Писатели с острова.   Газета «Петербургский публицист» продолжает знакомить российских читателей с творчеством эстонского капитана и писателя Лембита Уустулнда. Мы продолжаем публиковать его повесть «И всё-таки он плывёт…» в переводе автора. Как и в прошлых выпусках, предваряем текст повести кратким рассказом о земляках Лембита Уустулнда, других талантливых литераторах с эстонского острова Сааремаа.

  Островитянка Айра Кааль

На днях я читал роман очень известного зарубежного писателя в хорошем переводе. Читал, напрягая и заставляя себя: скукота и пустота. Герои какие-то вымороченные, говорят одинаково, действуют бессмысленно. Видимо, и самому классику писать всё это было крайне тоскливо и неинтересно. А тут вот я взял в руки… нет-нет, не книгу, а ноутбук, открыл по ссылке https://litresp.ru/chitat/ru/%D0%9A/kuusberg-paulj-augustovich/estonskaya-novella-xixxx-vekov/15 новеллу «Дедушкины песни» Айры Кааль и зачитался: всё живое, настоящее, согретое теплом искренности. Кааль пишет о своем детстве и дедушке, который просто напевает песенки. И вот, например, что получается: «Мы давно знали „Тиритамм“ наизусть. Но вновь и вновь хотели, чтобы дедушка пел ее, качая нас то на одном, то на другом колене. Иной раз он добавлял к этому еще и плясовую: „Тиритамм! Начинаем шведский пляс, двух козлиных рожек пляс, трех листочков банных пляс, четырех купальниц пляс, пятерых яичек пляс“. Даже когда тебе было вовсе не до шуток — порезал палец или ушиб ногу о камень и верещал, словно застрявший в изгороди поросенок, — дедушка все равно умел утешить тебя какой-нибудь песенкой. Подует на больное место, приговаривая нараспев: „Боль — вороне, синяки — сороке, черной птице — все хворобы! Нынче — больно, завтра — меньше, послезавтра и не вспомнишь!“ И боль действительно утихает».

        Айра Кааль, по сути, описывает свое детство на острове Сааремаа. Обычная жизнь. Но как живо и с какой теплотой она это делает! Или вот еще светлые воспоминания автора. Дедушка продолжает напевать: «Киса, киса, кисанька, на резной сундук мой прыгни, пригляди за моим приданым белым! Я пока схожу к качелям, там парней пригожих много…

         Дальше было что-то о белых рубахах и под конец — „ботинки черные, как жуки“!

                 Дедушка пел эту колыбельную всегда очень весело. А я жалела кисаньку, которая должна остаться дома, когда другие идут на качели; в этом было что-то грустное. Гораздо приятнее казалась мне песенка: Море, лодочку качай, волна, лодочку толкай, ветерочек, подгоняй, надувайтесь, паруса!»

         Айра Кааль – прозаик, эссеист, поэт. Родилась в 1911 году. Оставив родной крестьянский дом на острове Сааремаа, поступила в Тартуский университет, изучала философию. Вступила в коммунистическую партию и войну пережила в советском тылу. Но всегда оставалась островитянкой. И это ощущение неизгладимо, передается, может быть, даже через поколения. Что ж, и я могу это подтвердить – что касается, по крайней мере, острова Сааремаа, – как говорится, исходя из собственного опыта. Именно этим навеяны чувства, которые нашли отражение у Айры Кааль в «Сааремааских напевах», проявлялись в стихах. В стихотворном произведении «Снова в Тарту» она замечает:

Тарту во мне обманулся,
он не любит меня,
бродягу и островитянку.

Тарту сложен из многих осколков.
Разнообразна до бесконечности
и потрясающе индивидуальна
эта мозаика.
Найди свой осколок –
и ты сможешь жить в Тарту.
Он терпит всех, никого не любит,
балует многих и портит многих.
Умертвляет, морит, с честью хоронит,
но поработить никого не желает,
как способен порабощать иной
более знаменитый город –
так Тарту вовек не поступит с тобой.
1961

(Перевод Марины Тервонен)

Это небольшой фрагмент немного странного стихотворения. А мне оно нравится! И нравится перевод. У Айры Кааль оказались очень хорошие переводчики. Многое из ее произведений переводила известная петербургская поэтесса Нора Яворская, которая в настоящее время проживает в Царском Селе (https://ida-mikhaylova.livejournal.com/247921.html). В биографии Айры Кааль отразилась эпоха. Пожалуй, в судьбах именно поэтов она отражается особенно полно и безжалостно. В справочной литературе о Кааль сообщается: «В 1945–1950 годах – преподаватель марксизма-ленинизма Тартуского университета. С 1944 года состояла в ассоциации писателей Эстонии. Член ВКП(б) с 1940 года. В 1951 была исключена из партии, в 1956 году – восстановлена в рядах КПСС. В октябре 1980 года была среди 40 интеллектуалов Эстонии, подписавших открытое письмо в защиту эстонского языка. Умерла в Тарту в 1988 году».

         На мой взгляд, творчество, философский мир Айры Кааль открывается очень медленно, предполагает вчитывание в ее текст, может быть, даже перечитывание одних и тех же мест, и только тогда начинаешь понимать, что она чувствовала, что хотела сказать. А сказала она многое.

Теперь же вновь обратимся к прозе капитана Лембита Уустулнда.

Борис Мисонжников.

*  *   *

Лембит Уустулнд. И всё-таки он плывёт… (Продолжение)

Дядя Райво усмехнулся и кивнул.

                – Всё правильно, но я хотел бы добавить, что эту «дырку» называют  клюзом, а правая сторона – это  вообще не сторона, а правый борт. Ну, Тынн, повтори всё ещё раз, но теперь только на морском языке, – предложил боцман.

         – Бросательный конец… ммм… вообще бросательный, кидают на берег, конец привязывают к швартовому концу, который… который… в свою очередь подают через клюз правого борта на берег.

         Боцман покрутил ус, его лицо выражало удовольствие:

         – Хотите попробовать, как это делается? – хитро спросил он и, не ожидая ответа, начал готовить бросательный конец. Юнги, конечно же, очень хотели узнать, что это такое – матросская работа.

         – Для первого раза я покажу, как это делается, – сказал дядя Райво и стал разматывать бухту. – В своей жизни видел я мужиков, которые были способны послать «обезьяний кулак» даже за 40 метров. Обыкновенная дальность броска – около 20 метров, а сам конец не больше 25…– Эй там, на берегу, берегись! – гаркнул дядя Райво и послал грушу в  воздух. Дракон сам ногой наступил на конец бросательного конца, чтобы тот полностью не улетел за борт. Ребята с интересом наблюдали как «обезьяний кулак» красиво просвистел в воздухе  и приземлился прямо на причале рядом с чёрной, толстой пушкой. Большая морская чайка, дремавшая после обеда на пушке, испуганно взлетела, матеря боцмана карканьем, расправив широкие, солидные крылья, уплыла в голубую даль.

         – Вот так это делается! – сказал боцман, подтягивая бросательный конец обратно.

         Разок он дал попробовать и ребятам. Но после неудачного броска Тынна кепка боцмана «спутешествовала» на берег, и вахтенному матросу пришлось бежать за ней. После этого броски прекратили.

         – Ребята, я так думаю: тренироваться в бросках груши надо в более безопасном месте. Бывалый матрос должен уметь посылать «обезьяний кулак» с первого раза в назначенное место, чтобы береговые матросы могли поймать его раньше, чем его ветер унесёт. Подчеркиваю, от этого броска зависит,  удаётся швартовка или нет.

         Боцман почёсывал затылок… Наверняка в ходе тренировок «обезьяний кулак» пришёлся ему в голову.

         – Юнги, покажите мне, как бросательный конец  привязывается к швартовному? – допытывал Дракон.

         Обменявшись вопросительными взглядами, братья с сомнением наклонились над швартовым концом, но ничего умного вспомнить не смогли. Наконец-то Матсу удалось скрутить какой-то бантик.

         – Стоп! – загудел боцман. По его лицу видно было, что хорошее настроение к нему возвращалось.  – Это что за узоры вы тут вяжите? Моряк должен знать узлы!

         Увидев, что кандидаты в юнги пожимают плечами, он развязал бантик, поднял многозначительно указательный палец и задал вопрос:

         – Знаете ли вы, какие должны быть морские узлы?

         – Ну… я полагаю… ну, я думаю – крепкие! – протянул Тынн и шмыгнул носом. На баке гулял достаточно сильный ветер.

         – Ну, допустим, крепкие, – согласился дядя Райво. – Но, кроме того, прочные и легко развязывающиеся.

         Боцман быстрым движением связал узлом бросательный конец с швартовным, и это оказалось намертво закреплённым. Потом лёгким движением руки потянул за один конец и узел распался.

         – Швартовка судна – это быстрая и чёткая операция, в течение которой некогда развязывать ваши бантики, – буркнул боцман, продолжая обучать ребят. – В своё время любой матрос парусного судна должен был знать узлы и любое другое такелажное дело. Англичанами на эту тему была выпущено даже пара энциклопедий, а в наше время… – на этом месте дядя Райво глубоко задышал: – В наше время всё не так, – на миг боцман загрустил, но потом энергично продолжил: – Ну и пусть! Давайте-ка, ребята, научу я вас узлам, которые сможете использовать в домашнем обиходе.

         Вышагивая по палубе, он притащил вторую   бросательную.

         – Посмотрите, ребята, самый простой узел – это узел вееблинга, то есть  свиная ножка, как это называют на берегу.

         С этими словами боцман подбросил конец вверх и поймал его скрещенными руками, образовавшиеся петли надел на палец Тынна и затянул узел.

         – Такой узел понадобится, если хочешь закрепить конец на свае или якорь от шлюпки. Дома можете даже своего пса посадить на якорь, то есть закрепить собаку у забора.

         Потом  Дракон предложил ребятам самим потренироваться. По примеру Дяди Райво ребята постарались подбрасывать верёвку и заново ловить, но кончилось тем, что бросательный  конец зацепился за ухо Матса, а Тынн никак не мог поймать верёвку с воздуха. Дракон показал ещё раз, и у него это легко получилось:

         – Узел простой и открывается просто.

         – Никакой это не простой, – хмуро пробормотал Тынн после того, как «обезьяний кулак» ударил  ему по  большому пальцу. – А это что за вееблинг ещё?

         – А… вееблинг… – протянул боцман. – Как вы знаете, ребята, у парусников были мачты, которые закреплялись вантами, то есть железными тросами. Чтобы залезть на мачту, надо было иметь лестницу. Вееблингами называли из дерева или металла сделанные ступеньки, которые прикреплены к вантам тем же самым узлом.

         Наконец-то ребята научились делать узел вееблинга. И после этого дядя Райво показал ещё несколько узлов. Всё быстрее и быстрее появлялись новые узлы в руках боцмана.

         – На судне мы используем множество узлов…– сказал он.

         Тынн и Матс постарались не отставать от «тренера», но это было безнадёжной попыткой. В конце концов их верёвка оказалась полным недоразумением. Увидев мальчиков, сидящих с грустными лицами на палубе, боцман только головой покачал: они были полностью опутаны бросательным концом. Что ж, до отхода парома оставалось не так много времени, и надо всё-таки «мужичков» размотать. Общими усилиями дело удалось. Обматывая бухту бросательного конца, дядя Райво хитро поглядывая на мальчиков, спросил:

         – Как я понимаю, вы всё-таки хотите научиться завязывать узлы?

        Ответ братьев был не очень убедительным, и, кроме того, урок уже слишком затянулся. Тынн предпочёл бы бросать «обезьяний кулак», а Матс вспомнил о прекрасной тёте Кайе, но, увы, об этом вслух они не сказали.

         – У меня есть цветной плакат, на котором нарисованы все морские узлы. Я подарю этот плакат вам, ребята, но только при одном условии, – на этом месте боцман сделал паузу и с важным видом поднял указательный палец. – Приходя следующий раз на борт, демонстрируйте мне хотя бы десять узлов. Согласны? По рукам?

         Ухмыляясь, дядя Райво протянул свою большую ладонь ребятам. И обе руки Тына и Матса туда свободно поместились. Вдруг радиостанция на ремне боцмана зашипела:

          – Боцман, боцман, отвечай капитану, приём.

          – Боцман слушает!

          – Как у вас там дела? Что-то вы на долгое время зашкерились.

          – Мы на баке. Всё в порядке. Стараемся понять всё подноготную морских узлов.

          – Ясно! –  ответила радиостанция. – У вас ещё в запасе полчаса, потом,  боцман, у тебя начинается погрузка, конец связи.

          – Ясно, в запасе ещё полчаса, конец связи, – дядя Райво повесил радиостанцию на пояс. – Что-то мы с вами тут надолго языками зацепились, так мы ничего не успеем.

         – А что такое бак? – спросил Матс.    

         Боцман почесал себя за ухом:

         – Ну, бак на судне – то это место, где мы сейчас находимся.  Одним словом, это палубная надстройка, которая соединяет левый и правый борта и на котором располагается швартовая техника.

         – А такое место на корме называется кормовым баком? – спросил Тынн.

        – На корме швартовая техника находится на юте, – ответил боцман.

         – Ют, бак… –  недовольно пробормотал Тынн и пожал плечами. – Ну точно китайский язык!

         – Это не китайский язык, – объяснил дядя Райво. – В основном морские термины в наш язык пришли из английского или голландского. Давайте-ка продолжим нашу экскурсию. Скажите мне, ребята: что это за большие механизмы здесь? – дядя Райво постучал рукой по большим металлическим барабанам, на которые были намотаны швартовые концы. Матс когда-то видел,  как бабушка на швейной машинке накручивала нитки на шпульки, и так он ляпнул:

        – Наверняка это шпулька для швартовых концов.

         – Сам ты шпулька, – шутя сказал боцман, и важно поднял указательный палец. – Смысл-то  правильный, а терминалогия не соответствует… – добавил он. – Эти «шпульки» называются якорными лебёдками, с помощью которых отдают и выбирают якоря. А также используют для натягивания швартовых концов. Сами же попробовали, вручную вытягивать тяжело.

         Ребята закивали. Действительно, концы оказались тяжёлыми. Матс уставился на якорную цепь и покачал головой:

         – И эта очень тяжёлая. Наверно, вручную не сдвинешь.

         – Один якорь на Silja Festival весит шесть тонн, и высота – три с половиной метра. В три раза выше тебя, Матс! – объяснил дядя Райво, усмехаясь.

         – Ну да, из этой дырки цепь выходит и уходит в другую дырку, – сказал Матс, задумчиво созерцая якорь и важно держа руки в карманах.

         Боцман недовольно вздохнул и покачал головой:

         – Якорный канат держится под полубаком в ящике якорной цепи. Через палубный клюз цепь идёт через лебёдку – в якорный клюз. И никаких дырок тут нет. Дырка может быть в борту судна… но тогда мы имеем дело с аварией, и это уже пахнет морской катастрофой.

         Матс чувствовал себя неловко: сплошное недоразумение с этим Драконом, постоянно он чем-то недоволен. Чтобы скрыть свою неловкость, Матс быстро опять задал вопрос:

         – И сколько у нас в запасе якорной цепи?»

         – Двенадцать смычек с обоих бортов, – у боцмана был готов ответ.

         – Смычек? – с удивлением переспросил Тынн.

         – Да, смычек. Одна смычка – это двадцать пять метров, считайте сами, –  порекомендовал боцман.

         – Ого! – восхитился Тынн. – Целых триста метров!

         Для младшего брата арифметика собой никакой трудности не представляла. Уже тогда, когда Матс в первом классе  попытылся узнать все прелести этой науки, Тынн, который был двумя годами  младше, сидя рядом, схватывал всё налету. Иногда, когда отец Калле брался проверить домашние работы Матса, для Тынна, читающего книгу,  не составляло никакой трудности выкрикнуть правильный ответ раньше брата. Ему просто нравилось подразнить Матса.

 (Продолжение следует)

Перевод автора.