Редакция газеты «Петербургский публицист» продолжает знакомить читателей с рассказами известного петербургского публициста, ветерана отечественной журналистики Александра Сергеевича Травина. Это талантливая и яркая проза, основанная на реальных событиях. Особенно важно то, что она не носит строгого официального характера, а в свободной и увлекательной форме повествует о профессиональной журналистской среде. Это, по сути, документальная проза, которая представляет собой ценное историческое свидетельство того, что происходило в нашей журналистике в не столь отдаленное время. Через тексты, с порой забавными, шутливыми сюжетами, насыщенные интересными деталями, автор с присущим ему мастерством передает колорит эпохи, рассказывает о том, как работали, а иногда и отдыхали ленинградские журналисты в советское время.

Нобелевский лауреат из «Социндустрии»

            Однажды майским утром я сидел за рабочим столом и писал в завтрашний номер газеты подборку новостей с промышленных предприятий. Работу прервал шумно распахнувший дверь кабинета Михаил Кутапин из отдела науки: 

         – Почему-то на мой телефон позвонил некий Андрей Дмитриевич из «Социалистической индустрии» и попросил, чтобы ты срочно позвонил ему в газету. Оставил свои московские координаты …

         Однако я решил, что если так срочно понадобился кому-то, тот и сам найдет возможность связаться со мной. Но тут же вспомнил, что сегодня пятое мая – День советской печати, и, возможно, «Социндустрии» нужна какая-то информация из Ленинграда. Коллегам следует помогать.

         Сразу же звонить по оставленному мне номеру я не стал. Хотелось хотя бы закончить начатую фразу. И снова возник Михаил:

         – Ну как, позвонил?

         «Чего это он так интересуется?» – невольное подозрение пробежало и исчезло.

         Поставил точку и по междугородной линии заказал Москву. Обычно на вызов абонента уходило десять-пятнадцать минут. Решил неизбежное ожидание заполнить разговором с коллегой, сидящим за своим столом в углу, слева. И только повернул голову, собираясь что-то сказать, как раздались длинные гудки соединения. «Как-то слишком быстро» – секундой отметилось в голове.

         – Андрея Дмитриевича можно? – спросил ответившую мне женщину.

         –  А зачем он вам?

         – Андрей Дмитриевич только что попросил срочно позвонить ему.

         – Странно, – в трубке слышался гул, такой же, как в наборном цехе типографии с его линотипами. – Впрочем, Андрей Дмитриевич уже подошел, передаю ему трубку.

         Я представился: Травин Александр Сергеевич, газета «Ленинградская правда».

         – Слушаю вас, – с непонятным мне напряжением в голосе произнес Андрей Дмитриевич.

         – Нет, это я слушаю вас, – скрывая нарастающее раздражение, возразил я. – Ведь это вы меня искали, а не я вас.

         – Я никуда не звонил и никого не искал, – в голосе моего собеседника проступало ярко выраженное возмущение. – Опять какие-то происки!

         – Ну что же, будем считать это недоразумением. До свидания.

         Закончив разговор, я опустил трубку и, поудобнее придвинув стопку бумаги, взялся было за авторучку. Но отложил ее в сторону. У меня возникло беспокойство. Что это было?

         Через час, едва я дописал сводку новостей, вновь появился Кутапин. Он загадочно улыбался:

         –  Позвонил?

         – Ну да. Твой Андрей Дмитриевич … Как-то странно он себя вел.

         –  А ты знаешь кто он?

         – Ты же сам сказал – журналист из «Социндустрии».

         – А вот и нет, – радостно замахал руками Кутапин. – Ты разговаривал с лауреатом Нобелевской премии мира, Героем Социалистического Труда, академиком Сахаровым.

         – Что же ты натворил! Такой, Миша, подлянки я от тебя не ожидал, – заорал я и двинулся в его сторону.

         Кутапин пулей вылетел из кабинета.

         Вся эта сотворенная коллегой ситуация могла принять скверный оборот. Дело в том, что в августе я собирался в двухнедельную поездку по Франции. Академик Сахаров же за свои крамольные с точки зрения власти высказывания уже находился в опале. К тому же той весной состоялась наделавшая много шума его поездка по республикам  Поволжья. Встречи А. Д. Сахарова отслеживались, а телефонные разговоры прослушивались соответствующими органами. Стало понятно, почему меня мгновенно соединили с академиком. Разговор могли расценить как зашифрованный, предположить, что могу отвезти во Францию компрометирующие власти материалы, встретиться там с какой-нибудь одиозной фигурой, взять меня в «разработку». И тогда – прощай, Франция!

         Нужно ли предупредить редактора о нежелательном контакте корреспондента партийной газеты с диссидентом и правозащитником? Чтобы к нему не возникло вопросов со стороны «большого брата», решил обратиться к сотруднику, по долгу службы связанному с идеологическими структурами госбезопасности. Рассказал ему о положении, в которое меня поставил Кутапин.

         – К редактору не ходи. Обойдется.

         Значит, сам, если возникнет необходимость, все разъяснит чекистам.

         И обошлось.

         Но вот как бывает в жизни: каждый проступок может бумерангом вернуться к содеявшему неблаговидное дело. Миша Кутапин, едва не сорвавший мне поездку, вскоре обратился ко мне за помощью.

          Он сообщил, что накануне вечером в ресторане «Застолье» (был такой на Невском проспекте неподалеку от Литейного) у него отобрали редакционное удостоверение за то, что он сделал замечание официанту. Директор сказала: «Вам его вернет Травин».

         Но, выяснилось, замечание сделал не он, а ему – когда Мишина компания слишком буйно разгулялась.

         – Устрою вам большие неприятности! – хорохорился Кутапин. – Вы знаете, кто я? Журналист, работаю в «Ленинградской правде»!

         – Не может быть, что вы работаете в такой уважаемой газете, –  со строгим выражением лица, скрывая хитроумную уловку, удивилась Елизавета Константиновна Куликова, директор ресторана и моя давняя знакомая.

         – Не верите? – еще больше разошелся Кутапин. – Так посмотрите на мое удостоверение!

         Куликова мгновенно выхватила его из руки журналиста, положила в карман и пошла  в свой кабинет. Мгновенно протрезвевший Миша терся возле нее и клянчил: верните документ. Тогда и прозвучала та сакраментальная фраза, у кого он может его получить.

         Для меня настала прекрасная возможность отыграться.

         – Конечно, выручу тебя, Миша. Только удостоверение Елизавета Константиновна мне еще не передала. Зайди попозже. Я с ней созвонюсь.

         И, действительно, мы с Куликовой кое о чем договорились.

         Когда Кутапин появился, я сказал, что директор ресторана уехала в трест на совещание. В течение дня она отлучалась то к поставщикам продукции, то провожала своих коллег из Архангельска, то еще была чем-то занята. На следующий день Куликова тоже оказалась якобы недоступной.

         Кутапин все больше и больше нервничал:

         – Узнает редактор, выгонит на улицу.

         На третий день я сжалился:

         – Иди к директору, купи цветы и извинись.

         Вернулся Михаил радостный, с удостоверением.

         – Кстати, где ты взял засекреченный номер телефона Сахарова?

         – Никакой он не засекреченный. Нашел его в телефонном справочнике Академии наук.

         Так благодаря неудачной выходке коллеги мне удалось услышать голос человека, который через несколько лет стал символ нарождающейся в России демократии.

         Моей поездке во Францию никто не препятствовал. Вернувшись, я опубликовал очерк «Песня в лесу Барневиля».

Кто над нами вверх ногами

         Телевизионные съемки демонстрации трудящихся в очередную годовщину Великой Октябрьской Социалистической Революции – дело серьезное и ответственное. Они поручались лучшим журналистам и операторам Ленинградской студии телевидения.

         В тот день седьмого ноября моросил дождь. Люди шли под зонтами, обходя лужи. Но для журналистов и телеоператоров это не являлось помехой в работе. Съемки демонстрации на Дворцовой площади прошли успешно.

         Уже днем ленинградцы увидели на экранах своих телевизоров колонны демонстрантов, проходящих вдоль трибун, и возвышающееся над ними начальство. Председатель Ленинградского комитета по телевидению и радиовещанию Р. В. Николаев тоже просматривал сюжет в своем кабинете. Кое-что в нем насторожило Ростислава Васильевича. Но осмыслить увиденное он не успел.

         В телефонной трубке загремел голос первого секретаря обкома партии Г. В. Романова:

         – Вы что, пьяные все сидите!? У вас люди идут вверх ногами, а вы не видите. Объясните, как допустили такое.

         Николаев мгновенно сообразил: при монтаже отснятой пленки часть ее склеили в перевернутом виде. Но не ссылаться же на это первому секретарю. Нужно извернуться и найти нужные доводы. И это у председателя комитета получилось:

         – Григорий Васильевич, не вверх ногами. Наш молодой телеоператор решил нетрадиционно снять движение колонн, людей через их отражение в луже.

         – Ладно, исправляйте ошибку. И чтобы больше никакой воды на экране не было, – смилостивился Романов.

         Буря начальственного гнева благодаря находчивости председателя Комитета по телерадиовещанию, пролетела мимо. Никто из героев «новаторских» кадров даже выговора не получил.

Радости жизни

         Утром, проводив жену на работу, журналист Виталий Заточиев остался дома один. В редакцию идти не надо — отгул.

В квартире было жарко, и он решил не одеваться. В трусах и майке ходил по комнатам, декламировал стихи, что-то напевал. Потом включил громкую ритмичную музыку. Заточиеву было хорошо. Он радовался жизни.

Тем временем его ждал сюрприз. У жены разболелась голова, и она отпросилась с работы домой. За дверью квартиры гремела музыка. Заточиева насторожилась: что происходит? Боль в голове усилилась, и от этого с каждой секундой портилось настроение. А вдруг муж не один, вдруг у него чужая женщина? Такое вот у Заточиевой возникло подозрение. Интуиция еще ни разу ее не подводила.

Нажала на кнопку звонка. Никакой реакции. Стала стучать кулаками в дверь. Виталик не открыл. Музыка не стихала. В душе жены закипала ярость. Она уже не могла сдерживать себя. Отошла на несколько шагов и, придав своему грузному корпусу нужное ускорение, мощным ударом вышибла дверь. Вместе с ней и влетела в квартиру. 

Виталий, по-прежнему в трусах и майке, испуганно смотрел на жену. «Так и есть, — подумала Заточиева, — он не один». Схватив утюг, почему-то оставленный в прихожей, она изо всех сил швырнула его в мужа.

         Тот успел извернуться, и гладильный снаряд прямиком влетел в мебельную горку. Хрустальные и фарфоровые осколки бокалов, чашек и вазочек полетели в разные стороны. Утюг, правда, не пострадал.

Кипящая от негодования женщина стала метаться по комнатам, кухне, не остались без внимания и ванная с санузлом.

— Где она?! — закричала Заточиева. — Куда ты ее дел?

— Кого? — дурным от происходящего голосом спросил Виталик. — Никого нет. Видишь — музыку слушаю, стихи читаю…

— А почему же ты в трусах? — не успокаивалась жена.

— Мне жарко, и я дома один.

— Теперь не один. Одевайся и быстро исправляй все, что ты натворил.

В этот раз интуиция подвела Заточиеву. Правда, она не расстроилась. Журналист Заточиев был полностью под ее контролем. Виталий не стал возражать, что это он виноват в разгроме.

Долго искал слесарный инструмент, да так и не нашел. Совка и метелки на месте тоже не оказалось. Но жена уже не сердилась. И боль куда-то улетучилась из ее головы. Вместе с Заточиевым она тоже радовалась жизни.

Подарок кандидату

         На Загородном проспекте, неподалеку от Пяти Углов, было кафе, в котором варили вкуснейший кофе. Выпив по чашечке маленького двойного, мы с Вадимом Барышевым вышли на улицу, собираясь поехать на его «Жигулях» к нашему общему другу Александру Искринскому. Была важная причина.

         В это время мимо нас проходила высокая девушка. Левой рукой, в которой дымилась сигарета, она оживленно жестикулировала, а правой крепко держала за плечи худощавого парня – голова его едва доходила до подбородка девицы. Неожиданно рука акселератки, словно указка учителя, дернулась в нашу сторону.

 – Вот, – обратилась она к спутнику, – учись, как надо жить. Впрочем, ты так и останешься безмыгой.

Услышав такое, мы на ходу рассмеялись, но тут же застыли как вкопанные. Наше внимание привлекла еще одна девушка: такая обтекаемая, в красных брюках и белом бадлоне.  В руке она держала модный яркий полиэтиленовый пакет с изображением заокеанского тракториста голливудской внешности.

– Смотри, – я повернулся к Барышеву, – вот он, наш подарок Искринскому.

Вадим сразу включился:

– Едем на перехват!

Но возникла закавыка. Девушка удалялась в сторону Владимирской площади. Чтобы приблизиться к красным брюкам, нам надо было сделать разворот. Этот маневр, игнорируя разделительную полосу, Вадим осуществил блестяще. Теперь мы наблюдали за идущей не спеша девушкой с противоположной стороны проспекта.

Вот она зашла в магазин. Вот остановилась у витрины и поправила прическу. Вот купила стаканчик мороженого. Но подъехать к ней невозможно, и мы продолжаем параллельное движение. Впереди Владимирская площадь. Неужели повернет к метро? Тогда мы ее потеряем. Но девушка, словно почувствовав тревогу веселых преследователей, пересекла проспект и оказалась на нашей стороне. Оставалось только выждать, пока объект остановится, и подъехать. Но и это сделать было невозможно – то мешали припаркованные авто, то пугало «Остановка запрещена». А красотка уже перешла Невский проспект и зашагала по Литейному, с интересом разглядывая окружающий мир.

Едем за ней чуть ли не на первой передаче. Но вот открылся оперативный простор. Мы видим красные брюки на Литейном мосту. Магазинов  здесь нет, а прохожих мало. Остановиться по-прежнему нельзя – в обе стороны идет поток машин. Наконец-то удача! Девушка повернула на улицу Лебедева. Уже ничто не мешало настигнуть ее.

Выскакиваем из «Жигулей»:

–  Девушка, постойте! Едем за вами  от Пяти Углов и наконец догнали.

– А зачем?

– Понимаете, мы хотим подарить вас известному журналисту Александру Искринскому.

Девушка звонко рассмеялась:

– Как это – подарить?!

– Знаете, у Сани сегодня знаменательное событие. Его приняли кандидатом в члены КПСС. Традиционный подарок ему не интересен. А вот если вы приедете его поздравить, он это высоко оценит. И не пугайтесь, мы вас отвезем, куда скажете, как только пожелаете. 

Тут мы представились и узнали, что незнакомку зовут Юля. Она задумалась, а потом с искоркой в глазах  улыбнулась:

– Я согласна. Только подождите минут десять. Я должна зайти к подруге и передать пакет.

Юля зашла в ближайший подъезд, а мы курили возле машины. Прошло десять минут, пятнадцать, двадцать… Наша новая знакомая не возвращалась.

– Не придет, – уныло предположил Вадим.

– Подождем еще.

И Юля появилась:

– Поехали!

Интересное это было время. Люди верили только в хорошее. Девушка могла спокойно сесть в машину к незнакомым молодым мужчинам, нисколько не опасаясь, что они будут вести себя непристойно.

Вскоре мы оказались возле дома «именинника». Поднялись на третий этаж и спрятали Юлю за спинами. Нажали кнопку звонка. Открылась дверь. Лицо Искринского было хмурым:

– Никакого настроения. Лейбович что-то пробурчал, а Кошванец мог бы и приехать, поздравил бы… Только Боря Мисонжников нашел что сказать.

– Но мы-то приехали. И не с пустыми руками, а с подарком.

Саня инстинктивно посмотрел на наши руки. Гостинцев в руках не было. Но удивиться он не успел. Мы с Барышевым расступились, и перед глазами Искринского предстала Юля. Физиономия его сразу посветлела.

Прошли в комнату. На столе как обычно стояла ваза с овсяным печеньем. Вскоре появился и кофе в разнокалиберных чашках и стаканах. Начался неспешный разговор, в котором  с удовольствием участвовала и Юля.

Минут через сорок мы с Вадимом встали, незаметно для хозяина посмотрели на наш презент в красных брюках.

– Нам с Вадимом пора.

Юля этот сигнал не приняла.

Несколько раз я видел ее у Искринского, но потом она перестала появляться у Сани, вернулась в свою привычную жизнь.

Разные подарки вручали кандидатам в члены партии, но такого, уверен, никто еще не получал.