Продолжаем публикацию произведений Александра Сергеевича Травина –  петербургского публициста, ветерана отечественной журналистики. Его  небольшие, созданные на документальной основе рассказы показывают до сих пор не известные стороны журналистской профессиональной деятельности. Эти истории – из другого времени, из другой страны. Конечно, так передать детали, частные эпизоды жизни журналистов мог только человек, который всё это пережил сам. Имена некоторых персонажей изменены, но любой ветеран ленинградской-петербургской журналистики без труда узнает людей, с которыми вместе работал, дружил, переживал не только трудные, но и веселые моменты бытия. Ведь такова жизнь… 

Картофельные разговоры

         В сентябре Ким Садовников, руководитель студенческих отрядов, посланных на уборку картофеля в Ленинградской области, получил партийное задание. Оно не было трудным. Требовалось собирать информацию о ходе работ, обобщать ее и пересылать для публикации в одну из крупных городских газет. Для этого Ким связался со знакомым ему журналистом Артуром Воротиловым и договорился, что будет ежедневно передавать ему сводки об успехах студентов на трудовом поприще, а тот обрабатывать их, придавая литературную форму, и публиковать в текущем номере издания.

         После трудового дня и вечера, проведенного на последнем сеансе в кино, Воротилов глубоко спал. В два часа ночи его разбудил телефонный звонок.

         – Записывай! – бодрым голосом докладывал Садовников. – Сегодня …

         И затем сообщил, сколько тонн картофеля собрали студенты и какие из бригад особенно отличились. Воротилов записал в блокнот цифры и фамилии. Засыпая, подумал: «Какая надобность в ночном телефонном звонке? Текущий номер газеты уже в печати и выйдет в свет утром; стало быть, Кимова информация попадет только в следующий номер. Мог бы и утром позвонить».

         Но Садовников этих тонкостей газетного дела не знал и следующей ночью, вернувшись с полей, снова радостно рапортовал Воротилову: сегодня собрали еще больше.

         – А ты знаешь, сколько сейчас времени? – спросил Артур. – Третий час.

         – Ну и что? – не растерялся жизнерадостный Ким и поучительно добавил. – Журналист должен уметь работать в любое время суток.

         Садовников звонил по ночам еще несколько раз, и наконец, изнуренный ночными картофельными разговорами, Воротилов не выдержал и решил проучить информатора.

         Получив очередной телефонный релиз, он очень вежливо сказал студенческому вожаку «спасибо» и, удивив его этим, положил трубку.

         В пять утра Артур набрал номер Садовникова и, когда тот недовольно пробурчал: «в чем дело?», Воротилов попросил Кима добавить новые факты в переданную им три часа назад информацию.

         – Какие еще факты? – заголосил Садовников. – Все, что узнал, я сообщил. А вот ты соображаешь, сколько сейчас времени?

         – Руководитель должен досконально знать положение дел и уметь отчитаться о них в любое время суток так, чтобы не оставалось вопросов, – парировал Воротилов.

         Опровергнуть эту тираду было невозможно. Ночные звонки прекратились. Спустя некоторое время завершилась и картофельная страда. Теперь уже ничто не мешало Воротилову спать спокойно и крепко.

Творческие муки

         В тот осенний дождливый день Николай Михайлович Гурков, редактор газеты «Вечерний Ленинград», в восемь часов вечера еще находился в кабинете: что-то обдумывал, записывал на листках бумаги. Неожиданно зазвонила смольнинская «вертушка» (особый телефон с четырьмя цифрами для начальственной связи). Голос из горкома партии потребовал, чтобы в завтрашнем номере была напечатана публицистическая статья о достижениях рабочего класса Ленинграда. В городе ждали секретаря ЦК КПСС по промышленности.

         Вроде бы ничего необычного в газетной практике, но вот ведь какая загвоздка: специфика вечерней газеты такова, что материалы должны поступать в набор к десяти часам утра для своевременной верстки полос. В середине дня уже начинали печатать тираж, чтобы к семнадцати ноль-ноль «Вечерка» была в киосках «Союзпечати» и в почтовых отделениях.

         Но нужная статья еще не написана и даже автор не найден. Сотрудников давно уже нет в редакции. Да и не всякий создаст такой ответственный материал, требующий не только большого журналистского мастерства, но и глубокого знания производственной сферы, людей и характеров. А фактор времени? Статья должна быть готова до прихода машинисток, стало быть, до восьми утра. Итак, нужен автор, который немедленно сядет за рабочий стол. Было над чем задуматься Гуркову.

         Но на ловца, говорится не зря, и зверь бежит. Дверь кабинета без стука открылась, и на пороге возник Александр Витигин, живущий на вольных хлебах (т. е. не состоящий в штате никакого издания). Виртуоз пера Витигин печатался в «Правде», «Ленинградской  правде», в журналах «Нева» и «Звезда» и, разумеется, в «Вечернем Ленинграде». Его книги охотно печатал Лениздат.

         – Сам бог тебя послал, – обрадовался Гурков.

         – С чего это ты так радуешься? – недоверчиво спросил Витигин. –   Только вчера виделись.

         – Так это вчера. А сегодня только ты можешь меня выручить. С твоим знанием людей, заводов, фабрик…

         – Сладко ты поешь, –  прервал речь редактора Витигин. –  Неспроста это. Говори, что тебе надо.

         – Для тебя пустяк. Написать шесть-семь страниц о людях труда, их успехах на производстве.

         – Сделаю, – солидно пробасил Витигин. – Через два-три дня принесу текст.

         – Какие три дня? Завтра к восьми утра он должен быть у меня на столе.

         – Ну-у… Это невозможно. Блокноты, записи, архивы у меня дома.

         – А голова у тебя где, с собой? Вот и начинай писать прямо сейчас, здесь, в моем кабинете. К утру успеешь.

         Такого оборота Витигин не ожидал. Лицо его выразило озабоченность. Но Гурков продолжал наступать.

         – Заплатим двойной гонорар, только постарайся.

         – Не в гонораре дело. Хотя не откажусь от твоей щедрости, – философски произнес Витигин. –  Мы же с тобой давние друзья, и я тебя выручу. Только мне все же  удобнее будет писать дома.

         – Ни в коем случае, –  встревожился Гурков. –  Еще заснешь. Садись за мой стол. Вот бумага, ручка и карандаш.

         С этими словами редактор быстро открыл дверь, вышел из кабинета и запер журналиста на два оборота ключа.

         Витигин, высокий, больших габаритов человек, остался один. Походил взад-вперед, но куда деваться. Сел за стол, взял стопку бумаги и придвинул большую настольную лампу с зеленым  плафоном.

          Левое крайнее окно второго этажа знаменитого здания на Фонтанке долго отсвечивало изумрудным светом. К середине ночи он сменился на соломенно-желтый цвет электрической лампочки. Витигин работал.

         Утром, около семи часов, Гурков был уже в редакции.  Подходя к своему кабинету, он неожиданно почувствовал специфический запах. Открыл дверь, и запах усилился. В редакторском кресле развалился Витигин и во весь рот улыбался. Настольная лампа, лишенная абажура, горела ярким светом, а рядом лежала кипа исписанных листков.

         На приставном столике стоял перевернутый плафон, наполненный жидкостью, источавшей тот самый запах. На поверхности плавал сломанный карандаш.

         –  А что оставалось делать! Горшков с цветами у тебя нет, а организм с его гидросистемой, ночь-то длинная, требовал своего. Твою наградную хрустальную вазу и кубок за пушкинский марафон я пожалел. Абажур оказался впору.

         Гурков не удержался от смеха:

         – Можешь абажурную идею использовать как рационализаторское предложение для журналистов. Давай текст.

         Редактор взял в руки несколько листов и принялся было читать. Но вдруг спохватился: что же делать с плафоном?

         – Как что? – язвительным тоном посоветовал Витигин. – Отнеси и вылей. Ты же меня обрек на муки творчества.

         Вызвать уборщицу Гурков  постеснялся.

         Зрелище было на грани фантастики. Редактор газеты «Вечерний Ленинград», член бюро Ленинградского городского комитета КПСС   Николай Михайлович Гурков с осторожностью держал в руках наполненный абажур и медленными шагами двигался по пустынному коридору к ближайшему туалету, в котором над специфическими «конструкциями» кем-то из шутников был приклеен вырезанный из газеты «Правда» заголовок:  «Нужна свежая струя»!

         Надпись появилась здесь отнюдь не случайно. Один из редакторов Дома прессы очень любил на летучках поучать журналистов: «Газете нужна свежая струя, в материалах должна быть свежая струя, необходима свежая струя»! Задолбал он этой струей сотрудников. Вот и показали редактору, где самое место этой свежей струе. Туда Николай Михайлович Гурков и вылил вместе с карандашом содержимое абажура, придав ему первозданную чистоту.

         Что касается статьи о рабочем классе, то она была своевременно опубликована. Гурков получил устную благодарность горкома, Витигин за свои творческие муки – повышенный гонорар, а многозначительный начальственный призыв больше не звучал на редакционных летучках.

Самоизоляция на шкафу

Осенью журналист Вячеслав Алтунин женился. Но своим бывшим подружкам не сказал ничего. Потом он очень жалел об этом, поскольку пострадал как морально, так и физически.

Дому, в котором он жил, предстоял капитальный ремонт, и все соседи  из большой коммунальной квартиры уже разъехались по новым адресам. Алтунин и его жена Эмма оставались в ней одни. Тянули время, потому что ехать куда попало не хотелось. Слава работал в центре города, в центре и жил. Зачем ему переезжать в Веселый поселок или в Купчино? Эмме тоже. Ведь она была как никак балерина. Вся ее хореографическая жизнь  связана с центром.

У Славика и Эммы было много общих интересов, и жили они  в полном согласии. До некоторой поры.

В середине февраля, морозной ночью, в квартире Алтунина раздался звонок. Слава крепко спал, а Эмма проснулась, накинула на плечи халат и вышла из комнаты. Звонок трещал не умолкая. Эмма приоткрыла дверь, и в коридор тут же втиснулись две подвыпившие девицы:

– Где Славик?

Эмма, онемев от такой наглости, уставилась на разнузданных девиц. А они продолжали наступать:

– Ты  вообще кто такая и что тут делаешь?

– Убирайтесь немедленно, –закричала бледная от гнева Эмма. – Я – жена Славы. А вы – ночные … 

И вырвалось нехорошее слово из несвойственного ей лексикона.

На шум в коридоре выскочил Алтунин. Он моментально узнал непрошеных гостей. Девушки были его  нештатными авторами из заводской многотиражки. Славик с трудом выпроводил их из квартиры и повернулся к жене. Она не стала слушать его объяснений и в негодовании ушла в комнату. Алтунин поплелся за ней.

Там на него обрушился целый поток соответствующих тирад и эмоций. Слава пытался вставить хоть слово в свое оправдание, но Эмма слушать его не желала. Она легла на тахту и отвернулась лицом к стене. Алтунин хотел было устроиться рядом. Но был сброшен на пол.

– Больше со мной спать не будешь, – твердо заявила жена.

         – А куда же я лягу?

– Куда хочешь.

На полу лежать было холодно, да и не на чем. Славик посмотрел на стоящий поперек узкой комнаты шкаф, задняя стенка которого была украшена картиной из жизни обитателей морского дна. Он придвинул стул и попытался взобраться на шкаф. Но Эмма молниеносно вскочила с тахты и, словно пантера, бросилась к Алтунину, впилась зубами один раз, другой, в его левую голень, пытаясь стянуть вниз. Славик судорожно дернулся и ловко взлетел на шкаф. Там он и провел ночь.

На следующий день в редакции Алтунин вел себя необычно. Задрав джинсы до колена, он ходил по коридору и с гордостью демонстрировал коллегам полученные ночью раны. Укусы производили устрашающее впечатление и внушали сочувствие к молодожену.

Вот до чего может довести страсть и обида любящей женщины.

Со временем обида Эммы  утихла, а вот страсть только обострилась. И до такой степени, что скандалы в семье стали постоянными. Пара рассталась.