Ровно десять лет назад не стало русского прозаика, поэта, публициста, редактора журнала «Москва», удивительного человека Леонида Ивановича Бородина (1938–2011). Событий личной биографии Бородина хватило бы на десяток увлекательных романов: детство на берегу Байкала; юность в Заполярье; изгнание с филфака Иркутского университета (это было время, когда на факультете учились В. Распутин, А. Вампилов, М. Ворфоломеев); ударные стройки; ленинградский аспирантско-журналистский период жизни, связанный с тайной политической организацией ВСХОН (Всероссийский социал-христианский союз освобождения народов); два лагерных срока; возвращение в Москву и журнальная работа, смысл которой определяли два постулата – православие и российская государственность как безусловные ценности.
Написано Л. Бородиным не так уж много: «Повесть странного времени» (западное издательство НТС, конец 1970-х); «Год чуда и печали» (начало 1980); роман «Расставание» (1982); повесть-притча «Ловушка для Адама» (1993); историческая повесть «Царица смуты» (1996); автобиографическое повествование «Без выбора» (2003). Это почти все.
Но в обойме немногочисленных публикаций особое место занимает повесть «Третья правда», вышедшая в мюнхенском журнале «Грани» в начале 1980-х. Это самое известное на сегодняшний день художественное произведение писателя, название которого вошло как национально-культурный стереотип в общественное и индивидуальное сознание наших современников, при аналитическом декодировании, прежде всего, соотносится с мировоззренческими константами, определявшими жизненное поведение писателя. В 2002 году при вручении ему Солженицынской премии, присужденной «за последовательность и мужество в поисках правды» Л. Бородин признался: «Я готовился жить только по правде… Русская правда… должна быть сохранена в душах для необходимого, сначала бы душевного возрождения. А там, глядишь, дорастем и до духовного».
Идеологическую сущность своей главной повести расшифровывал Л. Бородин в комментарии, приведенном одним из исследователей его творчества: «поиск правды» – наиболее характерная черта его героев.
Главный из них – Иван Рябинин, статный красавец-егерь, русский богатырь, который изначально прекрасно понимал, в чем смысл его жизни – в сохранении тайги как уникального природного мира на века. Но безоблачного счастья благородному и сильному Ивану судьба не подарила: жена погибла, сын в детском доме вырастает не Иваном, как матери грезилось, а «Ванькой». В неволе, в видениях, открывавшихся Ивану Рябинину в мученический жизни, иррационально восстанавливаются его связи с Господом, в снах метафорически фиксируется прозрение. Но истинное открытие собственной сути приводит к трагедийному завершению его жизни уже после того, как в мистических видениях однажды исчезли реальные признаки окружающего мира, было разрушено его сокровенное пространство.
Всю жизнь рядом с Иваном его друг-соперник Андриан Никанорович Селиванов – внешне полная противоположность Рябинина: «невысокого роста, щуплый, пронырливый», «косой», хилый и худосочный, сучок трухлявый, одним словом – мужик невнушительный. Правда его иная – состоит в стремлении «жить по своему желанию и прихоти».
Л. Бородина больше всего на свете интересует именно это противостояние, пожизненный спор, в котором формально выиграл Селиванов, сохранил дом товарища, воспитал его дочь, нашел и взял под свою опеку сына. «Ловкий» и «хитрый» Селиванов выстоял, потому что его правда совпала с историческим временем, маркируется не менее определенными земными событиями и фактами, но противоречит вековому жизненному опыту сибиряков, потому и «путался» он всю жизнь, «словно кляча в порванной упряжке». Результат – в финале повести Селиванов просто не допускается в небесное пространство, к другу, которому была предназначена принципиально иная траектория развития на основании отождествления истинной жизни с чистой совестью.
Л. Бородину удалось создать уникальную эстетическую реальность, в которой отразился ключевой цивилизационный конфликт, в иных вариантах зафиксированный В. Распутиным и В. Шукшиным. Трагедия Ивана Рябинина – символ завершения героического этапа национальной истории, эпохи абсолютного единения человека и природы. Но и к Селиванову судьба не была милосердной. Именно в его судьбе отразился весь трагизм новой, той самой «городской» реальности, подавляющей национально-исторические инстинкты, деформирующей аксиологические основы бытия. Л. Бородин уловил в истории жизни и передал в бесконечной саморефлексии именно этого персонажа множественные проявления нового содержания векового конфликтного диалога православия и индивидуализма, которое до него фиксировали только философы, замечавшие, что «никогда еще в истории человек не становился настолько проблематичным для себя», как на излете ХХ столетия.
Думается, что именно с этой повестью Л. Бородин останется в истории русской литературы, присутствует в сегодняшних спорах и размышлениях о будущем России, о возможности обретения в новых социальных и исторических условиях той степени свободы, которая позволит «сыну неба и земли» устроить свою жизнь в соответствии с «третьей правдой», предполагающей совмещение «Божьей воли, природно-космического и естественно-исторического начал».