Лев Матвеевич Фролов – известный петербургский журналист. Ассоциация выпускников факультета журналистики Санкт-Петербургского государственного университета свидетельствует: Л. М. Фролов окончил Университет в 1968 году. С тех пор  – многие годы работы в ленинградских и петербургских средствах массовой информации, в Санкт-Петербургском региональном информационном центре ИТАР-ТАСС.  Л. М. Фролов родился 80 лет тому назад, и, как говорит сам Лев Матвеевич, своим рождением он обязан тому невероятному празднику, которого ждали все ленинградцы  – дню полного освобождения Ленинграда от блокады. Редакция «Петербургского публициста» от всей души поздравляет ветерана с замечательным юбилеем и искренне желает ему здоровья и новых творческих достижений!  А судьба у Льва Матвеевича яркая и насыщенная событиями: дружба с Алексеем Баталовым, экспедиция в Арктику, «роман» с авиацией, счастливый билет в Нью-Йорк, одна профессия на двоих с легендарным отцом ­– выдающимся журналистом Матвеем Львовичем Фроловым.

                Имя Матвея Львовича золотыми буквами вписано в историю отечественной журналистики: советский и российский радиожурналист, основатель корреспондентского пункта Всесоюзного радио в блокадном Ленинграде, член Санкт-Петербургского союза журналистов и член правления этой организации, руководитель корреспондентского пункта Центрального телевидения и Всесоюзного радио в Ленинграде. А ещё – преподаватель факультета журналистики Ленинградского государственного университета. Матвею Львовичу посвящена замечательная книга – Вольный сын эфира: репортаж-воспоминание: мэтр российской радиожурналистики Матвей Фролов – глазами коллег и друзей / Санкт-Петербургский Союз журналистов; сост. О. М. Сердобольский. СПб. : Симпозиум, 1997. 207 с. В создании этой книги принимали участие видные петербургские журналисты, деятели культуры, фотомастера. В редакционную коллегию вошли Яков Сухотин и Дмитрий Хренков. Художественное оформление Виктора Меньшикова. В книге использованы снимки Юрия Белинского, Александра Дроздова, Ивана Куртова, Павла Маркина, Давида Трахтенберга, Николая Хандогина и других фотомастеров. К слову сказать, «Петербургский публицист» уже рассказывал о Матвее Львовиче Фролове. Это был очерк нашего постоянного автора, талантливого петербургского журналиста Сергея Ивановича Андреева (Сергей Андреев. Зал с колоннами // Петербургский публицист. 2020. 20 ноябр. URL: https://spbspeaks.ru/2020/11/20/сергей-андреев-зал-с-колоннами/ ). Обязательно прочитайте! Это действительно уникальный и захватывающий публицистический материал!

Все, кто знал Матвея Львовича Фролова, вспоминают его – его доброту, порядочность, увлечение профессией. Это дань уважения большому мастеру – ведь в эти дни исполняется 110 лет со дня его рождения! Вспоминает отца и сын – Лев Матвеевич. Его монолог – живое свидетельство о прожитых годах, о творчестве, о жизни, о судьбе.

На снимке: Лев Матвеевич Фролов (Фото Павла Михайловича Маркина)

Лев Матвеевич Фролов рассказывает:
        – Я не писал о творческих людях, но с детства находился в их окружении. Многие знали отца и приходили в гости. Кто-то жил с нами даже в одном подъезде. Это было в ленфильмовском доме на Крестовском острове, куда мы переехали в 60-е. Вместе с нами тогда туда въехали режиссеры Александр Иванов, Анатолий Граник, Леонид Быков, оператор Вадим Гаузнер, актер Алексей Баталов. Это была какая-то удивительная лестница коммунистического быта. Мы могли просто прийти друг к другу на чашку чая или отмечать день рождения у соседа, у которого квартира попросторнее и легче разместить гостей. С третьего на пятый этаж я бегал к Гранику, который тогда работал над очередным фильмом, а на второй – к Евгению Енею, народному художнику СССР, который был занят своим творчеством. У меня до сих пор сохранились несколько его картин, подаренных им нашей семье.
         Ни в ком из этих людей не сквозило: «я великий артист», «я великий художник». Казалось, мы дружим десятилетиями. Удивительная теплота отношений по сегодняшним временам, когда я не знаю никого из своих соседей по подъезду.

         Я помню нашу дружбу с Алексеем Баталовым.Он тогда ездил на своем «Москвиче», который ему, как говорят, подарила Ахматова. В нашем дворе это был единственный автомобиль, и актер иногда возил меня с собой. То в аэропорт, то за покупками. Бывало и по Невскому проспекту гуляли: на него смотрели как на божество, а мне было жутко приятно.

         Будущая на тот момент жена Баталова Гитана Леонтенко тоже была близка к нашей семье. Как-то пришла к нам в гости и говорит маме: «Слушай, Ирочка, к нам приезжает Марсель Марсо, а у меня ничего нет – приготовь что-нибудь». И мама прошлась по сусекам и готовила еду для Гитаны и Марселя Марсо, который дружил с Баталовым. А наша соседка  – генеральша с мужем дала команду солдатам, чтобы те убрали двор. Марсель Марсо потом сказал, что таких чистых дворов даже в Париже не видел. Вот так мы жили.

       Когда-то я мечтал стать географом или полярником. Вдохновился этой идеей, когда попал на работу в Арктический и антарктический НИИ. В 60-е школьники, у которых есть производственный стаж, имели преимущества при поступлении. Поэтому многие мои одноклассники побежали в вечернюю школу и устраивались кем угодно. Меня вот взяли лаборантом в НИИ, и я параллельно учился в школе, а потом – на журфаке. И хоть полярником я не стал, зато мне посчастливилось отправиться в экспедицию на Землю Франса Иосифа на ледоколе «Ленинград». Мы шли через ледовые поля, и я измерял толщину льда, которую подбивало наше судно. От этого стоял такой сильный грохот, но мне эти звуки доставляли удовольствие. Да и вообще вся обстановка: Карское море, матросы, ледовая разведка, когда самолет сбрасывает всякие карты ледовой обстановки. Как может нормальный человек, который любит самолеты, корабли, вертолеты и все, что связано с транспортом, смотреть на такое безразлично?

         Дети во многом повторяют профессиональную судьбу родителей. Видя каждый день работу отца, за какие задания он берется, я вдохновлялся его примером. У нас была единая цепочка интересов: творческих, личных, каких угодно. Будь он океанографом или полярником, я бы, скорее всего, тоже выбрал этот путь. А вот на радио работать не пошел. Отец предлагал ­­­– я на это отвечал: «Мне нравится быть корреспондентом ТАСС».

         Куда и на чем я в жизни только ни летал – на вертолетах, самолетах. На маленьких, кукурузниках, и на больших. К рыбакам, геологам… С авиацией я познакомился после журфака: когда пришел работать корреспондентом в газету «Аэрофлота» «Крылья Советов». Почти все время я проводил в небе. Мне даже форму летную выдали, а пилоты стали моими друзьями и пускали к себе в кабину. Тогда я по-настоящему почувствовал вкус профессии.

         Я пришел в ТАСС, 1 апреля 1971 годаи попал на юбилей нашего директора. Смотрел на него и думал: «Вот это возраст – мне никогда не будет 50». Как же я ошибался.

         В ТАСС авиация так и осталась моей стихией.Я писал обо всем, что было связано с аэропортом «Пулково» и авиаотрядом и даже организовывал полеты, приуроченные к каким-либо событиям. К столетию со дня рождения Ленина ­– пресс-тур на самолете «ТУ-124» из Ленинграда в Ульяновск, а в годовщину снятия блокады – памятную акцию над «Дорогой жизни» на стареньком «Ли-2». В 70-е эти самолеты военных лет еще эксплуатировались нашей авиацией, и мы решили пролететь маршрутом героев. Я и мой коллега Виктор Ганшин, который ушел из жизни в 2012 году, тоже были на борту судна и сделали прекрасный репортаж о подвигах летчиков.

         А в 1990-м я был пассажиром первого после долгого перерыва в истории авиации рейса «Ленинград – Нью-Йорк». Из журналистов, кроме меня, на борт пустили только одного человека ­– можно сказать, я вытянул счастливый билет. Я не в деревне родился и много чего видел, но попасть в Нью-Йорк в те времена – как прилететь на другую планету.

         Никогда не чувствовал себя в тени отца. Каждый из нас работал совершенно самостоятельно, не пересекаясь на информационном поле. Но мы советовались и помогали друг другу. К примеру, я был одним из первых, кто узнал о том, что Алиса Фрейндлих ушла из театра Ленсовета в БДТ, и сообщил об этом отцу, а он дал информацию в эфир. По тем временам это была настоящая сенсация.

         У отца я учился искать подход к своим собеседникам. «Ваши творческие планы?» – спрашивал он невзначай у Товстоногова. Или начинал с «хи-хи», «ха-ха», анекдотов, баек, но постепенно этот легкий диалог переходил в глубокую доверительную беседу. Недаром же Райкин и Товстоногов, будучи больными уже людьми, могли принять отца у себя дома. В отличие от него, мои герои чаще были люди рабочих профессий, но разговор с ними я тоже начинал издалека. «Ой, говорят, что ваша внучка на вас так похожа!» – «Да, это правда, а кто вам сказал?» – примерно так строилась наша беседа с директором какого-нибудь завода. Всегда стараюсь своим характером, улыбкой, хорошим настроением передать положительные эмоции своим героям.

         Пожалуй, главный герой моей полувековой работы в ТАСС – Игорь Дмитриевич Спасский, руководитель на тот момент Центрального конструкторского бюро «КБ Рубин». Необыкновенный человек, который прошел путь от простого матроса до академика и доктора наук. Блестящий организатор и менеджер, который в самые тяжелые времена сумел сохранить потенциал своей фирмы и своих специалистов. При этом оставался хорошим, приветливым человеком, который всегда мне доверял и знал, что я никогда не подведу его всякой глупостью.

         События на подлодке «Курск» стали для меня серьезным профессиональным вызовом, но я доволен тем, как с ним справился.Помню, прихожу в понедельник на работу, и мне главный редактор говорит: «Слушай, ты о „Курске“, знаешь?» Говорю: «Город Курск, конечно, знаю». «Нет, о подводной лодке. Ну давай, звони там своим знакомым в КБ „Рубин”». А они тоже, как выяснилось, не владели подробностями. Но какая доверительная работа у нас в итоге сложилась: мы работали в едином порыве, чтобы рассказывать правду. За свой вклад в освещение этой трагедии меня даже наградили медалью, нас таких в Петербурге было немного.

         Никогда не задумывался, что такое творческий поиск ­– просто брал и делал свою работу.Профессиональная жизнь заносила меня ­­в подземку, на заводы, полярные прокатные станы – я всегда с интересом погружался в тему. Старался соприкоснуться с событием, посмотреть на него изнутри. Как можно написать о лоцмане, если ты не видишь его работу своими глазами? Чтобы сделать репортаж «Идем в мосты», мы с моим коллегой Виктором Ганшиным провели целую ночь в рубке на грузовом корабле. Шли под мостами и тихонечко в уголке наблюдали, как лоцман отдает команды: «Вперед, пять градусов влево, пять – вправо. Так держать». Кстати сказать, освещая тему морского пароходства, я даже получил паспорт моряка и плавал за границу вместе с другими членами экипажа.

         Никогда не боялся браться за незнакомую тему.Надо было – вникал в детали производства цветных телевизоров на заводе «Позитрон», а надо – выяснял, почему опасно перевозить нефть по Волго-Балтийскому пути.

         ТАСС дал мне не только любимую работу,но и прекрасных наставников, друзей, единомышленников.Таких как Олег Сердобольский, Виктор Ганшин и многих других, включая коллег с фронтовым прошлым. Эти люди стали для меня тассовской семьей. Я был в ней настолько своим, что не представлял, как могу работать в другой редакции или с другими коллегами. Удивительно, что сегодня человек может работать журналистом, а завтра ­­– пресс-секретарем бани.

         Искренне люблю Петербург с его людьми, событиями, архитектурой, памятниками, мостами.Чтобы по-настоящему понять и почувствовать этот город, нужно обязательно прогуляться неспешным шагом по центру, пройтись узкими улочками Васильевского острова, посмотреть на Фонтанке места, связанные с Достоевским и его книгами, свернуть во двор, к колодцу, закрыть глаза и представить себя в XIX веке. Рекомендую всем неместным тассовцам – вдохновляет.

         Очень сожалею, что никогда не расспрашивал отца о блокадных днях. Как он жил, как питался, как работал на радио и в ТАСС, как передавал информацию в Москву ­– ничего этого я у него не спросил. Только после смерти родителей я случайно нашел несколько коробок с семейными дневниками, фотографиями, письмами блокадной поры, о которых знать не знал, и просто лишился дара речи. Чего в этих архивах только не было: это и серия снимков первой полярной экспедиции, и письма партизан, которые шли по тропкам через леса в блокадный Ленинград с продовольствием. И письма маминых подруг, находившихся в эвакуации и работавших где-то в шахтах: «Как я хочу в Ленинград…», «Как я хочу, чтобы мои ногти были с маникюром» – делились они с мамой. Теперь вот постепенно разбираю коробки и передаю документы в государственный архив. Надеюсь, что 9 декабря мы устроим выставку в Доме журналиста к 110-летию со дня рождения Матвея Фролова и еще одну – в мае в память о фронтовиках-тассовцах.

         Если бы я написал письмо себе двадцатилетнему, я бы сказал: «Хочу всё повторить».