Возможно, читатели помнят такого автора: Владимира Кудрявцева из Вологды, с его удивительными тонкими кружевными комментариями, будто выписанными гусиным пером, с виньетками на полях в стиле русских летописцев из старинных монастырей…

Я писала о нем по воспоминаниям из журнала «Фома».
Володя – известный писатель, поэт и журналист из Вологды.
Я называла его другом и однокурсником. Скорее, он был для меня просто однокурсником, с которым в университетские годы мы особенно и не пересекались. Он – газетчик, я – телевизионщица, он – «немец», я – «англичанка»… Кстати сказать, языковые группы очень много значат для общения – ведь все время вместе и списываешь друг у друга…
Подружились мы, если можно так сказать, уже позже, в другой жизни, глубоко во взрослом состоянии: свела очередная встреча однокурсников лет пятнадцать назад. Он сидел на ступеньках факультета один, такой седой, с роскошной шевелюрой, импозантный – и один. Его не узнавали. Я бы, может, тоже не узнала, просто подошла с этой его стороны и не удержалась, вопросительно уточнила, не Кудрявцев ли он… Володя засмеялся и подтвердил мое узнавание. Каждый ведь продолжает думать, что он узнаваем, а иногда это сделать очень непросто…

И так мы с ним зацепились, сидели потом рядом, много говорили, вечер был длинный, белые ночи, май… И какая-то грустная нотка все время звучала в его голосе, а глаза – тревожные, спрашивающие, ищущие. Он сам случайно заговорил о Боге, стесняясь и глядя в сторону. Наверное, считал это слабостью для мужчины. Матерый, талантливый мужик – и Бог. Бог ведь для слабых, ущербных. Наверное, так многие считают. К этому времени я уже научилась свидетельствовать о своей вере. Сама разговора не начинаю, но поддерживаю с энтузиазмом. Он слушал меня с определенной долей сомнения, но слушал и все время хотел продолжения разговора.
Мы расстались на той мажорной ноте, что непременно приедем с мужем в Вологду,  и он так многое сможет нам показать и рассказать. С той поры мы начали переписываться. И письма были непростые, с вечными вопросами, на которые у меня даже не было иногда ответа и приходилось советоваться с батюшкой. Он начал ходить на исповедь. У него появился свой духовник. Это был уже тектонический сдвиг. Конечно, мои письма, наши дискуссии – это песчинка, малая толика той духовной работы, которую он проделывал в себе сам. С помощью окружающих его людей, которые  были рядом. Каждый день. Наверняка он и сейчас их благодарит.
И мы собрались в Вологду. Долго возились, переносили день, и месяц, и год. Наконец, все совпало, договорились, что Володя будет нас встречать возле кафе «Буратино», есть такое замечательное в Вологде. Чтобы мы его узнали издалека, сказал, что наденет громадный лисий треух, мимо не проедете, смеялся он.
Через месяц я звоню ему домой, чтобы сказать, что мы выезжаем, и плачущая жена сообщает, что Володя в больнице. Я еще хорохорюсь и пытаюсь ее успокоить, что все будет хорошо… И это ее, горькое: «Вы не понимаете…»
Врачи дали три месяца жизни. Бог дал ему еще три года…
За это время он очень многое успел. Не будь болезни, возможно, так и прошел бы стороной, погубив себя в Вечности. Он сам писал об этом. Теперь же каждый день он рассматривал как Божий подарок и самого себя чистил перед Божьим Престолом. Это было трудное духовное делание. Скрупулезно, методично, как именно он и умел работать, «пахать», обложившись книгами, материалами, духовными фолиантами. Его собственные мысли с одной стороны, цитаты в подтверждение – с другой. Так ему было проще. И так он не чувствовал себя одиноким в мире летучих идей и страстей. Он искал Вечного Смысла.
Володя понял главное: не нужно задавать бессмысленные вопросы, типа, «Почему я?», «За что это со мной?» Он задал главный вопрос в своей жизни: «Для чего?»  И получил на него явственный ответ. Эти три года жизни и творчества как раз и укладываются в рамки этого ответа.
Он сумел написать замечательные стихи, посвященные вологодскому святому. Стихи стали музыкой. Зазвучала Кантата…
Кантата «Песнь преподобному Герасиму, Вологодскому чудотворцу» была написана на стихи В. Кудрявцева и состоит из шести частей: «Зачин», «Колокола», «Милость царская…», «Обыденный храм», «Память сердца» и «Софийский собор». Каждая часть имеет свою музыкальную и текстовую стилистику и размер. Кантата, разумеется, не является музыкально-вербальным отображением документальной истории города, но отражает в изумительно лаконичной и торжественной форме самые главные исторические события, из которых и складывалась богатейшая «биография» Вологды.
«ПЕСНЬ ПРЕПОДОБНОМУ ГЕРАСИМУ, ВОЛОГОДСКОМУ ЧУДОТВОРЦУ»
Музыка Михаила Гоголина, слова Владимира Кудрявцева
(кантата в 6-ти частях)
Историческое содержание
Часть 1. «Зачин»
Историю города Вологды принято начинать с 1147 года, когда киевский монах Герасим пришел на Вологду и основал Троицкий монастырь. В «Житии»  о святом Герасиме говорится, что еще юношей он покинул свой родной город Киев и пришел в небольшой монастырь при озере Глушец, где через некоторое время постригся в монахи. Сколько лет Герасим прожил в монастыре, неизвестно. В 1240 году Киевское княжество покорили татары. В огне пожарищ сгорел и Глушицкий монастырь. Оставшиеся в живых монахи разбрелись по Руси, но дальше всех ушел Герасим – в далекую северную Вологду. В «Житии»  сказано, что пришел он «еще до зачала града Вологды, на великий лес, на средний посад Воскресенья Христова, Ленивыя площадки Малаго торжку»
Часть 2. «Колокола»
Когда-то Вологда была городком-крепостью; со временем она стала не только крупным городом, но и центром края. Древний русский город служил «воротами»  на Север, был крупным торгово-ремесленным центром, форпостом Москвы в борьбе с иноземными завоевателями.
В 1555 году Россия заключила торговый договор с Англией. В то время морской торговый путь проходил через Белое море и северные реки. До конца XVII века Вологда сохранила свою ведущую роль на Севере России. Вологжане сражались на поле Куликовом, отражали нападение польско-литовских захватчиков.
Часть 3. «Милость царская…»
Важнейшим временем становления Вологды в качестве крупного северного города становится вторая половина XVI века. Иван Грозный в связи с введением в стране режима опричнины избирает Вологду в качестве одного из основных опорных пунктов на Севере.
Неоднократное пребывание Ивана Грозного в Вологде, закладка каменных городских стен, возведение каменного соборного храма во имя Успения Богородицы по образцу московского Успенского собора, –  все это подтверждало наличие у царя относительно Вологды перспективных планов. Что же помешало Грозному перевести сюда столицу, если он всерьез решил осуществить этот план?
Последний раз Грозный был здесь в 1571 году. Уехал внезапно. Народная молва верно связывала скорый отъезд царя с происшествием, случившимся в Софийском соборе: когда он наблюдал в соборе за строительством, ему на голову упала красная плинфа.
Часть 4. «Обыденный храм»
Страшным выдался для Вологды 1654 год. В сентябре в город пришла чума. Умерших было так много, что их едва успевали хоронить. Горожане в отчаянии пытались понять, за что на них обрушился праведный Гнев Божий, поскольку Божий Гнев всегда праведен. Но чума бушевала по всей европейской России. Во многих городах число умерших превышало число выживших.
Ради искупления своих прегрешений решено было построить деревянный обыденный храм, то есть, «об один день сделанный». Осуществить это наметили на день памяти святого апостола и евангелиста Луки 18 октября (по старому стилю)… Ближе к ночи на одном из лучших мест города – Старой площади началась работа. Всё говорило о том, что строительство одобрено свыше: как написано в летописи «людей же при создании храма ни единаго не вредило человека».
Тогда же был составлен общественный «Приговор» горожан, которым они брали на себя и своих потомков обязательство вечно хранить церковь Спаса Всемилостивого.
Часть 5. «Память сердца»
В древней Вологде были развиты ремесла: столярные, плотницкие. «Дом, где резной палисад…»  Кто не помнит этих слов? И сейчас немало домов на Вологодчине украшено этими деревянными кружевами.
А с начала XIX века в Вологде зародилось кружевоплетение. Вологодские кружева пользуются особой известностью. Слава от них давно перешагнула рубежи нашей страны.
Вологодская земля дала России немало выдающихся деятелей науки, литературы, искусства. Среди них – поэт Константин Батюшков, писатель Владимир Гиляровский, знаменитый художник-баталист Василий Верещагин, авиаконструктор – Сергей Ильюшин, летчик-космонавт Павел Беляев. Каждый из них провел часть жизни в этом северном городе.
И в настоящее время богата земля Вологодская талантами, известны на всю страну имена вологодских литераторов Николая Рубцова, Александра Яшина, Василия Белова и многих, многих других.
Часть 6. «Софийский Собор»
Стоящий на высоком берегу реки Вологды монументальный Софийский Собор построенный зодчими Ивана Грозного – первый каменный храм города. Возведён собор по образцу московского Успенского собора и именован Софийским по примеру древних Киевского и Новгородского соборов. Таким образом,  подчеркнута идея единства городов древней Руси. Но  Вологодская София отличается особой лаконичностью архитектуры, придающей храму специфически северную строгость».

Об этом Володя рассказал в стихах. Композитор сам нашел поэта, объяснил свое видение произведения. И они стали работать вместе. Нелегко, но, с Божьей помощью, все сложилось. Кантата зазвучала.

* * *
Историческая справка:

Владимир Кудрявцев родился 13 октября 1953 года в Костромской области. Окончил факультет журналистики Ленинградского государственного университета, с 1976 года работал в Череповце редактором молодежных программ областного телевидения. Член Союза журналистов России с 1976 года, член Союза писателей России – с 1993 года. С 1990 по 2001 год работал начальником Департамента культуры Вологодской области. Именно в эти годы появились значимые проекты, которые и сегодня являются брендовыми в культурной жизни региона: театральный фестиваль «Голоса истории», конкурс исполнителей на народных инструментах «Кубок Севера», музыкальный Гаврилинский фестиваль.
В 2002 году Владимир Валентинович возглавил Вологодскую гостелерадиокомпанию. С 2003 года Владимир Кудрявцев редактировал журналы «Пятницкий бульвар» и «Вологодская афиша», был одним из руководителей областного семинара молодых литераторов и других литературных семинаров регионального уровня, проводил творческие встречи с читателями библиотек и школьниками. За годы творческой деятельности им выпущено десять поэтических сборников.
Владимир Валентинович Кудрявцев скончался 28 июня 2013 года. До последних дней жизни он работал над книгой «Избранное», которую планировал выпустить к своему 60-летию.

Книга была выпущена его детьми под названием «Времена года и жизни. Избранное» в 2014 году  Владимир Кудрявцев успел написать свою работу, как бы подводя итог своей жизни, и даже предисловие к ней под названием «О себе и о судьбе. Штрихи к портрету». Книга красивая –  зеленая обложка с золотым тиснением. А уже в 2018 году к его 65-летию дети издали книгу «365», где собраны стихи, которые в последний год Владимир   писал каждый день.

***

Из воспоминаний однокурсников, сотоварищей, просто знакомых и неравнодушных людей.

…Кто-то служил на флоте, кто-то до сих пор устраивает встречи одноклассников, кому-то дороги жители какого-то города… А для меня важным стало  – мой однокурсник, моя однокурсница. Когда я это говорю, рассказывая о встрече, письме, событии, то произношу эти слова с гордостью. И не имеет значения  – насколько близко мы были знакомы на журфаке Ленинградского университета, жили ли в одной общаге, учились в одной группе… Вот и Володя Кудрявцев  – мой однокурсник. Когда мы встречались на одном круглом юбилее с однокурсниками, я потом рассказывала, что меня поразила наша разность. Все молодцы  – но по-разному. Кто книгу написал, кто троих детей родил, кто стал лучшим на телевидении для детей… А Володя Кудрявцев поразил меня своей естественностью, привязанностью к малой родине  – Вологодчине. Он так много для нее сделал, потому что она была для него важна. Взаимная любовь. Любовь передается сложнее и проще, чем другие чувства. Вот я, к примеру, живя совсем в другой стороне, даже стране, об этой Володиной любви узнала. И она во мне как часть Володи, которого как-будто нет, но любовь-то осталась  – даже во мне, малознакомом и малоизвестном ему человеке. Его однокурснице.
Ирина Литвинова. Рига.

***

…В нем было что-то есенинское. И не только внешне, хотя в студенческие годы я и не подозревала, что Володя пишет стихи. А он писал.
И вдруг спустя годы после альма-матер новость, немало меня удивившая: наш Володя  – министр культуры Вологодчины! Я долго стыковала эти вещи, никак не сливающиеся в сознании: чиновник и поэт – разве ж это возможно? А когда приехала в Вологду, поняла: главным по культуре в этом бездонно-купольном крае и должен быть поэт.
Все думалось: вот приеду в командировку и мы обязательно встретимся. Но времени в спешке журналистских дел как-то не хватало, оно не просто заканчивалось, а предательски обрывалось за каких-то полдня до отъезда и намеченного «для души». Так мы и не встретились в этой взрослой и полной проблем жизни.
Володя был и остается для меня глубоко интеллигентным человеком. Не помню даже, чтобы он на кого-то повысил голос или просто осерчал. Кажется, у него с детства так было  – все естественно, ненатужно и сокровенно. Как и его стихи, ну вот хотя бы эти – вроде бы и высоко нота взята, но без пафосного звона:
Потому, усталый и седой,
Я прошу тебя, горя ознобом,
Душу освяти живой водой
И очисти до высокой пробы…
Надежда Шевченко, однокурсница, Москва.

***

…Спасибо всем, кто помнит Владимира Кудрявцева! Узнав о его кончине, я опубликовал на своей страничке то, что вырвалось из глубины души. Хочу опять повторить эти слова. Большая потеря! Не верится! Ушел из жизни близкий мне человек, очень талантливый и светлый! Это случилось почти сразу после того, как я потерял своего родного и единственного брата. И опять – потеря… Я вспоминаю и вспоминаю встречи с ним, с Володей Кудрявцевым. Тоже братом – по духу, по любви к родной земле и великой русской поэзии. Моим однокурсником по университету. Он ушел, а слово его, большого русского поэта, осталось… Я очень скорблю… Мне больно… Не хочу быть многословным, перечитываю его последнее письмо:
«Боря, здравствуй!
Не знаю, дойдёт ли до тебя моё письмо, но я спешу поздравить тебя с наступающим Новым годом! Он неумолимо приближается.
О, как я люблю эти тихие предновогодние вечера, когда в небе, как в устье истопленной печки, шевелятся разноцветные, кочергой размельчённые, угольки, и лежит в их жарком пекле раскалённый добела ясный месяц, похожий на елочную игрушку.
В такие дни я часто гуляю по деревенским улицам нашей городской окраины моего любимого околотка, где ещё живы крепкие избы с уютными двориками. Здесь и собаки не злые, а лают только для острастки, здесь и деревья – тополя, берёзы и осины – вековые и с кронами на полнеба, сквозь которые просвечивают иссиня-зелёные небеса. Здесь и люди живут добрые, без камня за пазухой, и уклад их жизни ещё хранит крестьянскую закваску, душевное тепло и искреннюю любовь к людям и миру.
Вот и сегодня бродил по знакомым улицам, переулкам и тупикам, глядел на небо, как в чёрную бездонную прорубь, любовался звёздами, отраженными в ней, ощущал себя центром необозримого и таинственного мирозданья, слышал душой и ледяное дыхание Вселенной, и щедрый хруст праздничного снега.
Я останавливался под берёзами, серебряными от бархатного инея, и вдыхал запахи аппетитных дымков, текущих из печных труб по белым крышам. Я ловил зимние мелодии остекленевшей до звона тишины, отзывался на мирный скрип гостеприимных калиток, на вкрадчивый треск промёрзших венцов, на едва слышимое дрожанье кружевных стёкол в узорчатых рамах, на скрежет колодезной цепи и плеск воды из переполненных вёдер.
В такие сказочные вечера каждый звук мне в радость, каждое мгновенье наполняется смыслом, каждое проявление жизни желанно, любимо и свято. В такие минуты я возвышаюсь над обыденной суетой и погружаюсь в сокровенное пространство Судьбы и Веры.
Так хочется, чтобы и в сердцах своих мы ощутили ту беспредельную глубину, в которой есть всё: „и пиршественные горницы, и опочивальни, и двери, и преддверия, и рабочая храмина дел правды и неправды; и смерть есть там и жизнь“ (Макарий Египетский).
Удивительное состояние души, когда вдруг оказываешься у порога Нового года. Тогда и время, прожитое в году уходящем, и время, которое предстоит прожить в будущем, воспринимаешь уже как великий и бесценный дар Божий.
С таким настроением – светлым и добрым, красивым и высоким – я встречаю и очередной год земной жизни, такого же настроения желаю и всем моим друзьям, и тебе, дорогой Борис, твоим родным и близким.
Пусть оно поддерживает тебя в праздники и в будни, не оставляет в минуты радости и печали, утешает в годины утрат и всегда помогает в свершении духовных подвигов.

Сад окутан розовой пыльцой.
От берез льняного цвета тени.
И мороз, присевши на крыльцо,
Девушек хватает за колени…

Так легко и звонко на душе,
В ней поёт и плачет дар Валдая.
Мы ещё, как в детстве, погадаем
О судьбе, свершившейся уже.

С Новым годом! Надеюсь, год уходящий был к тебе благосклонным. Пусть будет таким же и год 2013-й. Что нового в твоей жизни? Какие перемены. Я пока в силе. Работаю с вдохновением. Живу с радостью, чего и тебе желаю.
Искренне и с низким поклоном – ВК».

Володя Кудрявцев для меня остается живым. В Библии от Луки сказано: «Богъ не есть Богъ мертвыхъ, но живыхъ; ибо у него всѣ живы» (Лук. 20, 34–38).

Борис Мисонжников. Однокурсник. Санкт-Петербург.

***

…К 60-летию нашего земляка, поэта Николая Рубцова, мой сын Максим, тогда ученик 10-го класса, написал реферат, который закончил такими словами:
«…я знаю одного человека, который продолжает традицию Рубцова и пишет стихи очень трогательные и умные. Это бывший начальник моей мамы Владимир Валентинович Кудрявцев. Хоть в России и не принято признавать живых поэтов, но я не покривлю душой, если напишу, что у этого поэта большое будущее. У меня дома есть сборник его стихов, и я приведу одно стихотворение, посвященное Рубцову:

В деревне Никола
Долетают гудки теплохода.
На юру продувает насквозь.
Если б знал ты, как много народу
Нынче в гости к тебе собралось.

Не кривлю перед Богом душою.
Может быть, первый раз у берез
Показалась такою большою
Мне земля, на которой ты рос.

На земле этой с грустью и болью
Мне бы в грязь не ударить лицом –
За любовь расплатиться любовью,
За добро расплатиться добром…
В день прощания с моим мальчиком, Владимир Валентинович сказал мне: «Книга будет лучшим памятником Максиму». Тогда я еще не знала, что диагноз его болезни тот же, что и у моего сына. И жизни ему было отпущено всего три года. Вот строки из нашей переписки:
«В моём дневнике я записал вчера мысль испанского философа Хосе Ортега-и-Гассета. Он сказал так: „Наше время — это зрелище бесчисленных человеческих жизней, которые заблудились в собственных лабиринтах, не найдя, чему отдать себя…“
Максим был из тех одухотворённых людей, ныне редких, которые через страдание постигли смысл своего пребывания на земле, и этим он был просветлённо счастлив, зная, ради чего живёт, и, сознавая, чему и кому посвящает свою жизнь. Вечная ему память. Ему должно быть сейчас радостно. Он видит продолжение своего дела на земле и соучаствует в нём, творя в помощь нам свои неустанные молитвы.
Будем же работать радостно и вдохновенно».
Ровно через год, ко Дню памяти сына, 3-х томник «Слава Богу за все…» увидел свет!
И, возможно, этот год (из вымоленных близкими трех лет) мой друг прожил именно благодаря работе над этой книгой. Вот что сам он написал об этом:
«…без молитвенной помощи Максима, без незримого, но деятельного участия, без благословения и без вдохновения, которым он нас одаривал, вряд ли бы что получилось и у меня. Он и немощи мои до времени будто взял на себя, дал мне сил и терпения всё выдержать (даже на операционном столе), всё суметь и всё успеть. Даже благословить и на книгу моих рассказов о детстве. Слава Богу за всё!»
Слава Богу и за то, что Он дал нам возможность в рамках Дней православной книги провести презентацию трехтомника. Ведущим были мы с Владимиром Валентиновичем. Через 3 месяца его не стало. Но на память осталась видеозапись.
Кантата «Песнь преподобному Герасиму, Вологодскому чудотворцу» завершается песнью «О Софии», а само стихотворение написано В.Кудрявцевым еще в 1991 году:

По ком звонят колокола?
Весть подаешь кому, София?
Как будто слово им дала
Впервые матушка Россия.

Звон растревожил сонный мир.
И, удивленье выражая,
Из окон горниц и квартир
Глядят с тревогой горожане.

Колокола – мал и велик,
Не заржавевшие в опале,
Перевели на свой язык
И боли наши и печали.

София, слышишь, как без слов
Через леса, в убранстве пестром,
Плывет набат колоколов
В края, где живы твои сестры.

Чу! Отозвались вдалеке,
Друг друга не перебивая.
Один на Волхове-реке,
Во граде-Киеве – другая.

…И в этом есть великий смысл,
Чтоб на земле не потеряться,
Вот так, наверное, и мы
Должны друг другу откликаться.

В своем последнем поздравлении – с Днем моего рождения, он много размышлял о своей земной жизни, о судьбе, как будто давал напутствие перед тем, как попрощаться навсегда.
«Антонина Александровна, добрый день!
А день у Вас нынче праздничный и ничто его не может омрачить. Вы уже должны научиться жить будущим, а не только прошлым, и не только горем, но и ожиданием счастья.
В такие рубежные дни поневоле задумываешься о своей земной жизни, данной Богом, и о судьбе. Для меня ясно одно, наше появление на свет – не случайно, и каждый из нас призван исполнить в этом мире какую-то свою индивидуальную миссию. Вот под этим углом зрения и следует, наверно, окинуть бесстрастно прошедшие годы и всё, что мы в жизни сотворили и сделали, чем жили, кого осчастливили, чем и кем были счастливы сами. И как бы жизнь наша ни складывалась и к какому делу ни приставляла, чем бы нас ни одаривала и как бы ни испытывала, куда бы ни заносила и с кем бы ни сводила, во всем есть глубокий и сокровенный смысл. Так что и Вы примите всё смиренно и радуйтесь тому, что было и есть, и принимайте всё так же по-христиански с благодарением.
Антонина Александровна, Вы пребываете в прекрасном возрасте. И уже в том есть счастье, что мы до него дожили, не пропали, не затерялись, не утратили интереса к жизни и теперь имеем возможность вхождения в то удивительное её пространство, которое наполнено мудрыми прозрениями и спокойными раздумьями, светлыми воспоминаниями и духовными плодами сокрушенного сердца. Теперь можно почувствовать и услышать её благословенные, неповторимые и вчера ещё нами не переживаемые часы и минуты, когда „невозбранно небом дышит почти свободная душа“ (В.Ходасевич).
Ведь душа наша всё в той же поре. У Вас, наверно, в поре семнадцатилетней девчонки, выпускницы школы перед замужеством, у которой вся жизнь впереди. И только духовное её зрение, обретённое в Пути, просвечивает теперь каждый миг нашей жизни каким-то особым светом, привнося в неё неизреченную радость каждого прожитого дня и высший смысл утрат и обретений.
Мы, конечно же, чувствуем свои годы. У них уже другой вес, не тот, какой был в юности. И пусть каждый год жизни теперь даётся трудней, но тяжесть его не в тягость, она ещё нам, слава Богу, по силам.
Согласитесь, что с возрастом ощутимее становится время: его хрупкость, его драгоценность. Ощутимее стала жизнь — как дар. Сошлюсь на мнение мудрого человека. Вот как размышляет о нашем с Вами возрасте Александр Шлеман:
„Все чаще возникает странное чувство отрешенности, на глубине — свободы от всего прежнего суетного „напряжения“. Словно уже не касается оно меня, словно я уже по ту сторону какого-то гребня, не до конца — участник этих бурь. Еще совсем недавно они были моей жизнью, и я мучительно ощущал их как долг, как ответственность. И вот это бремя как бы тает, превращается в объект, скорее — созерцания, но извне, не изнутри… И пусть душа ещё дышит не небом, но уже и не суетой житейской, не муравьиной борьбой, не ее приливами и отливами…“
Как верно сказано, как точно передано ощущение возраста. Он же и добавляет:  „Молодость „живет“, но не благодарит. А только тот, кто благодарит, знает жизнь“. Нам есть, за что благодарить нашу жизнь.
Так что, Антонина Александровна, встречайте свой День рожденья с великой радостью! В нём столько красоты, ещё нам неведомой, от нас до времени скрытой. Нам ещё только предстоит её открывать в себе и в мире. Ради этого стоит жить и творить. Детям нашим и внукам этого не понять. Не их время. Нет, дела и заботы земные нас не оставляют, но они уже и не пугают нас, не тяготят, не омрачают наши будни, не выбивают из сил, не бросают в дрожь. Нет, всё остаётся с нами, только пребывает оно уже в каком-то другом виде и состоянии, наполняясь житейским знанием, обретённым и выстраданным, вызывает другие чувства и на другие выводит размышления.
Мы, слава Богу, упорно учимся в жизни „молиться и надеяться, верить и терпеть, прощать, благодарить и любить“. А это несметное и главное наше богатство! С ним мы никогда и нигде не пропадём. Верю, что и у Вас всё это есть.
Вот такое, вроде и не праздничное, поздравление у меня получилось, но это уже поздравление с высоты нашего возраста, а не звонкой беззаботной юности.
Низко кланяюсь и остаюсь на связи – ВК»
А это строки из его последнего письма:
«Жду настоящей весны, тепла и обновления. Словом, жизнь продолжается. Слава Богу за всё! Какие у Вас новости. Как даётся пост? Берегите себя. Остаюсь на связи – ВК».
«Остаюсь на связи». Так Владимир Валентинович заканчивал каждое свое письмо.  Верю, что он и сейчас остается на связи со мной, своими родными, близкими, друзьями… со всеми вами! Слава Богу за все!

Антонина Савечко

***

…Пришло еще такое письмо из Караганды, от нашего однокурсника:
Я ведь совсем мало Володю знал. Но в памяти – спокойствие, доброжелательность, неконфликтность. Ира правильно написала: тот там, этот сям, многие о себе след оставили еще на факультете. А о Володе у меня именно НЕКОНФЛИКТНОСТЬ. Не помню совершенно ничего даже настораживающего. Вот ведь как странно: нас поделили на „англичан“ и „немцев“, так и общались. Чесноков, Ириша Литвинова и Василюк, Громов и Лахреева. Мищенко… Прямое общение. Да ведь у нас вообще не было ублюдков – просто таких не помню! Двух выгнали еще на первом курсе, и слава Богу. А теперь радостно от того, что ребятки мои стали людьми большими, трудятся, уже внуков воспитывают. Каюсь, я жил довольно уединенно просто в силу своего возраста – старше меня был только Коля Ритченко, женился одним из первых. Но кто бы что ни думал, помню время как золотое время своей уже почти прожитой жизни – потому что были вы все, мальчики и девочки. Мне тяжелее от того, что уходят те, кто моложе – это несправедливо. Это противно. И в память о наших, ушедших рано, прошу, ребята: живите долго. Если не вы, так кто же тогда?

Ваш Валерий Савин. Санчо.

***

…И еще одно письмо от нашей однокурсницы, моей близкой подруги Наташи Веселовой (Походеевой) из Краснодара:
Все, что можно было сказать о Володе Кудрявцеве, уже сказали мои однокурсники и однокурсницы. Добавить нечего, хотя очень хорошо помню Володю. Я, как и он, в студенческие годы писала стихи. Только я участвовала во всяких конкурсах, публиковалась (хотелось признания). А он делал это исключительно для себя. Потому, что именно так мыслил. А еще считал, что пока не может показать всем свое творчество. И, наверное, был прав. Для меня стихи остались увлечением юности, а Володя стал настоящим поэтом.
Вот это требовательное отношение к себе и было одной из его отличительных черт. А еще – очень внимательное и бережное отношение к окружающим. Стремление понять каждого. И помочь.
Университетский выпускной я отмечала со сложным чувством: предвкушение новой жизни и грусть от расставания с любимым Питером, с близкими людьми. Что-то подсказывало, что со многими мы никогда больше не увидимся (так и случилось). В тот вечер рядом со мной оказался Володя Кудрявцев. Говорили о поэзии, о будущем – о жизни. И его спокойная уверенность в том, что все будет хорошо, передалась мне. Он умел убеждать.
Больше мы не встречались. Но, думаю, я смогла бы узнать его и через много лет. По внимательному взгляду, по искренности во всем, что делал.
Читала его биографию и думала: вот уж, поистине, неисповедимы пути Господни. Газетчик, а возглавил телерадиокомпанию. Чиновник, а в памяти людей остался прежде всего поэтом. Так было предначертано… Тяжелая болезнь лишь помогла ему понять истинное предназначение. Для того Господь и дал три года: чтобы успеть завершить главное в жизни.
Нам бы почаще прислушиваться к голосу Всевышнего – скольких лишних переживаний, лишней суеты ушло бы из нашей жизни.

***

…Вот еще добавление от Ирины Литвиновой:
И Надя, и Боря, и другие ребята очень хорошо написали. Я поняла: Володя Кудрявцев – русский человек. Такие люди и сохраняют русскость. Они не такие заметные, громогласные, назойливые как мегаполисные русские, но они – истинные. И поскольку их много, русскость и сохраняется. Только горлопанные сетевые русские привлекают больше внимания, и кажется иногда, что русские – это они. И их больше. Нет. Русские – это Володя Кудрявцев. Вернее так – лучшие русские. Спасибо ему за это. Ирина Литвинова.

И еще одно письмо:

…Я не однокурсница и, следовательно, не журналист. Я просто полюбила творчество Владимира Валентиновича Кудрявцева.С этим писателем меня познакомила Антонина Александровна Савечко, и я безоговорочно и насовсем влюбилась в его прозу и поэзию. И как верно пишет Елена Панцерева, меня завораживает вологодское кружево его слов! Так все искренне, с такой любовью к своему северному краю, с таким трепетом к своим святыням! Позволю себе привести цитату из письма В. В. Кудрявцева своему другу:
«Пусть озарится и наша жизнь несказанным светом Любви, Веры и Надежды.
Возрадуйся душа чистая и честная, полная великих добродетелей.
Возрадуйся сердце, освободившееся от страстей телесных и вкусившее духовных сладостей.
Возрадуйся добрый человек, от бездны греховной избавленный и погружённый в житие благонравное.
Восхитись, если через тебя лесть всякая и ложь, „яко паучина“, обнажаются, правда проявляется и сбывается всякая истина». С уважением Алевтина Алексеевна.

***

Вячеслав Субботин:

…Мы с Володей Кудрявцевым были однокурсниками, хотя друзьями не были. И, продираясь сейчас через толщу прожитых лет, выхватываю из памяти эпизоды, когда мы пересекались еще в те далекие студенческие годы. Первый раз это случилось на первом курсе. Мне не дали общаги и мы вместе с Женькой Орловым, который был на добрый десяток лет старше меня, вчерашнего школяра, снимали комнату на Васильевском. Честно скажу, мне такое житье-бытье было не по душе, хоть Женька был замечательный парень, все стремился привить мне любовь к прекрасному, таская с собою поочередно то на балет, то в оперу… Прививка сработала, но несколькими годами позднее. А тогда я буквально рвался в общагу и был несказанно счастлив, когда мне это, наконец, удалось. А вместо меня с Женькой Орловым поселился Володя Кудрявцев. И, насколько я помню, они достаточно долго скитались вместе по питерским углам.
Следующий раз пути наши пересеклись на распределении. У газетчиков, которых было абсолютное большинство на нашем курсе, распределение было паршивенькое, в основном – районки. Так вот, Володя Кудрявцев шел по списку передо мной, и взял последнее приличное распределение – в Череповец, в молодежку. А я поехал в Сибирь, в Томск, на местное телевидение. И хотя телеликбезу Дуня Епашевская меня не обучала, работал я там вполне успешно. А вспоминаю я об этом потому, что из рассказа Лены Филатовой (пардон, Панцеревой) узнал, что, оказывается, Володя Кудрявцев вместо газеты попал на Вологодское телевидение. Любопытное совпадение.
А вот свидеться с ним мне больше так и не пришлось. Я приезжал на все встречи выпускников: на 10, 20, 25 лет, но Володи там не было. Он впервые приехал на 30 лет, но именно на этой встрече однокурсников меня не было. Не знаю почему, но не посылал мне Господь этой встречи. В 1999 году готовил я к печати календарь «Православные святыни». Приезжал в Вологду, чтобы отснять знаменитый Прилуцкий монастырь. Узнал домашний телефон  Володи, позвонил ему. Ответила напевным вологодским говорком дочка: «А папа в отпуске, в Болгарии».
Мы с ним списались через Интернет года за полтора до его ухода. Такое же замечательное поздравление с Новым годом, которое процитировал Борис Мисонжников, Володя прислал и мне. А еще он прислал мне текст кантаты о Герасиме Вологодском. Когда ушел из жизни знаменитый вологжанин Василий Белов, Володя, который был с ним хорошо знаком, прислал мне свое эссе о встречах с Василием Беловым. Оно до сих пор стоит отдельной иконкой на моем компьютере.
А теперь пришло время каяться. Когда я узнал, что Володя тяжело болен, я мог ему помочь. Нет, не деньгами на дорогие лекарства (это-то как раз было сделать легче всего). У меня было чудодейственное лекарство, которое обязательно должно было помочь Володе Кудрявцеву как человеку, глубоко и искренне поверившему в Бога. В наших краях, в Свято-Николо-Тихоновом мужском монастыре спустя пятьсот с лишним лет были обретены мощи преподобного Тихона Луховского чудотворца. И у этих мощей люди исцелялись от рака 4 степени! Я предлагал Володе приехать к нам. Но ему сделать это, видимо, было уже не по силам. Тогда я приготовил частицу этих мощей, положил ее в особый мощевичок. Я очень верил, что он исцелит Володю. Собирался приехать к нему в Вологду. Тем более что от моего Иванова езды то едва 4 часа.
Так и не собрался! Грех этот с тех пор тяжким бременем лежит на моей совести. И прощения себе я не нахожу, ибо и сейчас уверен: доберись я до Вологды, и Володя Кудрявцев до сих пор был бы с нами!
…Встречу эту мне еще предстоит вымолить у Господа. Сумею ли? Бог весть.
Слава Субботин, журфак, 7 группа.

***

Авторы писем читают, обдумывают, потом еще что-то дополняют. Володя не отпускает. Через него и мы все задумываемся о смысле своей жизни.

…А вот еще добавление из Караганды:
И еще напоследок. Я с Иришкой полностью согласен насчет горлопанов. Не знаю, прав ли я, но одно произведение закончил словами: «Мы русские люди, люди добра и света». Радуюсь тому, что происходит в России, как поднимают головы русские люди. Я ждал этого двадцать три года в нашей «дыре» и вот теперь дождался. Бесконечно счастлив читать ваши строки. Просто не верю, что вы уже дедушки и бабушки, как и я, грешный. Наши дети талантливы, и это просто естественно, но их надо привести в жизнь. Научить добру. А что до Володи, он просто СЛУЖИЛ и видел в этом смысл жизни. А в чем же еще? За все спасибо, ребята, приятно пообщаться даже вот так, не видя вас.

Валерий Савин, город Караганда.

***

И дополнение из Вологды:

…Позвольте мне вклиниться в ваш разговор, дорогие однокурсники ВК. Воспоминания о нем много чистого и светлого подняли из глубины души каждого из нас. И, возможно, не надо казнить себя за «невстречу» в этой жизни и за то, что могли бы как-то помочь, но в суете будней отложили на потом. Все по промыслу Божьему.
Хочу снова поделиться строчками из нашей с ВК переписки, которые он написал после знакомства с архивом моего сына. Теперь же я предлагаю его же словами сказать о нем самом:
«Читаешь его письма и забываешь о том, что их пишет человек, знающий о своём диагнозе. В его общении с родными и друзьями, с миром и природой столько удивления и радости, столько неизреченного света и животворящей любви, столько искренней веры и святой надежды, что ты невольно попадаешь под обаяние его слова и деятельного чувства.
Воистину, за последний год жизни он пережил много счастливых мгновений. Он открыл для себя смысл земной жизни. И всяким открытием, каждой радостью хотел от всей восторженной души своей поделиться с людьми. И делился (и в письмах, и в стихах)».
А эти его слова звучат, как напутственное обращение ко всем нам:
«Пусть будет мир в душе и радость! Пусть души наши время от времени откликаются друг другу и напоминают нам о том, что в этом мире мы, однажды встретившись, духовно породнились и не вправе друг друга терять, потому как было на то произволение Свыше».

Спасибо, одолень-трава,
За силу чувства.
Спасибо, горе-голова,
За безрассудство.

Спасибо, рощи и леса,
За птичье пенье.
Спасибо, девица-краса,
За вдохновенье.

Спасибо, горница-изба,
Поклон порогу!
Спасибо, странница-судьба,
За путь-дорогу.

Спасибо, добрый человек,
За память сердца.
Я остаюсь с тобой навек
Единоверцем.

И вместе жили мы, и врозь.
Спасибо, люди!
А то, что в жизни не сбылось,
Жалеть не будем…

Ваш Владимир Кудрявцев

(от Антонины Савечко)

***

Из письма Игоря Конева:

…С Владимиром Валентиновичем меня заочно познакомила Антонина Александровна, низкий ей поклон.
И для меня, и для других людей, лично с ним не знакомых, Владимир Кудрявцев оставил свою душу – талантливую, ранимую, целительную и… открытую. Стихи Кудрявцева:
Столешницы пустые пней.
Рифлёные следы рябины.
Грибной настой осенних дней.
Дымки остывшей паутины.

Брусникою краплёный куст.
Не скрип стволов – работа кросен.
В моей душе созвучье чувств
С молитвой корабельных сосен…

***

Письмо однокурсницы из США:

…Пройдя сквозь время и пространство,
И сердцем понял, и умом,
Каким владел я в детстве царством,
Что значил в этой жизни – Дом.

Это еще несколько строк из стихов Володи, еще одно прикосновение к тому, что было дорого ему.

Мы все по-разному вспоминаем сейчас Володю Кудрявцева, но есть одно общее ощущение – он был талантлив и добр, в нем было много любви к родному краю, природе, людям. Он щедро делился своими размышлениями, ощущениями, сомнениями, удивлением. И писал он из души. Потому много теплоты и света в его словах.

В первый раз я узнала о стихах Володи в нашем студенчестве. Поскольку «любовь к прекрасному» мне никто со стороны не стремился привить, то я часто бывала в Филармонии сама по себе, где иногда случайно (а может, и не случайно, как выясняется) встречала кого-то из однокурсников. Так, после одного из концертов мы разговорились с Женей и Володей о том, что нам в то время нравилось в музыке, литературе, поэзии. Обычно разговоров на такие темы я избегала. Но когда Володя прочитал несколько стихов, мне понравились они своей доброй интонацией и задушевностью. Володя знал много наизусть и умел по теме разговора сказать и строчками из своих стихов, и словами любимых поэтов. Это было очень естественно для него, созвучно с его мыслями. Из своих стихов он поделился всего несколькими, и как человек деликатный, он с легкостью переводил разговор на творчество других.

В студенчестве я не так много общалась с Володей, но общее ощущение его доброжелательности и внимательности осталось. Бывая после окончания университета в Вологде проездом в северные командировки, я вспоминала о Володе Кудрявцеве и о том, как он вырисовывал словом то, что так быстро мелькало за окном поезда.

На одной из встреч однокурсников (10 лет выпуска – на фотографиях Володя не на переднем плане, но с нами) Володя поделился тем, что его стихи печатаются на Вологодской земле. Уже появились его первые сборники стихов. Я была искренне рада этому. Но и тогда не было времени на подробные разговоры.

Вновь мы встретились лет пять назад – по Интернету. Володя неожиданно прислал письмо, как бы продолжая давний разговор, я тут же откликнулась. В его письмах была обстоятельность. Он рассуждал, наблюдал, сохранял вдохновение и много творчески работал.

И его рождественское пожелание остается в каждом из нас: «Пусть озарится и наша жизнь несказанным светом Любви, Веры и Надежды».
Володя дарил всем то, что не исчезает, а остается в душе и памяти навсегда. И за это ему спасибо.

Вера Гришина, Орегон, США

***

День красовит, прозрачен и высок.
Седая даль да изморозь густая.
В древесных венах застывает сок,
А кровь в моих, как в юности – вскипает.

И там, где жил я трудно и легко,
Где слеп от молний, слух терял от грома,
Стояние державных облаков
И Млечный Путь, меня ведущий к дому…

С низким поклоном – ВК.

***

…Я получила еще один комментарий от нашей однокурсницы – Людочки Кудряшовой:

Я, конечно, вернусь…
«Я, конечно, вернусь, весь в друзьях и стихах…» – эта фраза Высоцкого и о Володе тоже. Душа его радуется, что своим уходом из этой жизни он объединяет сейчас нас, своих однокурсников, и людей, которые знали и любили его, которые были с ним в самые разные минуты его жизни. Его стихи, действительно рубцовские, легкие и в то же время философски глубокие, мы перечитаем заново, а кто-то и впервые. Мы будем анализировать тот багаж его прозы и истории его жизни и вспоминать о нем на каждой последующей встрече однокурсников, потому что то, сколько он сделал за отпущенное ему время на земле, вряд ли измерится всеми нашими достижениями… Свет, любовь и радость он нес окружающим, уже будучи тяжело больным.
Мы были с ним земляки: он из Сусанино, я из Галича Костромской губернии. Одна вера. Одни корни и один язык (вернее, диалект). Даже фамилии схожи: он Кудрявцев, а я Кудряшова. А значит, и ценности наши были близки, хотя на факультете «пересекались» нечасто. Учились в разных группах, практиковались в разных редакциях. Однако могу считать его «крестным» по жизни. Он поехал на практику на Кольский полуостров, в Апатиты. А вернувшись, рассказывал увлекательно и живо о севере: о Хибинах, плато Рассвумчорр, интернациональном братстве северян. Крайний север стал моей судьбой (его мнение сыграло свою роль), а Володя распределился в Вологду. И его любовь с этим городом оказалась взаимной.
О его карьерном росте многие из нас узнали только на 30-летии окончания ЛГУ в 2011 году. Тогда он с такой любовью рассказывал о Вологодчине, читал свои стихи, подарил нам «Трактир на Пятницкой». А после банкета мы с ним, Ваней Куртовым и Наташей Масленниковой пошли гулять в Новую Голландию. Володя снимал фильм, рассказывал о своей жизни, читал стихи, приглашал в Вологду и все с улыбкой сокрушался: не узнали… Его, действительно, долго не узнавали, когда он сидел на крыльце журфака, а однокурсники радостно обнимались после долгой разлуки. Поглядывали на него, догадывались, что наш выпускник, а кто… С шикарной седовласой шевелюрой и затаенной улыбкой, он смотрел добрыми глазами и молчал, ждал, кто же первый подойдет. Точно не помню, но, кажется, Лена Филатова сказала: «Да это же Володя! Кудрявцев!»
Тогда у Наташи мы так и не спали, пили кофе и не только, проговорили всю ночь. А под утро Володя взял аппаратуру и сказал:
«Пойду поснимаю питерский рассвет». И ушел.
Больше мы с ним не виделись. Но три года бурной переписки словно перевернули душу. Он слал свои стихи разных лет, репродукции картин с видами любимых уголков Вологды. Письма были как эссе и навевали добрые воспоминания детства и юности. Читая их, можно было «прогуляться» по такой родной деревенской улице, услышать скрип снега под ногами, увидеть дымки из труб… Я поняла, чем он живет. ВЕРОЙ, ЛЮБОВЬЮ И НАДЕЖДОЙ.
Господь дал ему еще три года, чтобы воплотить задуманное… И все эти годы мы созванивались, договаривались о встрече. Не случилось… Мой путь в Галич, к сожалению, не пролег через Вологду.
Спасибо всем побывавшим на сайте «Азбука веры» за воспоминания о Володе Кудрявцеве. Светлая ему память.
Людмила Кудряшова (Карху).

***

О творчестве Владимира Кудрявцева пишет литературный критик из Вологды:

…Написать бы о нём так, как умел он сам, с тем упругим движением каждого слова в коротком абзаце, которое обычно в прозе даётся только поэтам. Но я так не научился. Да, наверное, и не надо. Тут один из его заветов, данных мне этак лет тридцать назад: писать только так, как умеешь, иное от лукавого.

Но как же теперь быть нам?
Что открылось с его уходом таинственного и безбрежного, чего мы не знали при его жизни? И в нём, и в его судьбе… Ведь он был весь на виду до тех известных пределов души, куда, понятно, уже никто не допускался. Михаил  Пришвин писал: «…поэзия… рождается в простой, безобидной и неоскорбляемой части нашей души, о существовании которой множество людей даже и не подозревает. Настоящая поэзия потому так редка и так, в конце концов, высоко ценится, что очень мало людей, которые решаются и умеют считать реальностью эту сторону души. Огромное большинство людей в своей  жизни исходит от обиды, оскорбления или греха…»
Владимир Кудрявцев редко называл себя поэтом. Видится в этом не только его природная скромность, очевидно и явно присущая ему, но и та высокая степень защищенности от чужих посягательств как раз в те сферы, где поэзия рождалась, переливаясь потом в словесные оболочки. И сколько ипостасей мы ни приписали бы ему теперь: журналист, поэт, деятель культуры, прозаик, эссеист, одна из них неизменно превыше всего – поэт!
Его имя давно вошло в русскую литературу (в её «вологодско-костромскую» ветвь), но вольно или невольно мы, его «соседи» по времени и по судьбе, скорее по инерции всё ещё спрашивали себя: что же это за явление такое в русской поэзии – поэт Владимир Кудрявцев? И думается, что ответов-то ясных и четких найти не так легко: требуется опыт не только филологический, но и подлинное знание традиций русской поэзии, её глубинных истоков. По сложившейся практике выстраивания всяческих ранжиров, Владимира Кудрявцева числили продолжателем поэзии Александра Яшина, Николая Рубцова, Александра Романова, Сергея Чухина, Виктора Коротаева… Но согласился ли бы он безоговорочно принадлежать к этой мощной традиции, памятно сложившейся на Вологодчине в 1960-е годы?
Вся его биография, как казалось бы, только подтверждает приверженность к этой традиции.

Живу не на окраине —
На Севере Руси.
Мои в снегах проталины,
Моя на небе синь…

В каком селе — угадывай
Живу у светлых вод.
Под домотканой радугой
У клюквенных болот…

Действительно, крестьянский сын Владимир Кудрявцев с младых лет впитал в себя дух русской сельщины, познал глубину деревенской жизни, ощущал в себе исторические корни русского общинного бытия. Это влилось в него, как говорится, с молоком матери, укреплялось воспитанием дедов и бабушек (да и всей многочисленной родни) в раннем детстве, ностальгически поддерживалось в те времена, когда после учёбы в Ленинграде он решил не возвращаться на «малую» родину, выбрав местом жительства Вологодчину.
Литературная Вологда – суровое испытание для каждого литератора, причастного волею судьбы к ней. Немногие, ох, немногое (и таланты истинные) выдержали здесь экзамен на звание русского поэта. Но Владимир Кудрявцев, по-крестьянски основательно, как бы исподволь, шёл своей дорогой, намеченной как-то давно, ещё в отроческие годы, когда стали складываться первые рифмованные строчки… Его никогда не бросало в поэзии из стороны в сторону в «поисках себя» или в «экспериментах с формой стиха». Ему было чуждо и слепое подражание любым прославленным в литературе именам, хотя какие-то влияния в «ранней» поэзии при желании можно и найти.
Сегодня суть уже не в этом.

Теперь необходимо отчётливо видеть те стержневые направления в поэтическом наследии Владимира Кудрявцева, которые он сам и обозначил в названиях глав этой книги: Дом, Россия, Мир, Вселенная… Для Владимира Кудрявцева – это не просто общепринятая символика, которой пользовались многие другие русские поэты разных эпох, особенно выходцы из крестьянского сословия. Это те тектонические круги расширения собственного мировосприятия, которые он постигал самостоятельно, по-своему определяя особенности каждого из этих многомерных понятий.
Как представляется, главным стержнем в поэзии Владимира Кудрявцева является образ Дома! Он возвращался к нему до конца своих дней, варьируя его осмысление на разных этапах своей жизни. Действительно, для него многое в судьбе началось в крестьянской избе деревни Попово Костромской области, где он сделал первые шаги и произнёс первые слова. Его память удивительным образом сохранила те начальные годы жизни, если даже через много-много лет, взявшись за прозу, он в мельчайших подробностях восстановил деревенский быт, судьбы родных людей разных поколений и своих односельчан. Из костромских мест идёт и та бесконечная любовь к русской природе, которую он так смог живописать в своих стихах, что это уже становится одним из «фирменных знаков» его поэтического наследия.
Из деревни Попово идёт и исток трагедийности его мировосприятия, и в целом-то характерный для поэтов поколения Владимира Кудрявцева, которые в «массовом порядке» покинули свои родные деревни и сёла, чтобы продолжить бытование на земле уже горожанами в первом поколении:

Нет деревни. И дом мой сожгли.
Зарастает травою дорога…

Тут стоит перечитать его поэмы, особенно «Моё поколение», «Исход», «Конец века», чтобы понять – в судьбе самого поэта и многих его сверстников – всю глубину трагедии «сожжённого дома» и «потерянного пути». Эта тема позволила Владимиру Кудрявцеву подняться до высот исторического осмысления сложнейшей и противоречивой эпохи распада его изначально родной страны – Советского Союза; а потом осознать трудности обустройства страны иной – «новой» России.
Но в понятие «Дом» у Владимира Кудрявцева входила и тема развития самой русской жизни. Тут он традиционен, последовательно устойчив в поведенческих правилах земного бытования, кто-нибудь сочтёт его за подлинного «консерватора». Как и у многих «крестьянских» поэтов, в его систему ценностей человека и поэта входили семья, повседневный труд, искренняя забота о близких, ощущение кровных связей от ушедших прадедов до внуков и правнуков, истинный патриотизм, любовь к своей Отчизне… А ведь это происходило на фоне разрушения многих традиционных ценностей, которые привнесла в Россию новая эпоха возвращения частнособственнического экономического «базиса». Но:

В одной цепи сомкнулись звенья –
Распада миг и миг творенья.
В отпущенные Богом дни
Над нами властвуют они…

Это понимание сцепления многих и многих звеньев в судьбе каждого человека и всего народа (а шире – и человечества) – тоже одна из стержневых черт его поэзии.
Истинный поэт всегда отражает своё время. Владимир Кудрявцев с первых шагов в поэзии стал выступать не как разрушитель истинных ценностей жизни, что давно примеряли и примеряют на себя многие «модные» поэты (особенно теперь – в эпоху литературного «постмодерна»), а именно как созидатель, утверждающий эти ценности в повседневной жизни.

Кому-то, может, широка,
А нам так в самый раз.
В ней и живём ещё пока
Мы без весов – на глаз.

Кому-то, может, звук пустой,
Но возвышаюсь я,
Услышав древний – с хрипотцой
Державный звон Кремля.

Кому морозно – нам тепло
И в пору лютых стуж.
Нам и во мгле всегда светло
От светоносных душ.

Многие ли бы сегодня рискнули, например, использовать образ древнего Кремля в качестве символа России? Ответьте на этот вопрос без всяческой иронии, тогда и поймёте направление поисков поэта. В том-то и дело! А ведь это мощнейшая традиция самой высокой русской поэзии, которая никогда не растворялась в посылах узковременной «идеологии», а умела находить истоки исторического сознания русского народа, в котором, к слову сказать, Московский Кремль был и остаётся одним из важнейших символов нашей Державы.
Таких примеров в творчестве Владимира Кудрявцева можно привести предостаточно.

Владимир Кудрявцев был не только русским поэтом, но и русским человеком! Немного доводилось встречать людей, к которым оправданно можно применить слова Ф. М. Достоевского: «Стать настоящим русским, стать вполне русским, может быть, и значит только стать братом всех людей… а в конце концов, может быть, и изречь окончательное слово великой, общей гармонии, братского окончательного согласия всех племен по Христову евангельскому закону!»
Тема эта сложная, простым «набегом» мысли её сейчас не разрешить, но сказать несколько слов необходимо. Близкие к Владимиру Кудрявцеву люди знают, каким сложным путём он пришёл к тому, что я, например, не рискую назвать словом «Бог», но обозначу, как «таинственные силы» (Рубцов). Попробую намекнуть на это через такую стихотворную цитату:

Какое чудо – Божий мир.
Я сам, как чудо, в мире этом!
Бегу, пока хватает сил,
Навстречу солнышку и ветру…

Тут надо обратить особое внимание на цикл стихов, датированных 2012 и 2013 годами. Дело в том, что это маленькая часть последнего поэтического замысла Владимира Кудрявцева, который в полном объёме будет опубликован позднее. Я не знаю другого такого примера, когда поэт «заставил» себя писать стихи каждый день целый год. Случилось это после первой операции, давшей, по-видимому, ответ на природу его роковой болезни.
В одном из писем ко мне Владимир Кудрявцев сознавался, что если бы не это обстоятельство, он по доброй воле никогда бы не пошёл на такие испытания поэтического воображения, но сейчас этот цикл стихов даёт многие ответы на духовные искания последних лет его жизни. Наверное, это с особой полнотой отразилось в стихотворении «Памяти Белова».
Владимир Валентинович во время отпевания великого писателя стоял, прислонившись к своду верхнего храма кафедрального собора Вологды, стоял отрешенно, будто бы не замечая ничего вокруг. Но прощался ли он в те минуты только с Василием Ивановичем, кто теперь узнает?..

Он землёю был возвышен,
И унижен был на ней.
Что ему открылось свыше
На исходе сил и дней?

Глубока ты скорби чаша.
Мгла царит, где правил свет.
Он ушёл, не всё сказавши,
Не на всё найдя ответ.

Грешным, нам не отмолиться.
Всё больней, тесней в груди.
Он предвидел, что случится,
Знать бы нам, что впереди?..
05.12.12.

Конечно, последний цикл Владимира Кудрявцева включает в себя разнообразные настроения, но нет там, пожалуй, только хандры или жалости к себе, что, возможно, в его состоянии могло бы быть оправданным решением творческой задачи. Зато теперь стихи последнего цикла мы воспринимаем как завещание, как его «последнее слово» о земном бытии.
Опять-таки, мало кто знает, что последние годы жизни Владимир Кудрявцев посвятил изучению творчества большинства писателей Вологодчины (а получилось по его словам несколько томов таких очерков), которые сам назвал «Колокола литературной звонницы». И когда этот итог титанического труда выйдет в полном объёме, то мы узнаем и новые грани не только поэта Владимира Кудрявцева, но и талантливого эссеиста-критика. Это же относится и к его огромному эпистолярному наследию и дневникам, которые он вёл на протяжении всей творческой жизни.
Словом, нас ожидает долгая посмертная судьба большого русского поэта и прозаика Владимира Кудрявцева… К сожалению, как часто в русской литературе она оказывается намного счастливей, чем судьба прижизненная. Как сложится «новая жизнь» Владимира Валентиновича будет зависеть от всех, кто знал его в этой жизни, кто будем помнить о нём до конца дней своих.

Андрей Смолин.

***

…Год коротает дни.
Век скрадывает годы.
Убавилось родни,
Поубыло народу.

Когда однажды я
Исчезну в поднебесье,
Вдруг в мире без меня
Не станет равновесья?

23.12.2012 г.
Письмо Владимира Кудрявцева:
Возвращаясь к теме России, хочу отозваться на Вашу просьбу – «только оставьте мне в своих рассуждениях хоть капельку надежды, что не всё потеряно». Конечно не всё. Да, «Церковь тоже молится, чтобы заступница наша Богородица своим покровом уберегла нас от зла». Я и сам в это верю. Посылаю Вам письмо, которое я однажды написал Лене Панцеревой. Оно как раз на эту болевую тему. Надеюсь, оно укрепит Вас в вере, да и меня через него Вы увидите в несколько ином свете – более оптимистичного.
Итак, читайте…
«Лена, здравствуй!
Я разделяю твои чувства о России, созвучна мне и твоя боль за неё, в которой всё – и горечь от уничижения самих себя, и радость постижения русского космоса, и нераздельность наших с ней судеб – светлых и трагичных. У меня в Кириллове есть один знакомый инок – Валерий Васильевич Рыбин. Его мне будто Бог послал, когда я лежал в больнице после операции. Он постоянно заходил ко мне в палату и духовно меня поддерживал, на стену прикрепил репродукцию иконы с Иоанном Крестителем, подарил свою книгу „Держава Креста“. В этой книге у него есть размышления о Святой Руси. Они как раз к нашему разговору о Родине: „Судить о России только по ее немощам и грехам – значит видеть в ней презренную страну с презренным народом. Людей с подобным воззрением всегда было много. В пределах земной широты-долготы люди эти чувствуют за собой правоту, не догадываясь, что незримый внушитель ее – долу пресмыкающийся змий. Являясь мудрейшим князем века сего, змий, однако, бессилен не столько перед лицом России видимой, сколько перед лицом России невидимой – страны святых. Чем более пленяет и поражает дракон греховное тело России в пределах земной широты-долготы, тем могущественней страна святых – Святая Русь…
Святая Русь. Этими словами объемлется не только дух, но душа и тело народные…
Святость пребывает и сокровенною в сердце, и освящает окружающий мир – видимый и невидимый. Широта, беспредельность русских просторов становится одним из зримых свидетельств освящения. Святая Русь не могла не стать широкою в своих державных просторах: видимым величием Руси возвещается миру и невидимое величие…“
Мне созвучны многие мысли, высказанные православным автором. Я согласен, что под видом освобождения России в ней наступила эпоха „демократического рабства“. Согласен и с тем, что „для Америки наступает начало конца, а она, безумная, вместо покаяния продолжает величаться своими богатствами и мощью военной“. Я не знал, что здания всемирного торгового центра были атакованы самолётами в день Усекновение главы Крестителя Господня Иоанна.
Валерий Васильевич прав, когда говорит, что ныне „мы в своём большинстве склонны просить и получать, а не благодарить и жертвовать“. Многие из нас и сегодня ищут виноватых вне себя. Виноват кто угодно, только не я: „виноваты обстоятельства, правительство, ближние, проклятое прошлое, сложное и смутное настоящее, сомнительное будущее“. Это Христос не искал виноватых, а „за вину всего рода человеческого восшел на Крест и искупил ее“, а мы нет – мы ищем врагов и виноватых.
Более того, многие из нас, видя, что происходит со страной и с русским народом, „приходят в безнадежность“, в сердца вселяется отчаянье и неуверенность в завтрашнем дне. В нас действительно нетрудно пробудить сомнение и убедить в том, что „по грехам, лжеверию и безбожию нашего поколения Россия уже не в силах возродиться, должна вот-вот погибнуть, уступив место новой Цивилизации“. Я и сам, признаюсь, так порой думаю, уж очень фон нынешней жизни худ и безрадостен (пьянство, наркомания, брошенные дети, блуд и вымирание). Я уж не говорю о сладострастии, о сумбуре в голове, о цинизме, попрании святынь. А ведь всё это не что иное, как проявление смуты и в умах поколения, которое выросло уже в новой, так называемой, демократической России.
Автор прав, у нас „ум не соединяется с сердцем, а нет единства в душе – нет единства в восприятии окружающего“. Потому мы так далеки от Истины. Нынче и в слове, даже поэтическом, чувствуешь у молодых авторов не благодати таинственное действие, а дух неприкрытой сатанинской злобы (без мата уже по меркам нового поколения стихотворцев и стих не стих). А в слове таком заключена „колоссальнейшая разрушительная сила, которая уязвляет и сокрушает весь душевный состав“. Природа этой силы демоническая и страшно подумать, чем только человек через неё не одержим. В его душе „обида и смущение, истерия и неприязнь, раздражение и зависть, недоумение и подозрительность, мнительность и злопамятство, растерянность и отчаяние, уныние и гнев, расслабление и напряженность, бессилие и нетерпение, укорение и боязнь, двоедушие и всякий иной вид духовной злобы“.
Такое чувство, что сегодня, как никогда прежде, человек „в искусстве гордости, злобы и разрушения превосходит демонов“.
Так хочется поверить в то, что это не так и что „если даже Россия будет разнесена в щепки – Святая Русь не погибнет, ибо живёт в вечности. Можно сокрушить физическое тело России, но душа её – Святая Русь – непобедима…“ Может и верно: „чем более пленяет и поражает дракон греховное тело России в пределах земной широты-долготы, тем могущественней страна святых – Святая Русь…“.
Читаю обо всём этом в книге „Держава Креста“ и вера моя в „Россию невидимую – страну святых“ укрепляется.
Может, и правда, в России всё происходит вопреки и наперекор всему: „Крещение Руси совершается вопреки торжествующему язычеству. Объединение русских земель начинается вопреки царившему междоусобию. Воцарение дома Романовых происходит вопреки смуте. Русская Церковь утверждается на камне патриаршества вопреки беспримерному богоборчеству. Прославление новомучеников Российских, открытие храмов и монастырей идет вопреки невиданному разгулу бесовщины, вопреки сопротивлению и клевете служителей сатаны…“
Мало знать, что „Россия существует не только в протяжении историческом и географическом, но и в духовном, молитвенном“. Надо ещё и верить в то, что „жертвенный и молитвенный дух России – то беспредельное, что невместимо вмещается в пределы сего государства – власти тления, власти князя мира сего не подлежит… Святая Держава беспредельна и уже выше своего имени – живет в вечности, в Боге, недосягаема для злобных, человекоубийственных вражьих замыслов“.
Я обильно цитирую книгу, чтобы и ты почувствовала созвучие наших общих дум и мыслей, надежд и тревог, дел и ожиданий.
Так что выше нос! Ты права, во всем есть „цель и смысл“. И в нашей жизни –  тоже. И мы с тобой являем через себя миру не только тайну, но и несем в себе какую-то великую истину и уже самим существованием нашим, своей любовью и верой поддерживаем в нынешнем мире хрупкое равновесие и, может быть, даже спасаем его от духовной катастрофы. И это не высокие слова, в этом и сокровенный смысл наших каждодневных молитв, обращенных к Богу и к невидимому Граду Китежу Святой Руси».
Остаюсь на связи. ВК

***

…Дорогие мои! Читаю ваши комментарии и плачу. Но вы все – это очередное потрясение… Благодаря вам Володя остается среди нас. Он осязаем, он рядом, перекликаются наши мысли, звучат его стихи. Боря первый процитировал Володино письмо. Зазвучал его собственный, Володин, голос. И пошли письма, уникальные тексты, пошло узнавание и понимание родства в нашей русской, российской природе. Спасибо всем, однокурсникам, друзьям-вологжанам, соработникам по журналистской стезе, сыну Ивану, который так радовал отца. Это я знаю. И дочке Марии, которую он обожал. Спасибо просто читателям, которые узнали Володю через его творчество. Спасибо за то, что вы его любили, любите и будете любить. Благодаря этим комментариям и письмам самого Володи мы по-прежнему разговариваем с ним, спорим, рассуждаем, наслаждаемся его слогом и этим потрясающим течением мысли.
За все приходит время отвечать.
Но в памяти,
Прошедшее тревожа,
Мы по привычке
Рубим сгоряча,
Как прежде,
Забывая осторожность.
Да, будят нас уже не петухи.
То время миновало –
Безвозвратно.
Нас будит совесть,
Будят нас грехи,
Ошибки,
Совершенные когда-то.
Они у старых прячутся дорог.
И в светлый день
Нас омрачают радость
Я их исправил столько,
Сколько смог,
А сколько неисправленных осталось!..
* * *
На распутье

Продрог до костей и до нитки промок.
Кукушка и та не кукует.
Стою на развилке у новых дорог.
Не знаю – свернуть на какую.

За черные дни никого не виня,
Удачи желаю вам, люди, –
И тем, кто с улыбкою предал меня,
И тем, кто меня еще любит…

ХРИСТОС ВОСКРЕСЕ!
Мой хороший друг, писатель Дмитрий Шеваров подарил мне по осени «Православный календарь 2012» под заглавием «Год с русскими поэтами» (стихотворения, фрагменты из дневников и писем русских поэтов Золотого и Серебряного века на каждый день года).
Под 15-м апреля в нём помещено стихотворение Михаила Кузмина, написанное им в апреле 1916 года:

15 апреля (2 апреля)

Ещё нежней, ещё прелестней
Пропел апрель: проснись, воскресни
От сонной, косной суеты!
Сегодня снова вспомнишь ты
Забытые зимою песни.

Горе сердца! — гудят, как пчёлы,
Колокола, и звон весёлый
Звучит для всех: «Христос воскрес!»
— Воистину! — весенний лес
Вздохнёт, а с ним поля и сёла.

Родник забил в душе смущенной, —
И радостный, и обновленный,
Тебе, Господь, Твое отдам!
И, внове созданный Адам,
Смотрю я в солнце, умиленный.

Он же, Дима Шеваров, в поздравлении с Пасхой написал мне: «„Возлюбим друг друга и обымемся!“ Вот чего так остро не хватает нынче нам всем – любви живой, пасхальной, тесной и взаимно самоотверженной. А люди думают, что им не хватает денег, славы или еще чего-то там…» А ещё нам не хватает созвучия душ и мыслей.
Утро сегодня тихое и умиротворённое. Небо разъясняется, проглядывает солнце. День обещает быть воистину светлым и радостным! На сердце тоже светло и радостно! Наконец-то, и у нас повернуло на дружную весну. Время неумолимо! Круг природный и жизненный разомкнут, чтобы выпрямить нас и устремить в неоглядную высь, к чертогам Всевышнего.
И потому у меня одно пожелание – чаще пребывать в истинной радости, в той неизреченной радости, которую только и возможно пережить в день Светлого Христова Воскресения.
Только в свете её, этой всеобъемлющей радости, начинаешь вдруг понимать, что всё в жизни не напрасно, всё не бессмысленно, что «недаром совершаются серые, будничные дела, коими поддерживается существование человеческого рода, что жизнь не топчется на месте, мир движется вперед, к своему пределу – всеобщему воскресению. И что ради этого стоит жить, стоит растить поколения, стоит даже умереть, потому что оживает то, что умирает…» (Евгений Трубецкой).
Что делать, если путь, который ведет к этой радости, есть путь величайшей скорби, – путь крестный.
Но есть вера, что и мы все однажды воскреснем. А кто из нас не мечтает о воскресении и бессмертии! У меня даже есть такое стихотворение под названием «Детская мечта»:

Холм, как ёжик, утыкан крестами.
А под ними – мои земляки.
Как избушки – кресты с голубцами,
Как игрушки над люлькой – венки.

Я хожу между ними с опаской.
Жду знамения с горних небес.
Так хочу, чтоб с Исусом – на Пасху
И мой дедушка Миша воскрес…

ХРИСТОС ВОСКРЕСЕ!
Пусть будет мир в душе и радость! Пусть души наши время от времени откликаются друг другу и напоминают нам о том, что в этом мире мы, однажды встретившись, духовно породнились и не вправе друг друга терять, потому как было на то произволение Свыше.
Ещё раз с Праздником Святой Пасхи!
Остаюсь на связи – ВК.

…Мне пришло письмо из Роттердама. Там живет еще одна наша однокурсница, Света Никитина (ван Беек). Вот ее воспоминание о Володе.
Одно из его писем:
02.09.2010. … До нынешней осени я ни с кем не переписывался, а тут вдруг раздумался о жизни, вспомнил студенческие годы, и мне так захотелось услышать голоса друзей моей юности. Наверно, возраст такой наступил. Шутка ли – в октябре уже 57 лет! Представляешь! У меня два внука и две внучки, старший Кирилл пошел в первый класс, а младшей Полине в ноябре исполнится годик. Сам я весь седой, но не лысый, а в душе по-прежнему торжествует весна, и старым себя нисколько не чувствую. Живу с настроением, смотрю не под ноги, а в небо и стремлюсь, как в молодости, заглянуть за край горизонта. Но все же сегодня:
«Я встречаю с любовью рассвет,
А закат провожаю с печалью…» (строки из моего стихотворения).
После университета живу и тружусь на вологодской земле, и по сей день служу ей искренне – по правде и совести. Вроде, и она мое верное ей служение тоже замечает.
… Можно уже сказать, что судьба состоялась, и на жизнь свою я никому и никогда не пожалуюсь. Могу вслед за отцом повторить: «Спасибо, жизнь, за свет и за любовь» (так называется книга его воспоминаний).
Наступило у нас время частых утрат и поздних прозрений – горьких и светлых.
Это удивительное время! Я вдруг почувствовал и оценил красоту своего нынешнего возраста, его бесспорные преимущества перед юностью (это, прежде всего, ощущение пространства прожитой жизни и спокойствие умиротворенной мудрости), хотя, понимаю, что лучше детства и молодости ничего в жизни быть не может! Но всему своё время. В этом и вся мудрость природы.
Пишу обо всём этом подробно, как отчет об исполнении принятых на себя в студенчестве обязательств по жизни, потому что, по большому-то счету, это в жизни и есть для меня самое главное, кроме, конечно, семьи – родных, близких и друзей. Вот этим, отвечая на твои вопросы, я сейчас вдохновенно «живу», этим и «дышу» полной грудью…»

Мы писали потом друг другу довольно часто, и всегда обстоятельно. Я знала, что Володя терпеть не может, как он сам писал, «эсэмэсок». В одном письме даже горько пожаловался: «…Я, переписываясь с однокурсниками, понял, что каждый погружен в свой мир, и отвлекаться на прошлое не всегда хочет, понуждать себя к ответам на письма – тем более. Да и письма мы писать разучились. Эпистолярный жанр уходит, чтобы уже не возвращаться, а жаль. Я так люблю читать переписку современников (XIX и XX века). Люблю людей, которые чувствуют вкус к письму… Ну да ладно. К слову пришлось».
Я думаю, что в слове «каждый» есть определенная доля неcправедливости. Просто в тот ноябрьский день 2012 года Володе, видимо, было очень тяжело и… страшно. Прошло два года после первой операции, он ждал очередного неизбежного обостроения и крепился изо всех сил: «Есть надежда, что еще поживу. Уж слишком много у меня творческих планов… Следующий год юбилейный! Мне исполняется 60 лет! Представляешь?! А ты говоришь, мы не меняемся… Посылаю тебе стихотворение, написанное 2 ноября 2012 года, и фото с моего дня рождения. Готовлю к юбилею книгу «Времена года и жизни» (поэтическая хроника юбилейного года). Никому ещё о своём проекте не говорил, тебе – первой. В книге будет 365 стихотворений (по числу дней в году). Не знаю, хватит ли у меня вдохновения такой проект осилить, лишь бы болезнь не помешала…»
Володя обычно заканчивал свои письма словами: «С низким поклоном – ВК из Вологды». Я, пользуясь случаем, хочу низко-низко поклониться его жене Ирине. Кем она была в его судьбе, лучше всего сказал сам Володя.
То дождь – то снег.
То стужа – то тепло.
Тревожно в жизни
И в природе тоже.
И что во благо нам,
А что во зло –
Никто сказать
Уверенно не может.
Но вновь и вновь –
Уже в который раз!
Когда надежды нет
И веры меньше,
Мы силу черпаем
Из светлых глаз
Все понимающих
И верных женщин.
Они поймут,
Утешат и простят,
Как ангелы –
Без лишних разговоров! –
Они и нас,
И дом,
И мир
Хранят
От скверны, от беды
И от раздоров.
Спасенье наше в них –
Спаси их Бог!
Тех дорогих,
Единственных на свете,
Кто с грустью
Нас проводит за порог,
Чтобы с любовью
У порога встретить…

Спаси Вас и Ваших детей, Господи! (Спасибо!). Светлая память прекрасному Поэту и просто хорошему Человеку Володе Кудрявцеву.

Светлана Никитина (ван Беек).

***

Ирине
Какая безрассудная пора!
И как до жизни я безумно жаден!
Как будто всё, чем жил ещё вчера,
Я жертвую любви высокой ради.

Твоей любви, родимая моя!
Опять нарву в саду букет сирени,
Опять его вручая, встану я
Перед тобою, нежной, на колени.

И мы замрём под вздохи ветерка
Среди весенних свадебных созвучий,
Где зелень вызывающе ярка
И яблони божественно пахучи…

* * *
Мой беспорядок. Твой уют.
И ты, так много мне прощая,
Как добрый ангел, жизнь мою
Хранишь, сама того не зная.

Так прогони сомненья прочь,
Моя святая половина.
Спасибо, нежная, за дочь,
Спасибо, милая, за сына.

За боль твою и непокой.
Неравнодушные упрёки,
За то, что в жизни непростой
С тобою мы не одиноки…
* * *
За сердце рукой не держись.
Не верь разговорам и слухам.
А коль не заладилась жизнь –
Не падай в отчаянье духом.

Вчерашнюю боль не тревожь.
Себя понапрасну не мучай.
Мы жили не плохо – и всё ж
Могли бы, наверное, лучше.

Спокойней могли б и дружней.
И были бы, верно, богаче.
Но жизнь – что поделаешь с ней? –
Сложилась не так, а иначе.

Не так, как у справных людей.
У тех, что так счастливы с виду.
Но ты ни о чем не жалей,
Тем более, им не завидуй.

Скажи, кто доволен судьбой?
Но завтра, в мороз или слякоть,
Нам будет, что вспомнить с тобой,
О чем пожалеть и поплакать…
* * *
Всем нам, кто был знаком с Владимиром Кудрявцевым, так много хочется сказать ему и о нем! А вот что говорит он («Осенняя песня» – предисловие к книге «Осень света»):
Болит душа… Болит…
И не знаю, не ведаю, когда и где успокоится, кем и чем она утешится.
Вблизи ли дома родного, у знакомых ли с детства берез, у колодца ли с полусгнившим срубом…
Как птица раненая, кружит и кружит она у разоренного гнезда, у пруда, заросшего осокой, над тихой проселочной дорогой.
То опустится на корявую ветку высохшего клена, то взмоет в высь – в испуге иль в отчаянье?
Словно замкнуто линией горизонта пространство её метаний и бьётся она день и ночь, как обречённая, не в силах из него вырваться.
Бьётся она, то затихая обессиленной, то окрылено взрываясь.
Что ищет она? Кого оплакивает?
Дом ли, испепелённый огнём, стихи ли, изреченные навзрыд, песню ли, до конца недопетую?
Не знаю, чего она ищет?
Не ведаю, кого она оплакивает?
Только чувствую я, как осенней порой, когда поднимаются с болот журавлиные стаи и оглашают притихшую в покорном смиренье округу прощальным своим курлыканьем, душа моя, как будто воскресая, устремляется вслед за этими печальными птицами, улетающими на юг – в неведомые, но манящие с детства края.
Устремляется, словно верит, что там, за горизонтом, она откроет другой мир, полный добра и света, мир, и похожий и непохожий на тот, который так дорог и близок. Устремляется, словно надеется, что там, на чужой сторонке, найдет она – и желанное ей успокоение и обретет потерянный в жизни покой.
И вот, словно песня поднялась они в поднебесье и, сверкнув опереньем, растаяла в вечернем сумраке, расцвеченном лучами заходящего солнца…

Мне удалось познакомить Володю с нашим батюшкой, о. Константином, виртуально, правда. Но завязалась переписка, какой-то разговор, который был для Володи очень важен. И вот он написал такое письмо батюшке, которое и опубликовали в «Азбуке»:

Размышления по поводу четырех дней, проведенных в Новороссийске

Отец Константин опять задел за живое, за самое, может быть, оголённое чувство, освященное детством. Представляю, какие упоительные и ни с чем не сравнимые минуты пережил он за четыре дня пребывания в городе своего детства.
Я написал ему письмо, но пока не поместил его в разделе «комментариев». Хочу, чтобы сначала прочитала его ты и решила, что с ним делать. Мне кажется, я не укладываюсь в жанр «комментария» – ни по смыслу, ни по объёму. Вообще-то  я писал письмо тебе и только в последний момент сделал к нему другое вступление. Но что-то меня удерживает, не знаю – что. Это я поразмышлял о детстве, а ещё хочу написать о русском пейзаже и русском пространстве, не говоря уж о русской душе. Все темы почерпнул из фотоэтюда «Город детства: Новороссийск».

Отец Константин, здравствуйте!
Я на Вашем сайте недавно. Читаю Ваши богословские записки, откликаюсь сердцем на откровения, часто неожиданные. Так было, когда я будто обжёгся, прочитав о судьбе храма Артемиды и о том, как «проходит мирская слава» и что забвенью подвластны даже чудеса света. В них-то, этих откровениях, я как раз и слышу жизнь Вашей души и чувствую работу духа.
Примером такого живого, искреннего «откровения» явился для меня и Ваш фотоэтюд «Город детства: Новороссийск», с кратким вступлением и совсем уж краткими комментариями к фотографиям.
Вот и сейчас вместе с Вами гляжу на «перелески, горящие золотом осени, на берёзовые рощи, на пашни», внимаю совету автора и разворачиваю фотографии во весь экран, чтобы получить от них «настоящее впечатление», гляжу, вспоминая и своё деревенское детство. И не просто вспоминаю, а размышляю над тем, почему с возрастом мы в хорошем смысле слова «впадаем» в детство. Ведь это не случайно. Что-то главное в жизни осталось именно в детстве. Может, это была возможность иной жизни – настоящей, возможность, данная Свыше?
Не умея сам выразить свои ощущения детства, я сравнивал их с ощущениями русских писателей (Аксаков, Толстой, Бунин, Горький, Шмелёв). Они сумели их талантливо облечь в слово, и я хотел с их помощью понять, так что же всё-таки в жизни я пережил и почему воспоминания о детстве так щемяще пронзительны, так сокровенны и так над нами властны.
Да я тоже, открывая мир, «был подавлен не столько страхом, сколько новостью предметов и величием картины, красоту которой я чувствовал, хотя объяснить, конечно, не умел» (С. Аксаков).
Гляжу на зарево морского заката в Новороссийске, на горизонт, скрытый в сырых сумерках, и вспоминаю слова Павла Флоренского, который, застыв в детские годы на берегу моря, «чувствовал себя лицом к лицу пред родимой, одинокой, таинственной и бесконечной Вечностью – из которой все течет, и в которую все возвращается».
Я думаю, мы и обращаемся-то к детству потому, что в нём осталось ощущение нашей полной слиянности с природой, когда ещё «детское восприятие преодолевало раздробленность мира изнутри», когда мы чувствовали её живую душу, а в нас наивно и бессознательно проявлялись «начала человеческой гениальности» (М. Пришвин), заложенные Богом от рождения.
Счастлив тот, кто и в детстве не проходил «мимо себя и мимо мира», кто, обладая способностью детского постижения его тайн, с любопытством и вниманием относился «к жизни мира и к жизни своей души».
С какой неподдельной радостью в «Лете Господнем» вспоминал вещи, предметы и людей, наполнявших родительский дом, Иван Шмелёв: «А тогда, – о, как давно-давно! – в той комнатке с лежанкой, думал ли я, что все они ко мне вернутся, через много-много лет, из далей… совсем живые, до голосов, до вздохов, до слезинок, – и я приникну к ним и погрущу!..»
В наивном восприятии жизни, когда мы входили в мир и не без страха познавали его, в искреннем и доверительном к ней отношении мы ещё бессознательно несли в себе чистый, жизнью не повреждённый, замысел Божий. Это потом, пройдя через горькие испытания, утраты и разочарования, мы становились людьми, «потерявшими себя», а в детстве все мы были, пусть и маленькими людьми, но воистину «настоящими» (Иисус сказал: пустите детей и не препятствуйте им приходить ко Мне, ибо таковых есть Царство Небесное).
А разве можно забыть, как в сердце нашем зарождалось и пробивалось первое чувство любви, такое странное, но уже мучительное и преображающее нас, сладостное и «особенно томящее» своей невысказанностью. Как же он дорог нам и как живителен – тот «первый проблеск самого непонятного из всех человеческих чувств…» (И. Бунин).
И вот эти чувства я тоже однажды испытал: «Глубина неба, даль полей говорили мне о чем-то ином, как бы существующем помимо их, высказывали мечту и тоску о чем-то мне недостающем, трогали непонятной любовью и нежностью неизвестно к кому и чему… О, как я уже чувствовал это божественное великолепие мира и Бога, над ним царящего и его создавшего с такой полнотой и силой вещественности!»
И вот это ощущение тоже будто списано с моего деревенского детства: «А затем, постепенно смелея, мы узнали скотный двор, конюшню, каретный сарай, гумно, Провал, Выселки. Мир всё расширялся перед нами, но все еще не люди и не человеческая жизнь, а растительная и животная больше всего влекли к себе наше внимание, и все еще самыми любимыми нашими местами были те, где людей не было…» (И. Бунин).
Вспоминаю о детстве и невольно вслед за Львом Николаевичем Толстым задаюсь вечными вопросами: «Вернутся ли когда-нибудь та свежесть, беззаботность, потребность любви и сила веры, которыми обладаешь в детстве? Какое время может быть лучше того, когда две лучшие добродетели – невинная веселость и беспредельная потребность любви – были единственными побуждениями в жизни?»
А главное, у каждого в детстве была такая минута, когда ты вдруг осознавал, что ты русский и живешь в России, а не просто в деревне Попово Сусанинского района Костромской области.
Когда дед Михаил рассказал мне о подвиге и судьбе земляка Ивана Сусанина, то я, как в своё время и Бунин, «вдруг почувствовал Россию, почувствовал её прошлое и настоящее, её дикие, страшные и всё же чем-то пленяющие особенности и свое кровное родство с ней…»
Наверно, все мы в детстве «ощущали вязкую реальность прошлого и росли с тем чувством, что на самом деле прикасались к бывшему много веков тому назад и душою входили в него» (П. Флоренский).
Воспоминания о детстве у каждого свои и каждый из нас может радостно и благоговейно погружаться в их светлое пространство и очищаться через них от житейской гари, грязи и скверны.
А сколько чувств рождает в сердце русский пейзаж!
Это Ваше откровение, о. Константин:
«Уже поздняя осень. Природа увядает. Колоритные избы, деревушки, бескрайние поля…
Ландшафт, который сформировал русскую душу: певучую, меланхоличную, философствующую, тонкую, чувствующую Инобытие. Вновь и вновь открываешь какие-то новые штрихи прекрасного, в общем-то в обычном ландшафте…»
Не он ли, русский пейзаж, питает нашу душу и не она ли, русская душа, зеркально в нём отражается?..
На этом вопросе и закончу своё письмо к Вам. Именно письмо, а не комментарий. Спасибо за то, что Вы, сами того не подозревая, вызвали и меня на душевные «откровения» и заставили поработать мою, на этот раз «философствующую» часть души.
С уважением Владимир Кудрявцев.

 Мы явственно слышим Володин голос.

Не зря же сказано в Евангелие, что Господь не есть Бог мертвых, но живых. У господа все живы. Этот Володин раздумчивый голос и есть подтверждение этой мысли.

И, наконец, «Земля Вологодская»…

Золотая осень
Пока был в храме, вышло солнце. Ветер окреп, осмелел, разгулялся. Такой он настырный, упругий, с тротуара пытается столкнуть. Листья кружит вьюном по асфальту, издалека кажется, будто это и не листья, а бьются вспугнутые над лужей желтые и красные бабочки. Листва на тротуарах перинно пышная, сверху сухая, свежая, чистая, только с веток оторвавшаяся, ещё с запасом древесного сока, а под ней лежат листья ржавые, дождём прибитые и подошвами истёртые. Ветер ворошит листву, с края на край с шумом бросает, над землей поднимает и разбрасывает по сочной, будто весенней, траве-отаве. Морщит ветер воду на лужах, гоняет поверху стремительные гребешки.
Дворники ещё метлами не мели и не скребли, ветер за них сметает листья на обочину. Иду и слушаю, как шуршат под ногами листья, смотрю, как стекают они с веток и, подхваченные резким порывом ветра, уносятся далеко от родимых крон.
А над головой неприбранное и встревоженное небо. Ветер тучи растолкал, прижал к горизонту, взбил их, как шерсть, и растащил, а в разломах рваных туч и серых облаков сквозит набрякшая синью небесная твердь. Солнечный свет мягкий, скупой и какой-то торопливый, будто на минутку вырвался на волю, чтобы на краткий миг одарить нас прощальным светом золотой осени.
И так хорошо на душе, так умиротворенно и радостно, что и самому хочется раскинуть руки, лечь на упругую волну ветра и на ней взмыть над землёй и долго-долго парить над округой, любуясь картинами текучей, звонкой и пёстрой осени…»

И еще один этюд, который учит нас радоваться жизни. Радуйтесь и благодарите Господа, что бы ни случилось. Володя это понял и этому научился. Слава Богу за все!

Крещенский вечерок

Люблю гулять зимним вечером по деревенским улочкам Ковырина, когда крещенский мороз набирает силу и до треска промораживает стены деревянных домов.
Воздух над дорогой и во дворах густеет, а в кронах осин и берез, насквозь пронизанных лунным светом, он уже блестит, как тонкий прозрачный ледок
Вдыхаю сытный воздух, приправленный запахами печных дымков, и при каждом резком вздохе обжигаю и без того разгоряченное горло. Воздух жестко стискивает мое лицо, и одрябшая кожа на обожженных щеках тяжелеет и дубеет.
Но я чувствую, как, защищая меня от мороза, заиграла в жилах кровь и как вспыхнувший в ней жар стал спасительно обволакивать озябшее тело. Я успокаиваюсь и с радостью, как в детстве, растираю горячим снегом онемевшие щеки и нос.
А мороз скрипит под сапогами и на лету сбивает пар у самых губ, не давая ему вырваться изо рта и превратиться в легкое облачко.
Озорно задираю голову вверх и любуюсь праздничным перед Крещеньем небом.
На его ворсистый бархат кто-то невидимый и неведомый из черной бездны рассыпал звезды, как фамильные драгоценности. С земли было видно, как их зеркальные грани переливаются перламутром, и оттого казалось, что они будто катаются в огромном решете и распространяют в земном пространстве тихий звон звёздного хрусталя, завораживая голосом далекого космоса.
Я и у крыльца дома слышу, как они шуршат в ледяной стыни, сверкают и осыпаются в космическую тьму, пропадая в ней, как невесомый небесный иней.
В такие минуты душа, освобождаясь от земных пут, как будто обретает крылья и воспаряет над оцепеневшей округой и наслаждается долгим ночным полётом, привыкая ощущать себя живой и вечной частью бесконечной Вселенной…
Скоро уже снова, не заметим и как, придёт под окна новый крещенский вечер, и опять душа воскрылится и затрепещет от ощущения полноты жизни. Я не успеваю перелистывать календарь, так быстро за работой тает день, не успеешь обернуться, а на улице уже не утренние, а вечерние сумерки. У нас почти весь сентябрь и октябрь не было солнца. Если оно и выглядывало, то ненадолго, чтобы одарить краткой слепящей болью и скрыться. Вот и сегодня утром рассвет за окном долгий, ленивый, тягучий, тучи плотные грязно-мышиного цвета. Недвижное их стояние над городом не оставляет никаких надежд на прояснение. Но я на утренние прогулки всегда беру с собой камеру. На всякий случай. И всё равно, как бы ни было слякотно и серо, я радуюсь рождению нового дня. Пока ещё кажется, будто и конца ему не будет, пока ещё верится, что до вечера столько всего успею сделать. И это светлое ощущение земной жизни удивительно и радостно. С ним и проживу и нынешний день. В народном календаре – это первые холстины, вековечная ткачиха.

Владимир Кудрявцев. Таким он нам запомнился – молодым, с ясным взглядом, в котором одновременно искорки веселого озорства, грусти и мудрости.