывал сверхпрочные материалы… Но главное направление его поиска оставалось неизменным: как повысить надёжность прочного корпуса и нарастить глубину погружения?

Он поставил себе сверхзадачей – подарить советским субмаринам способность «безнаказанно» обживать всё бóльшие и бóльшие глубины.

Понимая, сколь колоссальным мог тут оказаться выигрыш для нашего подводного флота, учёный прекрасно сознавал и другое. А именно – что настолько же колоссальна и ответственность инженера, осмелившегося уводить подлодки на небывалую доселе глубину.

Отец не убоялся – взвалил на свои плечи такую вот громадину ответственности.

Сверхзадачу эту он решал на протяжении своей службы военно-морского инженера (считай: без малого – сорок лет). Совершенствуя принципы нормирования прочности прочного и легкого корпусов подводных лодок, он стал одним из лучших экспертов ВМФ по проблеме «глубина – прочность».

Всю его жизнь от лейтенанта до контр-адмирала можно назвать сражением за глубины. Уймищу испытаний и три десятка научных трудов посвятил Николай Соломенко этой проблеме.

В том числе – и докторскую диссертацию «Проблемы статической и динамической прочности подводных лодок», защищённую им в начале 60-х.

Автор диссертационной работы в пух и прах разнёс как действовавшие тогда нормы прочности прочного корпуса, так и сами принципы нормирования. Он показал: и эти нормы, и методики их создания безнадёжно устарели, они не учитывают тех серьёзных изменений, которые произошли за минувшие двенадцать лет. А ведь за этот период существенно усилилась жёсткость обшивки и шпангоутов подводных кораблей, теперь они уверенно выдерживали давление, прежде казавшееся запредельным.

«Нельзя сказать, что эта критика была благосклонно принята», – вспоминает отец. Но, критикуя, он приводил всесокрушающие аргументы и доказательства.

Впрочем, диссертант не ограничился разгромом действующих норм: он наметил пути их коренного усовершенствования, предложил обновлённые, соответствующие современным реалиям, нормы прочности и устойчивости обшивки и шпангоутов. Пройдет время – и эти «крамольные» предложения станут непреложными для отечественного кораблестроения.

С интервалом в семь лет – в 1962, 1969 и 1976 годах – Военно-морской флот СССР издавал свои новые Требования по обеспечению циклической прочности корпусов подводных лодок, разработанные и обоснованные отцом и его коллегами. После их утверждения командованием ВМФ эти Требования обретали статус основных руководящих документов для отечественных кораблестроителей.

Одновременно в том же направлении работали – уже под эгидой Минсудпрома – центральные научно-исследовательские институты имени А. Н. Крылова, «Прометей» и «Ритм», центральные конструкторские бюро  «Рубин» и «Малахит»… Нормы прочности корпусов подводных лодок рождались на свет как коллективный труд многочисленных специалистов и организаций.

Но голос Николая Соломенко в этом научном «хоре» звучал громко, отчётливо, нередко – откровенно солировал.

Так было, например, когда отец начал углублённо анализировать: а насколько прочны подлодки, принятые на вооружение у Военно-морских сил США? До него подобных исследований в СССР не проводилось, на сей счёт советские корабелы располагали лишь отдельными сведениями – отрывочными и противоречивыми.

Инженер-кораблестроитель Соломенко обратил внимание на одно чрезвычайно значимое обстоятельство. А именно – что «наши заклятые друзья» в своих открытых изданиях приводят показатели, которые, хотя и не содержат конкретных размеров, но особо въедливому специалисту могут выдать самые сокровенные секреты: и о прочном корпусе, и о нормах прочности и устойчивости, и о глубине погружения.

Тогда Николай Соломенко совместно с начальником ЦНИИВКа В. Н. Буровым перелопатил заокеанские источники, подверг их подробнейшему, системному анализу и, в конце концов, выявил немаловажную для нас картину. Оказывается, советские подводные лодки, обладая меньшей массой прочного корпуса, погружаются на ту же рабочую глубину, что и американские.

О чём говорит такой факт? О несомненных преимуществах наших отечественных принципов, на которых базируются как нормирование устойчивости, так и регламентация глубин погружения. И, конечно же, о более высоком уровне советских проектов боевых подводных кораблей.

Помимо прочего, отец, как уже упоминалось, изучал новые, особо прочные материалы, которые могли бы сказать своё слово в повышении надёжности корпусов. Применение таких материалов послужило ещё одним ключом, открывающим доступ к немыслимым прежде глубинам погружения.

А потом – новый мощный рывок. Николай Соломенко разработал фундаментальный документ – «Основные направления дальнейшего развития прочных корпусов для перспективных подводных лодок» (читай – для кораблей будущего). Такой документ был создан впервые в истории отечественного кораблестроения.

Так – шаг за шагом, опираясь на обширный комплекс исследований, проводимых под его руководством, отец, в конце концов, добился поставленной цели: создал высокоточную методику расчётов в области строительной механики корабля. А на её основе – революционную, по тому времени, систему нормирования прочности подводных лодок, позволяющую куда лучше оценивать размеры усталости и допустимую глубину погружения для разных типов корабельного корпуса.

И по мере продвижения многолетнего научного поиска советский подводный флот уходил на всё бóльшую глубину, становился всё более неуловимым для потенциального противника.

Но упаси Господь подумать, что продвижение это напоминало триумфальный марш под победное пение фанфар. Фанфар не было. Была работа до седьмого (а может – двадцать седьмого) пота, была ответственность, которая давила на плечи почище той океанской толщи, что порывалась в гармошку смять корпуса дерзких субмарин.

А случалось ещё и наталкиваться на активное сопротивление со стороны своих же коллег – тоже экспертов высокого класса.

Вот мы, наконец, и подошли к тому «урагану по шкале Бофорта», с которого начиналась эта глава.

Историческую «морскую баталию» отец развязал на рубеже 60-х и 70-х годов беспокойного ХХ века. Это была подлинная битва титанов! Титанов кораблестроения.

Хроника событий такова.

В 1969 году инженер-капитан первого ранга Соломенко сделал очередной шаг вперёд: под его началом и при его непосредственном участии были разработаны новые, принципиально усовершенствованные «Требования Военно-морского флота по обеспечению циклической прочности корпусов подводных лодок». Помимо прочего, этот документ регламентировал число погружений – всплытий на рабочую и близкие к ней глубины.

На долгом пути к созданию новых «Требований» отец совместно со своим коллегой В. Н. Румянцевым провёл три специальных исследования. При этом был проанализирован накопленный опыт эксплуатации подводных лодок, перелопачена обширная статистика по количеству их всплытий и погружений на различные глубины.

Заметим, что разработанные «Требования» не были согласованы с организациями судостроительной промышленности и являлись односторонним документом ВМФ.

Но вот, спустя незначительное время, группа видных экспертов из ЦНИИ имени А. Н. Крылова на базе работ, проведенных в их (подчеркну –  весьма авторитетном!) институте, предложила собственные расчёты циклической прочности подводных кораблей. И расчёты эти шли вразрез с разработанными Соломенко и Румянцевым «Требованиями» ВМФ, причём обозначившееся расхождение в цифрах оказалось не просто существенным, а непозволительно, скандально огромным.

Исходя из своей методики, представители ЦНИИ имени А. Н. Крылова  стали бить тревогу:

– Чтобы обеспечить безопасное плавание подводных лодок, необходимо рабочую глубину погружения уменьшить в несколько раз!

Не замшелые ретрограды, не перестраховщики, – это были высочайшие профессионалы, которые по многим направлениям определяли мировой уровень кораблестроительной науки и производства.

Их призыв многократно сократить глубину погружения поддержали и другие крупные учёные, в том числе – наставник отца, академик Валентин Валентинович Новожилов.

Вот уж не думал – не гадал инженер-капитан первого ранга Соломенко, что доведётся ему вступать в прямую конфронтацию с глубоко почитаемым учителем и со своими коллегами-судостроителями, с которыми его связывали десятилетия тесного – плечом к плечу! – сотрудничества.

Но, невзирая на имена и регалии действующих лиц, каперанг Соломенко бросился в бой за «спасение глубин».

Первым делом он обсудил создавшуюся ситуацию с директором ЦНИИ имени А. Н. Крылова  профессором Андреем Ивановичем Вознесенским. Увы: этот диалог не привёл их к общему знаменателю – каждый остался при своём мнении.

Более того: вскоре профессор Вознесенский обратился с докладом к министру судостроительной промышленности Б. Е. Бутоме и к Главнокомандующему ВМФ Адмиралу Флота Советского Союза С. Г. Горшкову. В этом докладе он выражал крайнюю обеспокоенность и настаивал: необходимо значительно ограничить рабочие глубины погружения подводных кораблей!

Министр разделил его озабоченность и со своей стороны адресовал Главкому ВМФ официальное заключение Минсудпрома, целиком одобряющее предложения Центрального научно-исследовательского института имени А. Н. Крылова.

В отечественном кораблестроении разразился серьезнейший, беспрецедентный кризис.

Маститые учёные ведущего института Минсудпрома и других судостроительных организаций, опытные производственники, академики, начальники проектных бюро, наконец – министр судостроительной промышленности выступали единым фронтом:

– Нашим подлодкам нельзя опускаться на такие глубины! Ответственно заявляем – расчёты профессора Соломенко абсолютно неприемлемы, они чреваты катастрофой!

Это не было научной дискуссией – это было яростным сражением, небывалой, поистине фантастической морской баталией.  И хотя вершилась она в тиши служебных кабинетов, но от её исхода зависела дальнейшая судьба одного из мощнейших флотов мира.

Отец не мог допустить, чтобы наши подводные корабли «пошли на всплытие»: в этом случае они бы потеряли многие значимые преимущества на мировом театре военных действий.

Не добившись понимания со стороны Министерства судостроительной промышленности, он ринулся отстаивать свою точку зрения к собственному руководству. А именно – к начальнику Главного управления кораблестроения ВМФ инженер-вице-адмиралу Владимиру Александровичу Фоминых.

Начальник главка выслушал доводы Соломенко и в сомнении покачал головой:

– Н-да, ну и каша заварилась! Хлебай – не расхлебаешь! Я тебе так скажу, Николай Степаныч. По большому счёту, ты, быть может, и прав. Но!

Сделал многозначительную паузу и начал загибать пальцы, превращая своё «но» в неодолимый пояс глубоко эшелонированной обороны:

– Во-первых, имеется соответствующий доклад спецов из ЦНИИ Крылова. Во-вторых, наличествует записка шести столпов отечественной науки. Корифеев! В-третьих, фигурирует заключение Минсудпрома. Ну а супротив этих «во-первых», «во-вторых» и «в-третьих» – что у нас значится в активе? Ты в единственном числе? Вся рота, стало быть, шагает не в ногу, один господин поручик – в ногу?

Что тут ответишь? И впрямь – для «конфликтного» каперанга обозначившийся расклад сил выглядел более чем прискорбно.

Фоминых развел руками:

– Сам понимаешь – при таком соотношении я обязан поддержать ту точку зрения, которая официально признана более безопасной и для самих подлодок, и для личного состава, в них находящегося. Короче – не обессудь, но я разделяю позицию Минсудпрома! И настоятельно советую тебе сделать то же самое.

– Извините,  Владимир Александрович,  набычил отец голову. – При всём уважении к вам, не могу поддержать позицию, которую считаю ошибочной. Как говорится, «Платон мне друг, но истина дороже». Я по-прежнему категорически возражаю против ограничений рабочей глубины погружения! Такое решение больно ударит по нашему флоту, отбросит его назад на много лет!

…Покинув начальственные стены, он шагал, не зная куда и не замечая разбойных наскоков вконец распоясавшегося дождя. «Ну? И кто ты теперь есть, товарищ инженер-капитан первого ранга? Потонул в штормах твой корабль, а тебя вынесло на берег и от души приложило физией о песок. Да и берег-то, похоже, необитаемый! И ты на нём один-одинёшенек, капитан разбитого корыта!».

Один, совсем один. Теперь вот и своё же заоблачно высокое командование оказалось по другую сторону баррикад…

Один, как известно, в поле не воин. Но Николай Соломенко опроверг эту аксиому. Он продолжил свой крестовый поход за глубину погружения советских подводных кораблей. Месяц спустя, вопреки уже высказанному вердикту и нарушая принятую субординацию, строптивый инженер-капитан первого ранга повторно обратился с докладом к инженер-вице-адмиралу Фоминых.

Рискованно? Мог сломать себе шею? В два счёта! Он играл, что называется, ва-банк («Коль пошла такая пьянка, режь последний огурец!»). И, кстати, одиночкой себя не считал. Потому что на этом поле брани у него оставались мощные стратегические союзники – механика и математика. А их беспристрастные формулы вновь и вновь подтверждали правоту его прежних выкладок.

Начальник Главного управления кораблестроения всё же принял его: сказывался накопленный отцом авторитет, да и должность у него к тому времени была серьёзная – заместитель начальника головного института ВМФ, курировавший развитие подводного флота.

– Ну и настырный же ты мужик, Николай Степаныч! – теплоты в голосе начальника главка не прочитывалось. – Что, опять в атаку намылился? С «коктейлем Молотова» – на танковую армаду?

– Не с коктейлем, товарищ инженер-вице-адмирал. С конкретным планом: как нам выходить из этой патовой ситуации.

– Окстись, какой уж тут пат? – усмехнулся Фоминых. – Тут шах и мат вашему королю!

И обречённо вздохнул:

– Ладно, гроссмейстер, выдавай свою конкретику.

«Гроссмейстер» принялся «выдавать»:

– В основе конфликта – большое, принципиальное расхождение в расчётах. Моя цифирь – против цифири моих оппонентов. Кто из нас прав, а кто неправ? Тут не профсоюзное собрание: большинством голосов до истины не докопаешься. Так что, Владимир Александрович, в сложившемся споре не голосование определять правоту должно и не чины, а натурные испытания. Пусть окончательное слово скажет механика. У неё, у механики, – ни симпатий-антипатий, ни субординации, ни  чинопочитания. Ну а теперь – конкретика: что я предлагаю?..

Предлагаемый план сводился к следующему.

Спроектировать и изготовить три натурных отсека: один – из стали подлодок, находящихся на вооружении, другой – из стали нового поколения лодок, и ещё один – из титанового сплава. Причём изготовить – в строгом соответствии с технологиями постройки прочного корпуса кораблей  соответствующего поколения. В отсеки включить все наиболее сложные узлы, имеющиеся на подводных лодках различных проектов каждого поколения.

После чего в специальной док-камере провести испытания циклической прочности каждого из трёх отсеков. При этом процессы погружения на рабочую глубину и всплытия имитировать раз за разом – вплоть до разрушения.

– Если же будет достигнуто число циклов, соответствующее Требованиям ВМФ, а отсек при этом не разрушится и не получит серьёзных повреждений, – продолжал Соломенко свой доклад, – то испытания данного отсека прекращаются и признаются успешными.

Чтобы обеспечить максимальную объективность, отец предложил научное руководство испытаниями и оценку их результатов поручить специальной Междуведомственной комиссии, в которую бы на паритетных началах входили представители и Военно-морского флота, и Минсудпрома.

– И я позволю себе настаивать, Владимир Александрович, – завершил «настырный Николай Степаныч», – чтобы до окончания этих испытаний рабочие глубины погружения подводных лодок не убавлялись!

Руководство Главкомата ВМФ приняло план, выдвинутый каперангом Соломенко. Теперь и Минсудпрому не оставалось ничего иного, как дать своё согласие.

Испытания были подготовлены и проведены в сравнительно короткие сроки.

Не стану утомлять техническими подробностями, скажу главное. Все три натурных отсека сдали экзамен на пятёрку. Полученные результаты свидетельствовали однозначно: «а Соломенко-то прав!».

По итогам проведённых испытаний Главкомат Военно-морского флота и Министерство судостроительной промышленности приняли совместное решение, официально зафиксировав: циклическая прочность прочных корпусов весьма высока, она удовлетворяет Требованиям ВМФ, и безопасность подводных лодок обеспечивается без дополнительных ограничений их рабочих глубин погружения.

Честно говоря, в былые времена я полагал подобные «хэппи энды» монополией Голливуда, втюхивающего обывателю очередной боевик про суперменистого героя-одиночку. Но факт есть факт: «кризис века» в советском кораблестроении был преодолён, инженер-капитан первого ранга Соломенко доказал действенность рассчитанных им нормативов.

…Когда всё уже осталось позади, он припомнил свой разговор с начальником Главного управления кораблестроения, хмыкнул:

– В ногу шагала рота, дружно шагала и даже красиво! Только вот не туда!

Потом каперанг Соломенко не поленился и докопался-таки: в чём же ошиблись его оппоненты? Откуда вдруг «выросли» столь большие отличия (полтора – два порядка!) в оценке ресурса циклической прочности? Оказалось – изъян скрывался в исходной рабочей гипотезе, принятой специалистами ЦНИИ имени А. Н. Крылова за основу.

Он выстоял. Он добился победы в этом важнейшем, можно сказать – судьбоносном для подводного флота СССР – противоборстве. Наши атомные подводные ракетоносцы и прочие субмарины продолжили обживать иные, недоступные ранее, глубины.