Лион Фейхтвангер, один из самых читаемых писателей двадцатого века, однажды во всеуслышание заявил: «Мало кто понимает, что не мы идем по жизни, а нас ведут по ней». Вряд ли он полагал, что этими проводниками являются философы (хотя кто его знает, кого имел в виду Фейхтвангер). Тем не менее и за философами люди шли толпами.

         Люди обогащались у них мыслями, идеями, оптимизмом, приобретали полезные навыки, учились жить по советам властителей умов. Например, стали бороться за права лошадей, изучать нравы ворон с их жесткой иерархической системой поведения, начали правильно пользоваться часами и зонтиками, пристрастились к немецким шницелям и русскому соусу, перестали раздражаться по пустякам и нарушать правила дорожного движения.

         Гигантский вклад в развитие человечества внесла философская мысль! И это лишь его малая толика.

Русский соус (Жан-Жак Руссо)

            – Где же мой русский соус, черт возьми? – заорал во всю мощь своей глотки Персей (в честь героя Троянской войны) Христофорович Еропегов, известный в своем провинциальном местечке барин и книгочей. Услышав вопль из кабинета хозяина, пожилая экономка Параскева всполошилась:

            – И зачем ему этот соус? До обеда три часа, а ему соус подавай. Да еще какой-то русский.

            Но рассуждать было некогда, потому что крик повторился с новой силой. Экономка проворно устремилась на кухню, выхватила из буфета первую попавшуюся под руку бутылочку с густой красной жидкостью, вылила ее добрую часть в соусницу и поспешила с подносом в кабинет:

            – Ваш соус, Персей Христофорович!

            – Какой еще соус? – изумился барин.

            – Ну… Вы же его сей момент изволили пожелать.

            – Ха-ха-ха, Параскева, я искал томик Руссо.

            – Вот я и принесла соус.

            Барин снова расхохотался:

            – Руссо, так и знай, это философ, а не какой-то там соус. Впрочем, ступай, не до тебя. А соус оставь, пригодится.

            Множество казусов можно насчитать в биографии французского (а на самом деле франко-швейцарского) философа восемнадцатого века Жан-Жака Руссо. Скажем, всю жизнь его сопровождали грамматические приставки и определения. Если Руссо брался за перо, то создавал не просто роман или философский триллер, а суперкнигу, вроде такой, как «Юлия, или Новая Элоиза», изложенную на семистах страницах. Если собирался в путь, то пользовался не провинциальным шоссе или деревенским шляхом, а выбирал сабвэй – первоклассную магистраль. При этом, нарушая правила дорожного движения, разгонял свою карету до сумасшедшей скорости. Вот и к фамилии прицепилось – рус. Неспроста прицепилось.

            По-французски имя и фамилия философа пишутся так: Jean-Jaсques Rousseau. Если побуквенно применить к ним русский алфавит, то выйдет (как много лишних знаков!): Йеан-Йакуэс Роуссеау. Иначе говоря – Иван-Яков (или Яковлевич) Руссо. Но так выговаривать имя, отчество и фамилию долго да и ни к чему. Гораздо проще – руссоус, русский соус. Так и повелось на Руси.

            Соус, который острее кавказской аджики или мексиканской энчилады, тоже сыграл свою важную роль. Руссо, философ, писатель, мыслитель, композитор, музыковед и ботаник, один из самых образованных людей своего века; хотя и представлял сентиментализм эпохи Просвещения, однако сам сентиментальным не был. Он щедро поливал своим соусом устои существующего строя, в котором взяли верх несправедливость, обман, недоверие, вражда. Руссо горячо призывал к борьбе с отжившими порядками во имя счастья и свободы простых граждан.

            В работе «О происхождении неравенства между людьми» Руссо впервые отчетливо вскрыл отрицательную роль частной собственности в развитии человечества. Корень всех зол современного общества лежит, по его утверждению, в неравенстве, а оно возникло именно с появлением частной собственности. Историческое развитие усиливает неравенство между людьми, и народные массы всё больше впадают в нищету, а богачи, паразиты и тунеядцы не видят предела своему обогащению.

            Но как устранить существующее противоречие между естественными потребностями человека и общественными условиями их удовлетворения? Каким должно быть будущее свободное общество? На эти вопросы Руссо дал развернутый ответ в своей знаменитой работе «Общественный договор» с его главной идеей народовластия.

            В новом государстве, созданном преобразовательной энергией народа, все правительственные учреждения должны быть подчинены народному собранию, а воля каждого гражданина – стать государственным законом, выражающим интересы всех. Народная власть, по Руссо, создается путем общей договоренности, откуда и название книги. К слову сказать, гражданские обязанности по отношению к обществу оставались исключительно мужским делом.

            Что касается частной собственности, то, хотя она и явилась причиной общественного неравенства, Руссо не отменяет ее. Он лишь предлагает ограничить ее размеры, считая, что каждый может быть собственником того, что заработал личным трудом, и требует (это главное) защитить общество от правительства.

            И вот результат: по инициативе философа в стране начали проводить референдумы, ввели народную законодательную инициативу, обязательные мандаты, уменьшили сроки депутатских полномочий. Естественно, взгляды Руссо оказали огромное влияние на деятелей Великой французской революции 1789 года. И еще один козырь использовал преобразователь: чтобы достичь общественного согласия, начинать надо с юного поколения, с детей. Если они вырастут добрыми, честными, справедливыми, то вместе с новым и правильно воспитанным поколением в обществе установится подлинная гармония. Вот такой богатырский размах мысли.

            – В чем же тайна вашей философской мудрости? – однажды спросил Руссо его некий почитатель.

            Вероятно, он хотел услышать о блестящем высшем образовании философа, его научных званиях и регалиях, академических должностях. Но ничего этого в жизни Руссо не было. Какое-то время он учился в протестантском пансионе Ламберсье, затем у нотариуса и гравера. Такое образование, как признавался Жан-Жак, научило его красть, лгать и притворяться.

            Все изменилось, когда юноша поступил лакеем в аристократическую семью, в которой была богатейшая библиотека. Руссо в свободное время читал, читал и читал: от своего любимого Плутарха до современных ему писателей – таких, как популярнейший Никола Ретиф де ла Бретонн, Клод Кребийон, не говоря уж о Шодерло де Лакло и Аббате Прево. Не чужда была ему и мировая, научная литература. Руссо и сам не заметил, как стал признанным энциклопедистом, а некая мадам де Варан научила его излагать возникавшие порой соображения в виде письменных записей.

            – Так в чем же ваша тайна? – настаивал почитатель.

            – Я всегда говорю правду, – ответил Жан-Жак.

            – Я тоже не вру и даже не привираю. Но мудрости в моих словах никто не находит, – грустно сообщил собеседник.

            Руссо повернул голову в ту сторону, куда смотрел любитель философских изысков:

            – Скажите, что вы видите?

            – По улице мимо нас идет мальчик.

            – Это правда. А что еще?

            – Идет себе и идет.

            – У него чумазое лицо, разбитые колени, рваная куртка, – поделился своим наблюдением философ. – Куда же он идет и зачем?

            – Кто его знает, куда и зачем.

            – Вот-вот… Ваша беда в том, что от факта, наблюдения вы не поднимаетесь до анализа, обобщения. А ведь мальчик, скорее всего, ушел от родителей, которые видят его крайне редко, поскольку чуть ли не сутки их за гроши эксплуатирует работодатель. Мальчик чувствует себя заброшенным и рвется из дома к хулиганистым подросткам, которые воспитают его по  своему подобию.

            При этом мыслитель умолчал о том, что прилив творческой энергии, силу ума вызывают у него не какие-то правдивые фразы, а солнечные лучи в летнюю пору. В самый жаркий полдень, сняв кепку, он подставлял под них голову. Холода же боялся. Даже передумал, сначала захотел, а потом передумал… О чем это? А вот о чем.

            В городке Монморанси философ Дени Дидро встретил философа Руссо. Разговор у них не задался, поскольку Жан-Жак, на философский взгляд Дени, показался ему нервным и мрачным.

            – В чем дело, приятель?

            – Устал от суеты. Вчера хотел утопиться от беспросветности.

            – А что же не утопился? – поинтересовался Дидро.

            – Потрогал воду, и она оказалась слишком холодной.

            Вот так.

            Но вернемся к назидательной беседе на тему несчастного мальчика.

            – Да, вы действительно масштабный человек, – промолвил собеседник Руссо и почтительно снял шляпу со своей лысой головы.

            Он не знал, что этот масштабный человек, имевший пятерых детей, в их жизни и воспитании участвовать отказался. На жену философа тоже положиться было нельзя: Тереза Лавассер, служанка в парижской гостинице, особой сообразительностью и умом не обладала. Она даже не умела определить по часам, какое в данный момент время. Жан-Жак, сын часовщика, научить ее этому, как ни бился, так и не смог. Чада Руссо росли без отца и матери будучи на содержании в детских домах. Философ хотел, чтобы они стали ни много ни мало искателями приключений. Ведь он и сам был прирожденным искателем, исходившим в юности немалое количество лье на просторах Франции, в горах Швейцарии.

            Но сегодня, забыв о воспитании собственных отпрысков, концептуальный педагог Руссо кипел от гнева: так был недоволен принятой в стране образовательно-воспитательной системой. По его мнению, взгляды на воспитание детей нужно кардинально изменить. С первых дней жизни в них следует искать все новые и новые качества, развивать заложенные природой таланты. Свои главные педагогические принципы ученый воплотил в произведении «Эмиль, или О воспитании».

            Однако, как это часто бывает, власти сочли книгу, совершившую подлинный переворот в педагогике, подозрительной и сожгли часть тираже. И если бы Руссо не убежал в Швейцарию, его бы даже арестовали за антиобщественное мировоззрение. А Жан-Жак, в юности бродячий музыкант, только посмеивался и напевал задушевную песенку собственного производства:

                                   «Что творится по тюрьмам французским,

                                   Трудно, м-дам и месье, описать.

                                   Тяжело нам, интеллигентам,    

                                   Узаконенный срок отбывать».

            Голос у него был, конечно, не таким ласкающим слух, как у культового певца со схожей фамилией (Руссос), но вполне терпимый. Песня пользовалась не меньшим успехом, чем книги об Эмиле и Юлии. Ведь какая публицистическая сила в каждом берущем за душу слове, какой протест против тирании и глупости власти, какой глубинный гражданский смысл!

            О каждом своем переживании, о каждом происшествии, случившемся с ним, Жан-Жак обязательно хотел рассказать всем окружающим. Увидев на улице знакомого, а порой и просто прохожего с простодушным лицом, он устремлялся к нему, хватал пальцами за пуговицу, вертел ее (порой даже отрывал от камзола) и начинал рассказывать связанные с его личностью поучительные истории – словно исповедовался и наставлял слушателя, словно учил его правильно жить. Делал это так часто, что многие, завидев Руссо, прятались от него в подворотнях. И тогда, чтобы не потерять аудиторию, он перешел от звуковых монологов к развернутому печатному тексту. Кстати, именно такой ситуации обязана своим происхождением «Исповедь» Жан-Жака, в которой он рассказал о своей жизни во всех ее подробностях.

            Не нужно было ему никого искать и хватать за пуговицу. Руссо и без того знали и уважали во всем мире. Александр Сергеевич Пушкин, например, чтобы показать свое почтение к великому мыслителю, специально, будучи в Кишиневе, завел дружбу с однофамильцами философа, братьями Руссо – Иваном и Дмитрием. А Жан-Жак, начиная с раннего детства Пушкина, прошел с русским поэтом всю его жизнь. Это дорогого стоит.

Нечто большее, чем галоши счастья (Сёрен Кьеркегор)

         После того как Сёрен Кьеркегор выпустил в просторы философской мысли свою очередную книгу под названием «Или-Или», он обрел новую привычку – ежедневно выходить на прогулку; и непременно в полдень. Появление философа на улицах Копенгагена неизменно вызывало живейший интерес жителей столицы Дании. Этакий остроносый франт в партикулярном платье, с сигарой в зубах и в шляпе набекрень (да, еще и с зонтиком под мышкой сюртука). Как ни восхититься таким зрелищем!

         Особое воодушевление Кьеркегор пробуждал у мальчишек. Они бежали за ним ватагой:

         – Смотрите! Идет Или-Или!

         На датском Eller-Eller!

         – Вот он – Eller-Eller!

         Громко растягивали звук «r», и получалось что-то вроде карканья ворон, которые неутомимо по шестнадцать часов в сутки вертелись над городом. Мальчишки добросовестных ворон видели, а вот нашумевшую книгу философа вряд ли; им больше по душе были сказки Андерсена. Но для язвительных шуток повод был подходящий.

         Кьеркегор только улыбался. Я умный и на пустяки не обращаю внимания было – написано на его лице. Впрочем, не только на лице, но и на бумаге тоже. «Я отлично знаю, что в данный момент я самая одаренная голова среди всей молодежи, – сообщал он в одном из писем в начале своей карьеры (в скромности ученого не упрекнешь). – Одного „Страха и трепета“ будет достаточно, чтобы сделать мое имя бессмертным».

         И он оказался прав. Ведь кто бы еще, как ни Кьеркегор, мог изобрести теорию экзистенции, экзистенциализма, в которой остро поставлены вопросы уникальности человеческой жизни, необходимости быть открытым для изменений и ответственности за собственную судьбу! Ученый считал, что стоит лишь о чем-то задуматься, как мы тем самым вмешиваемся в естественный процесс течения событий, объект перестает существовать, превращаясь в другой, уже измененный наблюдением.

         Идеи датского ученого первой половины девятнадцатого века обстоятельно изложены в многостраничных трудах «Или-Или», «Повторение»,  «Философские крохи», «Стадии жизненного пути», «Назидательные речи в различном духе», «Чему нас учат полевые лилии и птицы небесные». Многие работы посвящены таким темам, как мораль, философия, психология, этика. Прочитайте эти произведения. Чтение вам предстоит увлекательное. Книги пронизаны искрометными фразами, иронией, метафорами и гиперболами.

         Кстати, мальчишечьи шутки над Или-Или привели к тому, что он купил постоянный абонемент и начал активно посещать «Датский оперный театр», пытаясь постичь в нем и психологию юного поколения. Осталось неизвестным, постиг он ее или нет, но, похоже, что очень обиделся на австрийского композитора Йозефа Гайдна, автора серенад, дивертисментов, струнных квартетов, симфоний. Надо же, в возрасте пяти лет тот уже играл на скрипке, девяти лет пел в церковном хоре. Однако молодежь не призывал следовать своему примеру и заняться чем-то более полезным, чем бегать по улицам с дурацкими выкриками.

         Свое негодование Кьеркегор обычно проявлял, ложась поздним вечером в постель. Прежде чем заснуть, он, широко разинув рот, долго (минуты три-четыре) зевал и на выдохе выдавал протяжный звук «гай…» с добавкой «д» и «н» в завершение. Это умиротворяло философа получше всякого брома или раунатина.

         Много идей крутилось в голове Кьеркегора. В возрасте двадцати четырех лет его озарила очередная новаторски смелая мысль: «Не плохо бы жениться, а!» Кандидатуру сыскал подходящую – пятнадцатилетнюю «мисс Копенгаген» Регину Ольсен (конечно, в середине XIX века такого термина еще не было, но понятно: лучшая из лучших). Три года этаким фертом увивался вокруг юной красавицы и… вдруг передумал: «Зачем? Мне и так хорошо».

         Неудобства доставляли только тесные ботинки, они портила походку гения. «Как же хорошо Андерсену, – думал Сёрен. – Его интересуют какие-то галоши счастья (вот же выдумал!), но меня – нечто большее: Карл Маркс и Фридрих Энгельс. Зачем они заперлись в какой-то квартире и с утра до ночи пишут «Манифест Коммунистической партии»?

         В самом деле – зачем? Лучше бы читали своего современника Кьеркегора. Глядишь, обошлось бы без мировых потрясений.

Однажды в Ницце (Фридрих Ницше)

         Несмотря на то, что Ницше был философом, поэтом и даже музыкантом, его внешние данные и физические параметры отнюдь не соответствовали его же богатырским интеллектуальным способностям и оставляли желать лучшего. До Шварценеггера или Сталлоне ему было далеко.

         В детстве мать, любившая наряжаться в шубки из куницы, настолько закормила юного Фридриха поляницей, что он всю жизнь смотрел на всякие булочки, пироги и вообще на все мучное с мучительным отвращением и предпочитал суровую народную пищу. Любил жаркое, гуляш, бефстроганов, люля-кебаб, поросенка в квашеной капусте, гуся под яблоками. Он знал наизусть девятьсот девяносто девять рецептов приготовления этих и других блюд, полезных, как он полагал, для укрепления здоровья. Тысячный рецепт изобрел сам.

         Как-то раз Фридрих Ницше оказался в городе Ницце и бродил по набережной вдоль Средиземного моря. Прогулка на свежем ветерке возбудила невероятный аппетит. Философ ворвался в первое попавшееся кафе и с порога заорал: «Шнелле, шнелле, скорее что-нибудь вроде бифштекса! И повкуснее!» Ему сообщили, что не сильны в таких блюдах. Тогда Ницше скомандовал: «Делайте, как я скажу!» И начал импровизировать, как поступал в долгих научных изысканиях:

         – Возьмите большой кусок мяса и бейте его молотком шестнадцать минут. Бейте изо всех сил. А чугунная сковорода с днищем в два сантиметра у вас найдется? Хорошо. Вот на нее, полив кукурузным маслом, и бросьте кусок. Шнелле, шнелле! Скорее, скорее! Смотрите, чтобы не пригорело. Шнелле!

         Блюдо получилось на славу. Народная молва тут же разнесла, что его автор – сам Фридрих Ницше, и посетители толпами устремились в неизвестное дотоле кафе. Предприимчивый хозяин придумал новому блюду подходящее название –шн (шнелле), ниц (Ницше), эль (поскольку ученый во время еды пил из большой кружки этот ирландский напиток). Так возник полюбившийся всему миру натуральный шницель.

         Люди, которые его ели постоянно, через некоторое время стали, как выяснили медики, здоровее других граждан, выше ростом и обладали не только сверхростом, но и сверхспособностями, что особенно проявлялось в умении находить во всем свою выгоду. Фридрих задумался над этим феноменом. Думал, думал, а затем написал целую книгу – «Так говорил Заратустра». В ней он и провозгласил свою основополагающую идею о Сверхчеловеке, который должен появиться в результате эволюционного процесса.

         Как раз с этой книгой и сидел в кафе знаменитый немецкий композитор Рихард Вагнер.

         – Читаю не отрываясь, – такими словами встретил он появившегося на пороге заведения Фридриха Ницше, своего большого друга, и добавил, – уже три шницеля съел.

         – А я не могу прийти в себя от «Лоэнгрина», «Кольца Нибелунга», – слюбезничал Ницше. – Правда, слушал твои оперы без шницелей. Где же их возьмешь в театре?

         Друзья рассмеялись и, размахивая вилками, принялись обсуждать музыкально-философские новости.

         Однако спустя годы дружба распалась. Вагнер заметил чрезмерное внимание Фридриха к своей жене и нанес удар, резко раскритиковав книгу Ницше «Человеческое, слишком человеческое». Философ сделал ответный выпад – опубликовал эссе «Казус Вагнер», которое в свою очередь вызвало сильное раздражение у композитора.

         После этого инцидента Рихард Вагнер никогда не заказывал в ресторанах шницель. Такой уж это был интересный человек.

            Фридрих Ницше тоже был весьма интересной личностью. Его идеи и теории некоторым кажутся очень и очень спорными, что неудивительно – Ницше никогда не стеснялся противоречить мнению большинства, даже если его высказывания и утверждения не укладывались в общепринятые рамки. Вокруг личности такого масштаба до сих пор кипят жаркие споры. За свою жизнь Ницше написал множество философских трактатов и породил целые плеяды как последователей, так и противников.

         При этом основатель идеи Сверхчеловека сам таковым не являлся. Он был тонкой, легко ранимой натурой. Однажды на улице в Турине Ницше увидел, как извозчик избивал старую лошадь, которая не могла двинуться с места. Зрелище потрясло философа. Он вступился за лошадь и потом с психическим срывом оказался в больнице. Сестра мыслителя Элизабет, уважая философский талант брата, создала музей-архив имени Фридриха Ницше и издала за свой счет его последнюю книгу «Воля к власти».

         Что же касается шницеля, то он наряду, скажем, с Schweinshaxe (жареная свиная нога с приправами) стал символом национальной кухни страны, которую прославил Ницше. Так же, как знаменитая немецкая философия девятнадцатого столетия является неоспоримым символом Германии.