В 2017 году британско-японскому писателю Кадзуо Исигуро была присуждена Нобелевская премия за антиутопический роман  «Не отпускай меня». Хотелось бы сразу подчеркнуть: рассматривая эстетические достоинства произведения в рамках онтологической поэтики, нельзя не обратить внимания на степень его актуальности, специфику художественного конфликта, преимущества женского нарратива, а также разветвленную систему экспрессивных средств. Все это позволяет высоко оценить художественное мастерство писателя, способного сочетать широту философского мировоззрения с тонкой работой литературного стилиста.

Без всякой натяжки можно констатировать, что с 1901 года действенным катализатором ноосферного прогресса на «планете людей» стала Нобелевская премия, ежегодно (за редким исключением) присуждаемая выдающимся представителям мировой науки и искусства. «Создавшему наиболее значительное литературное произведение, отражающее человеческие идеалы» – такими словами в своем официальном завещании Альфред Нобель определил основной оценочный критерий будущих лауреатов высшей литературной премии на земле.

Вершинной формой писательского труда в 2017 году были признаны романы «Не отпускай меня» и «Погребенный великан», принадлежащие перу современного британского писателя с японскими этническими корнями Кадзуо Исигуро, который родился в 1954 году. Премия была вручена победителю с формулировкой: «В романах большой эмоциональной силы раскрыл бездну, таящуюся под нашим иллюзорным чувством связи с миром». Шведский комитет привык к тому, что «присуждение премии почти всегда критикуют очень резко, часто академикам указывают на более достойных претендентов, часто отмечали анахроничность многих премий» (Нобелевская премия по литературе. СПб, 2003, с. 14).

Учитывая все эти нюансы, попытаемся дать объективную литературоведческую оценку роману «Не отпускай меня», определить степень его актуальности, а также выявить перечень оригинальных экспрессивных средств, используемых автором в произведении.

От биологии к художественной антропологии

Писатель обратился к одной из самых злободневных проблем в современной цивилизации – этическим пределам клонирования человека. Скептики возразят, что и до Исигуро к этой теме уже обращались в литературе – тот же Олдос Хаксли в романе «О дивный новый мир». Однако новаторство Кадзуо Исигуро заключается в том, что он рассмотрел «кухню клонирования» с обратной стороны, со стороны «несчастных созданий».

Современная биоинженерия, медицинская наука шаг за шагом, год за годом удивляют мир умопомрачительными прорывами – стволовые клетки, эко, суррогатное материнство, пластические операции, пересадка органов, генномодифицированные продукты питания, деконструкция ДНК, робототехника, искусственный интеллект и т. д. Бесспорно, все эти открытия могут быть как «добром», так и «злом» в зависимости от уровня нравственного сознания производителей и потребителей.

На первоначальном этапе открытие восхищает, поскольку пересадка органа может спасти человека от скоропостижной смерти, или бездетная пара благодаря ЭКО обретает родительское счастье и т. д. Однако в дегуманизированном обществе любое научное открытие быстро превращается в предмет бизнеса, способ извлечения капитала. Проходит совсем немного времени, и уже все поставлено на конвейер, на поток, на выкачивание денег без всякой оглядки на этические нормы. Если эту логику на один шаг продлить дальше, то недалеки те времена, когда алчное общество станет создавать специализированные «фермы» или «интернаты» для выращивания человеческих клонов, предназначенных для трансплантационной медицины. Именно эта тема и определила содержание романа «Не отпускай меня», где рефлексирующий автор от биологических вопросов плавно переходит к глобальным проблемам антропологии.

Философская идея романа

В произведении описывается закрытая школа-интернат «Хейлшем», где живут и обучаются клонированные дети. Их всех объединяет схожая судьба: по достижении пика своего физического и интеллектуального развития (21–25 лет) планомерно на основании полученного уведомления (с небольшими перерывами для восстановления), они обязаны отдать все свои анатомические органы   бизнес-медицине. «Товар» должен быть качественным, поэтому ничем непотребным детям заниматься нельзя, в частности, им запрещено курить, поскольку никотин разрушит чистоту организма, а также допускать бытовые травмы. В жизни школы присутствуют дозированные элементы гуманизма: воспитанники играют в шахматы, занимаются поэзией, музыкой, живописью. Настоящим праздником для них являются Ярмарки, где они могут выставлять на продажу свои «hand-made» поделки и здесь же на школьные жетоны приобретать интересные вещицы.

Постепенно из чисто японского повествования с его намеками и недомолвками вырисовывается художественный конфликт, суть которого заключается в противоборстве гуманистов (Мадам, опекуны) и представителей медицинской индустрии. Сообщество гуманистов (без информирования об этом детей) прилагает все усилия для того, чтобы доказать правительству своей страны и финансовым воротилам, что у их учеников-клонов есть души, они – полноценные люди и не следует воспринимать их как биомассу или «недочеловеков». Для подкрепления своей точки зрения гуманисты используют главные «вещдоки» – творческие работы воспитанников, искренне полагая, что «через рисунки, стих и всякое такое выявляется, какие мы есть внутри, выявляется душа».

Второй важнейший «вещественный документ», свидетельствующий о полноценности клонов, – любовь. В борьбе за социальные, гражданские, человеческие права клонов гуманисты пытаются утвердить закон под названием «Любовь дает отсрочку» в надежде, что хотя бы нескольких влюбленных пар в контрольный срок не отправят на донорскую «мясорубку», тем самым продлив им жизненный срок. Гуманисты в этой неравной борьбе проигрывают, оба законодательных положения отвергаются комиссией – тем самым писатель показывает железобетонное могущество индустриальных магнатов, для которых слова «поэзия», «искусство», «любовь», «гуманизм» – набор пустых звуков.

Мировоззренческим ключом, отмыкающим все философское содержание романа, является образ «старой рыбацкой лодки», которая «сидит на мели, а вокруг болото». Бесспорно, это аллегорический образ мировой цивилизации, которая в своем нравственном развитии зашла в тупик и через пару десятилетий ее окончательно и бесповоротно поглотит вязкая «болотная жижа» бездуховного материализма.

У венценосного романа есть еще более высокий философский «этаж», который всю описанную картину позволяет спроецировать на онтологический статус человечества в целом. В метафорическом смысле все земляне являются обитателями одного большого «донорского интерната», обреченными потихоньку прощаться со своими «органами»: человек теряет зубы, волосы, остроту зрения, слуха, эластичность кожи, внешнюю красоту, здоровую работу внутренних органов. В социальном плане люди также являются «донорами» – платят налоги, в результате дефолтов теряют сбережения, тратят интеллектуальную, физическую энергию, а также «сердечное расположение» на государство, работу, детей, друзей, родственников. Итог один – физическая смерть, уход из жизни (как и у воспитанников Хелшима).

При таком раскладе у простого смертного есть два варианта поведения: 1) можно считать, что жизнь бессмысленна, абсурдна, трагична и превратить свое индивидуальное бытие в депрессию, длиною в человеческий век; 2) можно воспринимать жизнь как кратковременный, но величайший дар небес и каждый миг наполнить смыслом, оставить после себя «пассионарную память» в виде доброго имени, произведений искусства и всего того, что подразумевается под метафорическим архетипом «построенный дом – посаженное дерево – воспитанный сын».

Японское, английское

Тема исторической памяти имеет колоссальное значение для японской культуры. Достаточно вспомнить, что один из главных критериев красоты в японской эстетике – «саби», который предусматривает «очарование в следах возраста», «архаическое несовершенство», «прелесть старины», «печать времени» (Овчинников В. В. Сакура и дуб. М., 2003, с. 43).

Человеку вообще, а японцу в особенности, свойственно искать, идентифицировать и ценить свои корни, поскольку индивидуум, как и дерево, не может жить без корней. Не в меньшей мере почитаются корни и в такой глубоко консервативной стране, как Великобритания, которая стала второй родиной для Кадзуо Исигуро. Специалист по английской культуре Вс. Овчинников задается риторическим вопросом: «Где еще питают такое пристрастие к старине – к вековым деревьям и дедовским креслам, старинным церемониям и костюмам? Стражники в Тауэре доныне одеты так же, как и во времена Тюдоров; студенты и профессора в Оксфорде и Кембридже носят мантии XVII века, а судьи и адвокаты – парики XVIII века» (Овчинников В. В. Сакура и дуб. М. 2003, с. 496). Приверженность британцев к своим корням подчеркивает и Г. Д. Гачев, остроумно называющий Англию «консервами Евразии» (Гачев Г. Д. Ментальности народов мира. М., 2003, с. 151.).

Естественно, писатель с такой «японско-английской ментальностью» оказался буквально сосредоточенным на главной экзистенциальной беде «нации клонов» – отсутствии у них семейных, родовых, этнических корней, исторической памяти. Недаром все клонированные юноши и девушки, оказавшись в большом городе, пристально вглядываются в каждого встречного, усиленно пытаясь отыскать свой «оригинал», свое «возможное Я», поскольку человеку «нужно на что-то опираться».

Дефицит исторической памяти клонированные существа компенсируют привязанностью к вещам, которые заменяют им родных и близких, не существующих в природе. У каждого из них заветный сундучок, куда они складывают разные «вещички с историей» и это хоть немного помогает жить им одухотворенной жизнью. Примечательно, что в самой Англии был край потерь «Норфолк», куда якобы «доставляли все, что было забыто или потеряно в полях и поездах». Такой же «уголок находок» по инициативе учителей создан и в Хейлшеме, где каждый ребенок мог обнаружить потерянное.

Заголовок романа определяется одним из ярких эпизодов, содержащих несколько культурных смыслов. Девочка берет в руки воображаемого ребенка (подушку) и танцует с ним под популярную песню «Не отпускай меня!» С гендерной точки зрения здесь трагедия нереализованного материнского инстинкта у клонированной девушки и ее внутренний протест против разъединения святая святых – женщины и ребенка. Онтологическую разгадку эпизода танцующей «клонки» раскрывает сам автор, вложив собственную концепцию в уста Мадам: «Я видела стремительно возникающий новый мир. Да, более технологический, да, более эффективный. Новые способы лечения старых болезней. Очень хорошо. Но мир при этом жесткий, безжалостный. И я видела девочку с зажмуренными глазами, прижимавшую к груди старый мир, более добрый, о котором она знала в глубине сердца, что он не может остаться, и она держала его, держала и просила не отпускать ее. Вот что я видела» (Кадзуо Исигуро. Не отпускай меня. М., 2018, с. 329).

Здесь, как видим, англо-японец К. Исигуро выступает как поборник за гармоничное совмещение традиционного с инновационным, за соблюдение «золотой середины» в выборе между архаикой и модерном. Его социальный идеал сильно увязан с английской ментальностью, судя по страноведческой литературе: «В Лондоне часто дивишься тому, как англичане переделывают старые дома. От первоначальной постройки не остается решительно ничего, кроме фасада. Но фасад этот с превеликими хлопотами и дополнительными затратами заботливо сохраняют в неприкосновенности, хотя здание от фундамента до крыши возводится заново. В этом суть английского подхода к жизни» (Овчинников В. В. Сакура и дуб. М., 2003, с. 495).

Экспрессивные средства

Роман Кадзуо Исигуро написан в форме «женского автобиографического письма». Почему автор избрал такую художественную форму? По определению гендерологов, женщина с ее «многоканальным умом», в отличие от мужчины-нарратора не побоится лезть во все жизненные закоулки, в особенности связанные с темой любви, семьи, дома, частной жизни, деторождения, психологического климата в коллективе. Думается, исходя из этих соображений, автор отдал предпочтение женщине-историографу, а не мужчине, чей текст, бесспорно, был бы более сухим и рациональным без чисто женских лирических отступлений и эмоциональных перехлестов.

При всей исключительности темы и ограниченности географического ареала, роман обладает плотностью интертекстуального пространства. Хотя бы вкратце перечислим единомышленников автора, прямо, косвенно или опосредованно «присутствующих» в тексте. Это Эдгар По с его научной фантастикой и зашкаливающим прогнозным потенциалом. По роману чувствуется громадное уважение К. Исигуро к родоначальнику «темы клонирования» в мировой литературе – англичанину Олдосу Хаксли, которому тот весьма изящно «передает привет» из XXI века, назвав одного из своих героев именем «Lenin» наподобие Ленайны (Lenina) – главной героини романа «О дивный новый мир». Двух писателей объединяет взгляд на современный тип цивилизации, где конечной целью являются богатство, материальное изобилие и потребление.

Кстати, О. Хаксли первым в своем романе создал глоссарий биоинженерных неологизмов – «сома», «ощущалка», «пневматичная девушка», «эмбрионарий», «зал предопределения», «чувствозаменитель», «запаховый орган» и т. д. К. Исигуро пополнил словарь своего литературного предшественника двумя леденящими душу эвфемизмами, которые напрочь аннулируют привычное «семантическое тепло» старых лингвокультурных концептов. Речь идет о слове «умереть», которое ни разу не используется в романе; его заменяет казенно-отчетный глагол «завершить». «Выемка» – еще одно техногенно-бездушное слово, которым автор каждый раз беспощадно «режет слух» читателю, обозначая процесс изъятия, ампутации органа у донора.

Желанием К. Исигуро достучаться до сознания молодых читателей можно объяснить интертекстуальные переклички с романом Дж. Сэлинджера «Над пропастью во ржи». Среди них – типологическое сходство заголовков обоих романов, «клонированных» от двух известных в Великобритании культурных текстов: прототекстом для Сэлинджера послужило стихотворение Роберта Бернса «Если кто-то звал кого-то вечером во ржи», а для Исигуро – популярная лирическая песня «Не отпускай меня!» в исполнении Бриджуотер. Также к модели «роман-исповедь» прибегли Дж. Сэлинджер и К. Исигуро, справедливо решив, что повествование от первого лица – наилучший способ изложения социально-философских проблем.

Многочисленные фанаты сэлинджеровского романа хорошо помнят знаменитый вопрос Холдена Колфилда «Куда деваются утки, когда замерзает пруд?». Появление того же самого «пруда с утками» в окрестностях Хейлшема естественным образом акцентирует внимание на извечной проблеме – куда деваться детям после детства?

Таковы основные художественные координаты романа К. Исигуро «Не отпускай меня». Подробный литературоведческий анализ текста дает основание вслед за экспертами Нобелевского комитета присудить самую высокую оценку произведению, где автор с философских позиций ХХI века поднимает злободневную проблему сохранения «человеческого в человечестве». Важно, что всем содержанием своего романа К. Исигуро в витальных целях актуализирует идею безотлагательного перехода современной цивилизации от научно-технических революций к высоким гуманитарным технологиям нового уровня (high hume).

К этому следует добавить эстетическое совершенство художественной формы романа, обеспечиваемое женским нарративом, плотным интертекстуальным пространством, глубоким психологизмом, а также оригинальными стилистическими фигурами.

Автор:

   Зухра Ахметовна Кучукова – доктор филологических наук, профессор кафедры русской и зарубежной литератур Кабардино-Балкарского государственного университета имени Х. М. Бербекова. Критик, литературовед, лауреат адыгской национальной премии «АМРА» за «Вклад в науку» (2008). Женщина Года (Нальчик, 2011) в номинации «Профессионализм». Автор трех монографий: «Онтологический метакод как ядро этнопоэтики» (2005), «Карачаево-балкарская вертикаль (2015), «Гендер и эногендер» (2018, в соавторстве с Л. Ф. Хараевой). Обучает студентов по системе «три фланга», предусматривающей синхронное изучение типологически сходных текстов в зарубежной, русской и национальной литературе. С 2015 года является руководителем литературного кружка «Маленький Литинститут». Всегда тщательно следит за работой Нобелевского Комитета, все венценосные произведения обсуждает с молодежью в рамках литературной игры «Студенческий экспертный совет». Но особо следует подчеркнуть, что Зухра Ахметовна – очень серьезный и глубокий специалист в области филологии и философии, автор уникальной докторской диссертации «Онтологический метакод как системообразующий принцип этнопоэтики». Суть работы заключается в том, что в научное поле онтологической поэтики вовлекается этноментальный дискурс, приобретающий сущностные характерологические черты. Теоретические положения диссертации могут быть использованы в общей теории литературы, культурологии, этнологии, а также при создании словарей символов, концептов, архетипов. Фактический материал работы может быть использован для сравнительного изучения онтологического аспекта литератур народов России.