Социальный статус журналиста всегда был очень высок. Он не только информировал свою аудиторию о значимых событиях, происходящих в стране, ее городах и селах, не только переживал все перипетии  жизни своих героев, делал их известными на весь мир. Он активно боролся с недостатками, поднимал острейшие проблемы социально-экономической жизни, утверждал высокие моральные устои. От его мнения, его публикаций зачастую зависели судьбы людей, поступательное развитие общества. У журналиста был цепкий глаз, он любил детали и факты, даже кажущиеся незначительными, фиксировал в голове сцены и ситуации. Он был любопытен, любознателен, весь мир был ему интересен.

         Как правило, именно такими представали журналисты в написанных о них книгах и стихах, в фильмах и спектаклях, в звучавших песнях. Они были целеустремленными, настойчивыми, преодолевали трудности и в своем вечном творческом поиске всегда добивались справедливости. И это не преувеличение. Не зря же журналистов во времена СССР называли подручными партии. Хотя, чего уж там, были среди них и откровенные приспособленцы «чего изволите», любители «жареных» фактов.

         Но вот боец идеологического фронта откладывал ручку или отходил от пишущей машинки. И тогда он становился таким же, как и окружающие его люди. Он мог вечером на Невском выпить с друзьями шампанского с коньяком, увлечься девушкой и творить ради нее безумства, весело и остроумно пошутить, ввязаться в какое-нибудь необычное и занятное приключение, нелицеприятно отозваться о своем начальстве. Таких журналистов в отрыве от их работы никто и никогда не показывал в средствах массовой информации. Это было невозможно. Тускнел светлый образ созидателя будущего, живущего по моральному кодексу строителя коммунизма.

         Главы из готовящейся к публикации книги представляют на суд читателя именно закулисную сторону жизни ленинградских журналистов, которая, по сути, являлась продолжением их профессии: с той же неуемностью, выдумкой, творческим началом. Герои рассказов легко узнаваемы. Однако некоторые имена и фамилии по этическим соображениям пришлось изменить.

         За ними, за другими персонажами публикации встает целая эпоха, далеко, если не навсегда, ушедшая из наших дней. Эпоха – в которой главное не меркантилизм, не культ наживы, ставящийся сегодня во главу угла, а добрые, безбоязненные отношения между людьми. В них не было места подлости, обману, а были радость, доброжелательность, веселые выходки и поступки, продиктованные не злобой, ненавистью, а тем или иным душевным состоянием, соответствующим конкретному времени, конкретной жизненной ситуации.

         Автор всегда находился в гуще журналистских событий. Много знал о своих коллегах в профессиональном плане, знаком был с их личной жизнью, много видел и слышал. С некоторыми по-настоящему  дружил. С годами товарищи-журналисты все более выпукло предстают перед глазами. Вот и захотелось показать их не матерыми, отлакированными профессионалами, а обычными людьми – с их неурядицами и невзгодами, с их не вполне вписывающимися в принятые нормы поведения поступками, приключениями «с перчиком». С курьезными сценками из редакционной жизни, некоторыми необычными событиями, лирическими отступлениями и нюансами в такой трепетной материи, как любовь.

         В этих рассказах не все однозначно. К поступкам героев можно относиться по-разному. Тем не менее они вызывают симпатию и улыбку. Все это – правда, все это было, и больше уже никогда не повторится. Но хочется сохранить на страницах книги эти живые образы людей творческих, жизнелюбивых и  талантливых.

Утонченная месть Жанны

         Жанна Манилова поднялась на третий этаж и, свернув направо, быстрым шагом устремилась к своему кабинету. В конце пути, неподалеку от мужского туалета, она увидела заместителя редактора Федора Прокопьевича Кандышева. Человек средней упитанности, лет под шестьдесят, в коричневом пиджаке, застегнутом на все пуговицы, он стоял и внимательно рассматривал журналистку из отдела науки. Когда Жанна приблизилась к Кандышеву, он чрезвычайно вежливым тоном поинтересовался:

         – Скажите, Жанна Александровна, в какой газете вы работаете?

         – В «Ленинградской правде».

         – А «Ленинградская правда»…

         – …Орган обкома КПСС – почувствовав какой-то подвох, ответила Манилова.

         – Совершенно верно. И вы видели, чтобы в обкоме партии женщины ходили в брюках?

         – Не могу ничего сказать. Я там давно не была.

         – Плохо. Иначе вы поняли бы, что своими брюками вы дискредитируете не только нашу газету, но и обком КПСС.

         Женские брюки тогда только входили в моду и считались смелой одеждой.

         – Но ведь в них очень удобно и на работе, и в поездках по городу. Многие сотрудницы вузов и НИИ только так и одеваются.

         – Вижу, вы ничего не поняли, – рассердился Кандышев и назидательно добавил:

         – Я знаю, что вы живете неподалеку, за Фонтанкой. Так вот, идите домой, оденьтесь как подобает сотруднице партийного органа и покажитесь мне.

         – Непременно, – раскрасневшаяся от обиды Жанна резко повернулась и ушла.

         Весь этот спектакль происходил на глазах спешащих в свои кабинеты журналистов. Всем было интересно, в каком виде вернется в редакцию элегантная и всегда сдержанная Жанна. Ее месть была утонченной.

         Через сорок минут она вошла в кабинет Федора Прокопьевича. На ней были красная коротенькая юбчонка и туго обтягивающая фигуру кофточка. Любой реакции на свой вызывающий «прикид» ожидала сотрудница отдела науки от стоящего на страже морали и нравственности замредактора, но только не этой.

          Кандышев с ног до головы придирчиво осмотрел Манилову и одобрительно заулыбался :

         – Всегда одевайтесь так, Жанна Александровна!

         Из кабинета Манилова выскочила, прикрывая рот обеими руками и едва сдерживая смех. Утонченная месть обиженной Жанны еще долго весело обсуждалась коллегами.

         В знак солидарности с Жанной Маниловой носить брюки на работе начали многие сотрудницы редакции, и инцидент исчерпался сам собой.

Ценный пушной зверь

         Очередную из летучек, которые проходили по понедельникам, редактор «Ленинградской правды» А. К. Варсобин начал так:

         – Я только что вернулся из горисполкома. Товарищ Конусов просил передать всем вам привет за плодотворную работу.

         В зале раздались приглушенные смешки, улыбок не скрывал никто. Редактор недоумевал. Товарищ Конусов – уважаемый повсюду человек, начальник канцелярии Ленинградского исполнительного комитета Совета народных депутатов. В чем дело? Позже Варсобин, конечно, узнал причину такого неожиданного веселья. Она заключалась в журналистке из отдела писем Ларисе Остапенко.

         Незадолго до описываемых событий в штат газеты неизвестно почему был принят Юрий Головнин. Его определили в отдел промышленности. И в журналистике, и в производстве новый сотрудник совершенно не разбирался. Его увлекала филология. В свой блокнот Юрий записывал какие-то непонятные древнеславянские слова (куяба, понеже и т. п.) и слыл странным человеком. Ходил в черном костюме с наглухо застегнутым воротничком такой же черной рубашки. За какую бы тему ни брался Головнин, ничего у него не получалось.

        Смотрела-смотрела Лариса на творческое бессилие Юры и решила растормошить его, проявив неожиданный и незаурядный талант. Из своего кабинета не по местному, а по городскому номеру она как-то позвонила новоиспеченному корреспонденту. Представилась Раисой Петровной Троепудовой, работницей меховой фабрики имени Инессы Арманд, и сообщила, что на территории предприятия появилось животное неведомой породы: ценный, по ее мнению, пушной зверь желтого цвета, непохожий ни на лису, ни на дикого кота, ни на собаку – что-то доселе неизвестное в природе.

         – Приезжайте скорее. Разберитесь, – потребовала Троепудова.

         Головнин порекомендовал обратиться к сотрудникам зоопарка или ветеринарной службы.

         – Обращались. Никакой реакции. Все звери, дескать, уже давно «открыты» наукой.

         – Чем же может помочь промышленный отдел? – спросил журналист.

         – Вот именно – промышленный! – услышал возбужденный голос работницы. – Как вы не понимаете, ведь из этого зверя можно сшить шапку или даже шубу.

         Эти слова вызвали у Юрия озабоченность. Может быть, его ждет открытие, книга Гиннеса. Может быть, такой зверь, действительно, нужен отечественной индустрии. И Головнин представил красавицу в манто из желтого меха.

         – Успокойтесь, Раиса Петровна. Пойду посоветуюсь с начальством.

        – Чего там советоваться? – горячо возмутилась работница и непререкаемо заключила. – Утром ждем вас на фабрике.

         Однако Головнин не решился на поездку. И тогда в середине дня на его столе снова зазвонил телефон.

         – Как вам не стыдно, – услышал он знакомый голос. – Весь коллектив встречал вас. А зверь ходит голодный и никого к себе не подпускает.

         – Я не умею кормить зверей, я их боюсь,  – залепетал Юра.

         Но Р. П. Троепудова продолжала гнуть свою линию:

         – Спасайте ценного зверя любой ценой. Если он погибнет, вся ответственность ляжет на вас.

         Вот до каких высот красноречия поднялась Лариса Остапенко. Те, кто слушал этот диалог, давились от смеха.

         Следующий день был еще более напряженным по накалу. Голос в телефонной трубке звучал уже металлически твердо:

         – Немедленно транспортируйте зверя в редакцию и напишите о его страданиях. Добрые люди прочитают и откликнутся, помогут животному.

         – На фабрике тоже много добрых людей. Зачем везти к нам неизвестное животное? Может, оно кусается.

         – Как вы со мной разговариваете!? – заголосила Раиса Петровна Троепудова. – Я – передовик производства, член бригады коммунистического труда. А вы – черствый и бездушный человек.

         В ее голосе послышалась угроза:

         – Буду жаловаться на вас самому …

         Импровизируя, Лариса придумала нелепую фамилию и, как оказалось, попала в самую точку.

         – Самому товарищу Конусову!

         И бросила трубку.

         – А кто этот Конусов? – встревожился Головнин.

         – О! Большой человек, очень важный и сердитый, – отвечали посвященные в суть происходящего коллеги.

         Юра побледнел и выглядел совершенно затравленным. Но выяснить, нашел ли он выход из положения, не удалось, потому что подошло  время той самой летучки по понедельникам. И на ней виртуальный товарищ Конусов превратился в живого человека. Однако для Головнина он навсегда остался страшным, пугающим начальником неизвестно чего. С древнеславянской литературы незадачливый журналист, покинув редакцию, переключился на составление каталога неизвестных науке животных.

Визит поэтессы

         Мы с Барышевым возвращались из Петропавловской крепости. Только что мой друг в очередной раз продемонстрировал свое филигранное водительское искусство. На скорости он взлетел по наклонной стене на крышу Государева бастиона, и, повинуясь выверенному расчету, машина застыла на самом краешке: под нами плескалась Нева.

         Такой трюк в городе не мог проделать никто, даже профессиональный автогонщик и журналист, наш общий  приятель Вадим Белоусов (сегодня к бастиону подъехать невозможно). Шел второй час, но белые ночи создавали настроение продолжающегося дня, побуждали к действиям. За Кировским мостом Барышев увидел двух голосующих девушек и притормозил свои «Жигули».

         – Хочешь подвезти? – спросил я.

         – Людям надо помогать… Интересно, куда это они направляются в такое время.

         Девушкам нужно было в район Техноложки. В салоне они весело обменивались впечатлениями от вечера, проведенного в театре имени Ленинского Комсомола. На Владимирском проспекте неожиданно попросили остановиться возле одного из домов и объяснили:

         – Тут живет наша подруга. Сегодня утром она освободилась из тюрьмы. Хотим подбодрить ее. Отсидела двушку за кражу импортного лифчика в универмаге.

         Мы переглянулись. Хороша подруга! Стало интересно.

         Девушки постучали в окно первого этажа. Через минуту из подъезда выступила фигура фантасмагорического облика: в тапочках на босу ногу, ночной рубашке до пят и с беломориной в зубах, взлохмаченная.

         Идея возникла мгновенно. Основывалась она на том, что наш друг из «Вечерки», журналист Роман Разжигин, знакомясь с девушками, всегда приглашал их в гости в любое время дня и ночи и при этом непременно вручал визитную карточку с адресом и телефоном. Жил он рядом, на Фонтанке.

         Мы подошли к подругам, поздоровались с недавней арестанткой по имени Нина.

         – Хотите поучаствовать в розыгрыше?

         – Хотим! – согласились подружки.

         – Вы, Нина, – ставим ей задачу – давно пишете стихи и недавно познакомились с журналистом Разжигиным на Невском проспекте. Он, естественно, предложил вам звонить и заходить в гости. Вот и понадобилась его консультация.

         – А что надо делать?

         – Позвоните в дверь. Когда Разжигин откроет, сразу же, отодвинув его плечом, не дожидаясь приглашения, войдите, сверните налево и проходите в комнату. Он будет вас угощать кофе с печеньем. Почитайте ему ваши стихи, а дальше как получится.

         Мы вдолбили ей в голову чьи-то нелепые строки:

Ты терзал меня, как рояль.

Я ломала, вздыхая, руки.

Ты меня осудил на муки.

Я тебе подарила печаль.

         – Запомнили?

         – Да. Сейчас пойду переоденусь…

         – Ни в коем случае. Именно так и нужно явиться: в шлепанцах, рубашке и непременно с папиросой в зубах.

         – Только ничего не укради, – добавили подруги.

         Нина с визиткой в руках подошла к дверям квартиры Разжигина. Мы ждали развития событий внизу. Вскоре услышали, как заскрипела дверь. Затем раздались голоса Нины и Романа.

         Мы во всех деталях представили эту невидимую сцену: интеллигентный Разжигин церемонно беседует с поэтессой в ночной рубашке, дает практические советы, подливает в чашечку кофе, подносит зажигалку к бесконечному беломору.

         Минут через двадцать по лестнице быстро зашлепали ноги нашей поэтессы. Разжигин проводить ее не вышел.

         – Ваш друг – настоящий джентльмен, – делилась впечатлениями Нина, когда мы быстро отъехали от дома. – И вида не показал, что его шокировал мой наряд. Послушав стихи, сказал, что задатки у меня есть и талант надо развивать. Потом начал долго рассуждать о поэзии. Какие-то фамилии называл. Выдержать этого я больше не могла, засмеялась и убежала.

         Мы поняли, что хорошие манеры не всегда способствуют установлению творческого контакта. Разжигин о необычном визите поэтессы почему-то никогда не рассказывал.