Давным-давно я загорелась идеей побыть волонтёром в коронавирусной больнице и предвкушала этот момент. Момент, когда я смогу сказать: ребята, хотите немного интересного опыта?
Но по мере получения этого самого опыта я всё больше впадала в растерянность. То есть периодически я хвасталась кому-то в личной беседе, что, мол, волонтёром служу в Ленэкспо, но на вопросы типа «Как оно там?» мычала что-то невнятное и впадала в ступор.
В итоге получилось как в «Двух капитанах»:
— Ну, ждeм-ждeм. Ждeм полярных рассказов. Слепые полeты, вечная мерзлота… дрейфующие льды… снежные пустыни…
— Всe в порядке, Николай Антонович. Льды как льды, пустыни как пустыни.
И сколько бы я ни искала слов, выходило всё очень банально.
Что ж, попробую за эту банальность зацепиться.
Как?
Стать волонтёром оказалось совсем не сложно. Я зарегистрировалась на сайте Добро.ру и подала заявку на нужную мне вакансию. Через некоторое время со мной связалась координатор по волонтёрам Ксения Грачёва. Я отправила ей свои данные и добавилась по приглашению в специальный чат.
Собственно там и организован процесс:
- Раз в неделю выкладывается онлайн-форма с графиком на следующую неделю. Ставишь галочки, когда сможешь, а когда не сможешь выйти.
- Каждый вечер выкладывается список волонтёров на завтра.
- Если вдруг забываешь свой график, есть специальная таблица.
- Есть ещё таблица часов, она больше для медиков (им это в практику идёт), но и я получила в свой профиль волонтёра какое-то время.
Кстати сказать, спасибо Ксении за её терпение к моему тотальному непониманию происходящего и к бесконечным вопросам.
В первый раз ехать в Ленэкспо было по-настоящему страшно. Не столько заразиться, сколько навредить. Слабоумие и отвага, — говорила я себе. Лезешь куда не надо со своими дурацкими принципами, мешаешь серьёзным людям работать. В голове играла та самая мелодия из фильма «28 дней спустя».
В штабе волонтёров меня познакомили с памяткой, где я впервые увидела словосочетание «красная зона». Стало немного страшно.
Кто?
Делясь планами со знакомыми, я получала разные оценки. Кто-то говорил, мол, молодец, расскажешь, как там. Кто-то — наоборот: в стране всё плохо, государство экономит на медиках, идёшь дармовой рабочей силой.
Ещё боялась говорить близким. В конце концов, последствия касаются не только меня. Но родные восприняли всё спокойно, а учитывая степень защиты в госпитале, я с большей вероятностью могла заразиться в метро.
Во второй раз было просто физически тяжело. Лень ехать.
А потом как-то легко пошло, и все эти этапы стали даже в радость.
Где?
Сначала на метро до «Приморской». Потом «наземкой» до Ленэкспо. Пересекаешь огромную площадь. Корпусов много, мне в Пятый. Пятый корпус смотрит окнами прямо на залив, но территория его огорожена забором с колючей проволокой, по периметру ходит охрана, вход через КПП.
В раздевалке натягиваю на себя что-то лёгкое и уже оттуда иду в «красную зону».
Облачение в «скафандр» напоминало мне те видео с Youtube, где какая-нибудь придворная дама галантного века в течение пяти минут одевается для бала. Чулки, корсет, несколько юбок… Специальная картинка на стене демонстрировала последовательность элементов: шапочка — внутренние перчатки — комбинезон — бахилы — респиратор — очки — внешние перчатки. Мне нравилось делать всё строго последовательно, я будто совершала магический ритуал перехода между двумя мирами.
Перед входом было что-то вроде шлюза: труба с санобработкой — и дальше …
Лет 15 назад была такая видеоигра — «Мор.Утопия» — про эпидемию в маленьком степном городке. Каждый игровой день зараза охватывала строго один район. При входе в этот район цветовая гамма менялась: всё становилось сине-зелёным. Я вспомнила это при первом своём спуске в «красную зону».
Высоко над головой — крыша, а под ней — нарезанные невысокими перегородками соты-палаты. Если вы когда-нибудь видели фото временного госпиталя в Интернете, то да — примерно так всё и выглядело. Только в нашем корпусе палаты были большие — не «соты», а целые «улицы», в каждой — до 20 человек. Свет приглушён, звуки сливаются в ровный гул, по гигантскому корпусу непрерывно перемещаются белые фигурки персонала и цветные фигурки пациентов. «Красная зона» похожа на большой муравейник.
Это и есть передовая войны с эпидемией?
Что?
Самое сложное было сидеть без работы. Я имею в виду физически тяжело. Не дай бог залезть в телефон. Сразу наваливается тяжесть, духота, болит затылок, становится душно, очки стягивают голову, давят на переносицу. Волонтёры научили меня постоянно искать себе занятие, не дожидаться, пока меня позовут. Разносить мешки с передачами, катать ватные шарики, убирать штативы для капельниц, наклеивать бирки на баночки для анализов.
Были у нас и «штатные» обязанности:
- Измерять температуру и сатурацию (процент насыщения крови кислородом). Да, я подержала в руке тот самый термометр «пистолет»!
- Помогать врачу на компьютерной томографии.
- Проводить дыхательную гимнастику c пациентами.
- Курсировать между «чистой» и «грязной» зоной с документами.
В феврале количество пустых коек стало быстро увеличиваться. Вечерний замер температур стал совсем коротким, и за час можно было «обслужить» вдвоём весь Пятый павильон. Уходили мы уже в сумерках, не затемно, а вскоре меня и вовсе перестали назначать на смену. При прочих равных от волонтёров-медиков всё-таки больше пользы. Я просматривала редеющие графики смен, падающие столбики заражений, вспоминала ряды аккуратно заправленных коек.
Я радовалась, что успела.
Зачем?
Хотелось быть именно участником борьбы с эпидемией. Не просто жертвой или наблюдателем.
Немного из любопытства.
И ещё по одной причине.
Банальность добра
Есть такая книжка — «Банальность зла: Эйхман в Иерусалиме». На неё ссылаются, когда говорят о природе человеческой жестокости. О том, что стать чудовищем можно между делом, просто выполняя добросовестно свою работу.
Попробую возразить и скажу, что нельзя рассуждать о человеческой жестокости в отрыве от человеческой любви. Нельзя говорить о природном эгоизме человека и молчать о таком же природном альтруизме.
Мы слишком привыкли к тому, что человек обычный мелочен, лжив и подл. Герои затерялись где-то там, в другой вселенной, и это явно не простые смертные.
Ведь если верить российскому кино, добрый, самоотверженный поступок может совершить только истерический безумец, яркая индивидуальность, которая воюет со злом –
- за ржаную булочку,
- за себя и за Сашку,
- за бога и веру,
- вопреки кровавому режиму,
- поневоле,
- поддавшись настроению, —
— и никогда просто так, в силу своей человеческой природы.
Такого героя не понять. Таким героем не стать.
А ведь я была там, где воюют вовсе не безумцы и вовсе не за мутные абстракции.
Вот стоит художник в простенке и быстро рисует кого-то с сестринского поста. Медсёстры гадают, кого. «Ты его попроси, он и тебя нарисует», — говорит мне кто-то. Художник, по его словам, был спасён «ангелами»-врачами, и благодарит всех, включая меня, хотя я просто пришла с термометром.
Вот молодого врача с радостью провожают на «большие выходные», будто на побывку, он счастлив, всех обнимает.
Вот обед, столовая, мой суп грузится в микроволновку вместе с супом парня, который в очереди передо мной. Я благодарю его, но печь прогревает плохо, мы едим холодное, и всё равно весело.
Вот пожилая пациентка улыбается: процент кислорода — 97, вчера было 92, можно плясать уже.
Вот старшая по смене учит меня, что если прорвать край рукава комбинезона большим пальцем, то обе перчатки сидят на руке плотнее.
Вот «мёртвое время» между 14 и 15 часами, мы сидим на сестринском посту и катаем вату. Буквально, ватные шарики для уколов. Идут разговоры о родных, о выходных, о планах на жизнь. Все узнают, что я не медик, и удивляются. «А у тебя муж есть?» — спрашивает одна из медсестёр («Тебе больше делать нечего?» — перевожу я её вопрос). Улыбаюсь.
Вот над койкой приколоты к стене картинки. Палаты многоместные, личное пространство микроскопическое, но человек не сдаётся, не бросает жить.
Пафоса нет. Надрыва, истерики, ругани. Разговоров о деньгах и жалоб на жизнь.
Только лежат на некоторых койках листы бумаги с надписью «в реанимации», да зашипела однажды рация: «Родным сообщите?»
И не описать словами то чувство свободы, когда выходишь из павильона на берег Финского залива, видишь за колючей проволокой лёд залива, на льду — рыбаков, а дальше — горящий огнями город.
Будто несколько часов жил по-настоящему, и теперь можно немного пожить понарошку.
Будто тебе принадлежит весь мир.
Петербургский публицист 