Конец восьмидесятых, девяностые, а позже и двухтысячные годы многое изменили в умонастроении и психологии людей.   Самое ужасное, сработал эффект привыкания к новой реальности, окрашенной в кровавую краску. В Ульяновске, как и в других российских городах и посёлках, уличная бытовая преступность переросла в смертельные схватки за место под солнцем. Повседневные разборки, как правило, проводились руками «пехоты» –  молодых крепких людей, натасканных в спортивных залах   и на подвальных тренажёрах. А за их спинами скрывались не только прожжённые урки, но и вполне респектабельные господа из чиновничьих кабинетов.    Дороги к капиталистическому раю густо устилались трупами. Под Ульяновском на Ишеевском кладбище появились целые кварталы захоронений братков.

         Помимо борьбы за жирные куски собственности, шла не менее жёсткая война за удержание власти или за проникновение во власть. В Ульяновске это приняло анекдотичные формы. Демократы пытались свалить с должности главу администрации области Ю. Ф. Горячева и на его место определить директора завода «Контактор» В. В. Малафеева. Были даже дни, когда областью одновременно управляли эти два человека. В СМИ одного называли красным губернатором, другого – настоящим демократом.  Вот они и стали перетягивать друг у друга канат. Как сказал бы известный поэт и философ, «свободы ради пыль стоит столбом, а попросту дерётся раб с рабом».

            Среди ульяновских мещан даже делали ставки, кто кого переборет. Считали, что победит тот, кто сумеет лучше улестить Ельцина.  Горячевцы отрядили в Москву целую делегацию от народа.  В Кремле делегатам дали понять, что   окончательное решение примет президент в ближайший приезд в Ульяновск.

             Подготовкой к встрече Ельцина, естественно, занималась действующая администрация, возглавляемая Ю. Ф. Горячевым. И вот самолёт президента приземлился в аэропорту Баратаевка. В ту пору президентская охрана действовала ещё не так жёстко. И журналисты, вперемешку с встречающими чиновниками, как мухи облепили трап самолёта, по которому неспешно спустился Борис Николаевич. У него был немного сонный и какой-то домашний вид – ведь позади был Саратов, где губернатор Аяцков по-царски встречал кремлёвского хозяина, и эта встреча не могла не оставить  отпечатка усталости.

           Суета вокруг визита Ельцина в Ульяновск была сумасшедшая.  Юрию Горячеву предстояло доказать верховному гостю, что   Ульяновская область не лыком шита, что сам Ульяновск не бедствует, что продовольственные полки, в отличие от соседних областей, уснащены разнообразными продуктами.  Если Ельцин увидит и поверит в это, то вопрос, кому быть губернатором, решится сам собой.

            Конечно, было в этом много показухи, но надо признать, что горячевские старания не допустить обвала продовольственного рынка в первые месяцы гайдаровской либерализации цен давали результат.  Помнится, к нам из Самары приезжали наши знакомые, чтобы запастись крупами, сахаром, подсолнечным маслом.  Горячев делал всё, чтобы помешать опустошению магазинных полок заезжими покупателями. Он даже пошёл на такой непопулярный шаг, как введение продовольственных талонов под названием визитных карточек жителя Ульяновской области.

            Среди вороха старых бумаг в нашей семье до сих пор сохранился именной картонный квадратик с фотографией и печатью.   Только предъявитель такой «визитки» мог рассчитывать на покупку товаров первой необходимости. За эту инициативу Горячева в либеральной прессе окрестили антирыночником, красным губернатором и вообще консервативным главой администрации, тянущим область в прошлое.

          Тем не менее, несмотря на такую ярую негативную публичную аттестацию, Б. Н. Ельцин во время посещения Ульяновского авиапромышленного комплекса прямо в цехе под крики рабочих «Горячева – в губернаторы!»  подписал указ о его назначении.  Многие недоумевали: как же так?  Почему президент не прислушался к мнению демократической общественности?   На мой взгляд, только так и должно было произойти. Ульяновская область на тот момент была относительно стабильной на фоне других соседних областей и республик, где обвальные рыночные реформы   вызвали у населения тревогу, если не смуту. И Ельцин, его окружение, конечно же, учитывали политическое спокойствие на родине Ленина. И Ю. Ф. Горячев был оставлен у власти как временная переходная фигура.

          Прошло совсем немного времени, как на одном из многолюдных совещаний глава администрации Ю. Ф. Горячев прямо с трибуны   заявил буквально следующее: «Дело доходит до того, что областные руководители, спасая награбленные миллионы, сидят в своих кабинетах и обсуждают, из какого ружья убрать Горячева». Выступление транслировалось по областному телевидению,   и люди были ошеломлены таким заявлением: вот дожили!  Уже губернатора взяли на прицел!

          Об этом мне пришлось написать в корреспонденции «Мафия предупреждает».  Верил ли я, как автор, в реальность такой коллизии?  Я знал, что Горячев был виртуозом социальной демагогии, он хорошо разбирался в том, какие затронуть   струны обывательской души. Если хозяин области на мушке у мафии, значит он свой, народный! И за народ, против мироедов, готов идти хоть под пулю.

           Никаких покушений на губернатора, к счастью, не произошло. Потихоньку, без лишней огласки, в области разворачивалась приватизация госсобственности, и будто бы вопреки воле Ю. Ф. Горячева. Причём под разгосударствление попали, в первую очередь, не только объекты социальной, коммунальной и транспортной инфраструктуры, но и предприятия стройиндустрии, часть оборонных заводов.

              Крупные собственники появлялись как из пробирки. Вчерашний водитель-дальнобойщик становился обладателем  солидной коммерческой фирмы, владеющей бензоколонками, торговыми и общепитовскими учреждениями. Секретарь-машинистка превращалась в хозяйку косметических салонов и модных бутиков. Участковый оперуполномоченный, никак не проявивший свою доблесть на службе, вдруг становится совладельцем транспортных маршруток.  Ясно, что за их спинами стояли теневые воротилы, фамилии которых никто не знал и, наверное, никогда не узнает.

         Мне очень хотелось найти таких людей, кого рыночная демократия выдвинула на созидательную роль в нашей жизни.  И таких, действительно, оказалось немало. Но какая печальная у них судьба! Молодой человек по имени Виктор Николаев занялся автосервисом. Услуга широко востребована. И как только энергичный предприниматель чуть-чуть оперился, вокруг него стали виться, как осы, проверяющие пиджаки всех мастей и братки в спортивных костюмах. Желая расширить своё производство, В. Николаев неосмотрительно взял в долг приличную сумму у частного кредитора.  Минул срок возврата, и сразу же бешено затикали часы, умножающие задолженность. Парень повесился.  Семья осталась без кормильца. 

             Однажды случай свёл меня с димитровградским предпринимателем Василием Сентягаевым. В его небольшом и невзрачном кабинете я увидел целый иконостас, подсвеченный лампадой и восковыми свечами. Василий перехватил мой удивленный взгляд и простодушно признался: «Каждый день молю Бога, чтобы защитил меня от всякой саранчи. На днях пришёл налоговик, отстегнул ему. Вчера отстегнул пожарному инспектору. Позавчера – санэпиднадзору. Иногда приходится заносить прямо в мэрию».

          Не стал спрашивать про молитву, защитила ли она его. Но уточнил, а на что он списывает такие траты. «Всё включается в цену, – ответил Сентягаев.  – Так что расплачиваются те, кто пользуются моими услугами. И чем жаднее чиновные нахлебники, тем выше цены. Да ещё от этих придурков-рэкетиров приходится отмазываться. Иначе сожгут…»

          У Василия придорожное кафе. Есть перерабатывающие цехи, сеть продовольственных магазинов в Димитровграде. Но главное для Сентягаева, самое-самое родное, кровное – это несколько сотен гектаров земли у деревни Лесная Васильевка. Там же живописный пруд и весёлые дубравы. Земли здесь не лучшие, зато щедро удобрены потом их владельца. Ведь Сентягаев хоть и ездит на крутой машине, но ладони его в жёстких «яблочках» не от баранки, а от черенка лопаты.

          – Решил я всё, что у мня есть, отдать в аренду своим же работникам, –  сказал Василий. – Кафе отдам дочери. Тоже в аренду. Хватит быть ей принцессой, пусть учится хозяйствовать.

            Он так и поступил. А вот животноводческую ферму и водоём оставил за собой. Нелогично, казалось бы. Вместо того чтобы самый тяжкий хомут накинуть на кого-нибудь другого, он влез в него сам. Почему?

            – А потому, что земля – это коренное, всё остальное – пристяжное, – с присущей ему манерой изъясняться образами сказал Сентягаев. –  Внаём я отдал переработку, торговлю – всё то, где есть велик соблазн утащить, прикарманить, перепродать. А на условиях аренды только полный идиот пойдёт на это.

           По словам Сентягаева, арендаторы (а это в основном молодёжь) удивили всех проснувшейся жаждой к труду, изобретательностью. Во-первых, стали во всем экономны, установили где только можно счётчики. Во-вторых, стали расширять производство. В переработке, к примеру, открыли новый колбасный цех, исключающий использование химических консервантов и усилителей вкуса.

            Дочь Сентягаева, чувствующая себя раньше за спиной отца как у Христа за пазухой и от этого изрядно изленившаяся, получив в аренду кафе, обретя самостоятельность, запылала вдруг вулканической энергией.

         – Ну а если кто-то вообще захочет отделиться? –  спрашиваю В. Сентягаева. – Отпустишь?

         – Ради Бога! Сегодня арендатор, завтра – собственник. Не так уж сложно, накопив деньги, выкупить какой-нибудь производственный цех. Это даже в моих интересах. Чем больше собственников в сфере производства, переработки, торговли, тем увереннее будет чувствовать себя каждый из них в компании себе подобных. Не так ли?

            Такой вывод Сентягаевым выстрадан. Ведь вокруг него всегда крутились просильщики. Ещё больше – мздоимцев и расхитителей, мелких воришек. Без того, чтобы не сунуть кому-то «барашка в бумажке», хозяйство Сентягаева не просуществовало бы и полгода. Но вечным доброхотом нельзя быть, иначе сам пойдёшь по миру. И выход, по Сентягаеву, видится в одном: баланс кормящихся и кормящих должен измениться в пользу последних.

          Не поспоришь.  Всё-таки с сошками должно быть больше, чем с ложками.  А пока что паразиты плодятся во всех щелях. Под лозунгом разгосударствления произошло совсем не то, к чему, якобы, стремились.  Чиновный люд умножился, как умножились средства на содержание государственного и управленческого аппарата. Но это ещё полбеды.   Бесчестный человек во власти стал   всесильным распорядителем бюджета. И в железной связке   с потворствующими   ему государственными мужами он стал почти неуязвимым. В Ульяновске (и в других городах и весях) стало обычным делом, когда на руководящие должности стали назначаться люди с уголовным прошлым. И объяснение тому нашли интересное: уголовник-то он уголовник, зато креативный, с ним легче работать.

           В областном законодательном собрании, где тогда председательствовал бывший ректор сельскохозяйственной академии Борис Иванович Зотов, решили хоть как-то противостоять такому странному подбору управленцев.  Из авторитетных людей создали кадровую комиссию, с которой губернатор должен был бы согласовывать очередную кандидатуру   на руководящую должность. Эта комиссия просуществовала короткое время, с ней, разумеется, никто не считался. Вскоре её объявили «отрыжкой совкового прошлого» и  забыли о ней.

            С избранием боевого генерала Владимира Анатольевича Шаманова на пост губернатора в Ульяновскую область хлынули ретивые искатели   крупной собственности и чиновничьего счастья из Москвы и Подмосковья.  Костяк новой команды составил отряд кинематографистов. Вот как распределились роли московских варягов. Сергей Ильинский, близкий друг Михалкова, получил в Ульяновске пост вице-губернатора по продовольствию и торговле. Зять Михалкова, муж его дочери Анны Никитичны, Альберт Баков стал полпредом области при правительстве России.  Советником губернатора стал ещё один друг Михалкова – Михаил Миримский.   ОАО «Симбирск-мука» возглавил Сергей Котелевский, родной брат соратника Никиты Михалкова по кинематографическим делам Александра Котелевского.

    Наверное, самым анекдотичным назначением в правительстве Шаманова стал Дмитрий Пиорунский – кинопродюсер, заместитель председателя правления союза кинематографистов. Он стал сначала советником Шаманова по экономике, а затем вице-губернатором по экономической политике.  Лично мне Дмитрий Александрович Пиорунский запомнился по одному характерному эпизоду. 

       Администрация области решила использовать очередной профессиональный день журналистов для тесного неформального общения с ульяновскими акулами пера и микрофона. Зачинщиком застолья, как я понял, являлся именно Дмитрий Александрович. Он переходил от столика к столику, чокался со всеми, балагурил, травил анекдоты. В общем, вёл себя как хлебосольный остроумный тамада.

      Подсев к нам за столик, Пиорунский   ни с того ни сего стал рассказывать о происхождении своей фамилии. Есть славянский Бог Перун, – просвещал нас Дмитрий Александрович. – Вот его фамилия и произошла от имени этого мифического божества. Так что делайте вывод, какой он чистой воды славянин. Меня, честно говоря, такая этимологическая эквилибристика и рассмешила, и озадачила. Мы давным-давно уже забыли, какого мы роду-племени, и никто из нас вряд ли так глубоко копается в национальных корнях.

      С приходом в область кризис-менеджера Д. Пиорунского началась активная ревизия всей собственности. Сахарный завод, ликероводочный комбинат, завод по производству муки, производство растительного масла, ОАО «Продовольствие» и другие жизнеобеспечивающие предприятия перешли в руки заезжих молодцов. Нужна ли была приватизация?  Очевидно, нужна, но не такая, когда её делали по-бандитски, нахрапом, не подпустив к ней трудовые коллективы.

      Многие из той приватизационной команды Шаманова впоследствии оказались в поле зрения прокуратуры. Неведомо куда сгинули Сергей Ильинский, сбежал из области заместитель губернатора по социальным вопросам Валерий Курочка. Дмитрий Пиорунский, как только почувствовал на себе внимание правоохранителей, смылся на пмж в Доминиканскую республику, забыв про свои «славянские корни».

   Вакханалия с приватизацией, засилье в управленческих структурах сомнительных личностей здорово подорвало репутацию Шаманова. Вызывало насмешки и его увлечение воскресными ассамблеями на манер петровских времён. Как правило, это происходило в здании областной филармонии или в дворянском зале областной научной библиотеки имени Карамзина.

          Желающие приобщиться к местному бомонду покупали благотворительные билеты   по о-очень приличной стоимости и вливались в толпу ульяновской аристократии, неуклюже изображающей великосветский бал. Проходило время, и некоторые участники таких ассамблей перекочёвывали в следственные изоляторы, а затем и в исправительно-трудовые учреждения.

 В общем, много огорчительного увидели ульяновцы в деятельности В. А. Шаманова. Он теперь для многих представлялся не отважным генералом, героем чеченской войны, а невольным пособником разграбления госсобственности, странных управленческих манипуляций. Приближались новые выборы. Владимир Анатольевич сначала горячо заявил, что он намерен решительно бороться за место губернатора на очередной срок. Но вскоре, реально оценив свои шансы, он за полгода до выборов снял свою кандидатуру, перебравшись в Москву на должность помощника председателя федерального правительства. Как говорится, мавр сделал своё дело.

      В последние годы, к счастью, атмосфера   для паразитирующего сословия стала холодать. Всё чаще и чаще происходят аресты зарвавшихся   взяточников, растратчиков, расхитителей бюджетных средств. Только вот наши СМИ, повторяя лексику официальных пресс-релизов, преподносят эти факты в каких-то мутных словесных обёртках. Крупные хищения в их толковании превращаются в «нецелевое использование средств», использование   внаглую служебного положения   в личных корыстных целях преподносится как всего-навсего «конфликт интересов».

      Государство, как саморегулирующийся механизм, всегда чутко, хотя и запоздало, реагирует на опасность. И то, что в последнее время действительно усилилась борьба с коррупцией, продажностью и разложением управленческих структур, является скорее всего проявлением инстинкта самосохранения, а не осознанной программой оздоровления общества. А это возможно только через полное возвращение к созидательному труду.

            Так что Василий Сентягаев, по-крестьянски чувствующий простой смысл нашего житья-бытья, наверное, прав в том, что баланс кормящихся и кормящих в здоровом обществе должен измениться в пользу последних. Что собственник должен цениться и оберегаться прежде всего как производитель, а не как рантье, живущий на нетрудовые доходы. Корреспонденция под заголовком «Диалектика фермера Сентягаева», в которой я воссоздал его рассуждения, в редакции «Российской газеты» не залежалась. 

ХХХ            

       В середине 1994 года председатель ГТРК «Волга» Юрий Наумович Гражданцев предложил мне пойти к нему заместителем по радиовещанию.  Прежде чем дать согласие, решил переговорить с   моим московским начальством.  В редакции посоветовали интересный вариант – посидеть на двух стульях: перейти в ГТРК на предложенную должность и одновременно остаться на полставки как собкор «Российской газеты». Меня это устраивало по одной простой причине. Если не заладится дело на новой работе, я всегда смогу вернуться в газету.

           Ко времени моего прихода ГТРК «Волга», как и другие региональные кампании, изменила свой статус. Если раньше она существовала как областной комитет по телевидению и радиовещанию и входила в структуру Гостелерадио, то с 1993 года, после разгона Верховного Совета РСФСР, была создана Федеральная служба по телевидению и радиовещанию, куда вошли все региональные кампании. Руководителем ФСТР стал Валентин Валентинович Лазуткин. На его плечи взвалилась вся работа, связанная с развитием телевидения и радиовещания в постсоветских политических и экономических условиях, лицензированием новых телеканалов и радиостанций.

         О деятельности Лазуткина    мои новые коллеги отзывались с большим уважением. Очевидно, это связано и с бесперебойным финансовым обеспечением региональных ГТРК. В годы, когда повсеместно задерживались пенсионные выплаты, заработная плата, коллективы ГТРК не знали никаких бед. Бывало, помимо зарплаты, сотрудники получали премиальные  до двух раз в месяц.  Не знаю, чья это была заслуга, скорее всего В. В. Лазуткина, финансирование региональных ГТРК ежегодно вписывалось отдельной строкой в общий федеральный бюджет. И никто, пожалуй, не мог отщипнуть от адресного финансирования, деньги полностью доходили по назначению. Такая лёгкая жизнь прекратилась сразу же, как только региональные ГТРК вошли в состав ВГТРК в качестве её филиалов, не имеющих юридического лица.

       Председатель ГТРК «Волга» (впоследствии директор) Ю. Н. Гражданцев был профессиональным журналистом, работал и в газете, и на радио, и на телевидении. И очень гордился тем, что за его спиной была трудовая рабочая молодость. Нередко, прилично заложив за воротник, он мог часами рассказывать, как рубил уголёк в карагандинской шахте, как прыгал с парашютом и чуть при этом не разбился, как не раз и не два брал интервью у секретаря парткома Карагандинского металлургического комбината Нурсултана Назарбаева.

         У него были яркие благодарные воспоминания и о своих коллегах. Иногда, понизив голос до приглушённого шёпота, он сочувственно говорил: к сожалению, здесь, в Ульяновской ГТРК, многим вообще не знакомы муки творчества. Позже, когда ближе узнал коллектив, я понял, почему так говорил председатель. И в то же время я готов был с ним не согласиться. Среди журналистов ГТРК было немало талантливых людей. Когда-то здесь работали большой поэт, лауреат Государственной премии СССР Николай Благов, поэт-сатирик Григорий Медведовской, очеркист и замечательный рассказчик Николай Романов, публицист Александр Урюпин.

           Понятное дело, эфир делался не только их руками.  Вспышки ярких   теле- и радиопередач происходили на сером и бессмысленном фоне. Вот почему Гражданцев потребовал от меня, как от своего заместителя, расшевелить журналистов, вдохнуть в них кураж. Но… нелёгкая эта работа – из болота тащить бегемота.

          С самого начала я столкнулся с весьма необычной тематической направленностью. То, что из передачи в передачу шли отчёты о выходах губернатора со своей челядью в народ, с этим ещё можно было смириться. Освещение деятельности местных органов власти было нашей обязанностью. Но почему постоянно идут длиннющие сюжеты о детсадовских утренниках, выпускных вечерах, серебряных и золотых свадьбах и так далее? Такие программы, не несущие никакой общественно значимой информации, я стал браковать. Это вызывало недовольство некоторых сотрудников, привыкших считать радио своей вотчиной и часто записывающих эфиры со своими знакомыми и даже родственниками – врачами, учителями, воспитателями.  

       На моё счастье, в редакцию радио пришло пополнение из молодых журналистов, которые подхватили требование актуальности и критичности, разнообразия тематики передач. Особенно выделялись Ирина Колоткова, Владимир Коршунов, Ахат Сайфиев, ставшие впоследствии заметными фигурами в ульяновских СМИ. Неплохо проявило себя и следующее пополнение – Светлана Дубровина, Наталья Козина, Владислав Витковский, Евгений Слюняев, Александр Филатов…

     Ульяновскому радио повезло с дикторами. Голос Валентины Протасовой, ученицы самого Юрия Левитана, настолько вжился в сознание радиослушателей, что во время её очередного законного отпуска раздавались звонки с требованием немедленно вернуть Протасову в эфир. Валентина Владимировна, спокойный уравновешенный человек, вносила в коллектив радио какое-то умиротворение и просветлённость. Я не один раз пытался   оформить документы на её награждение. Но она категорически отвергала эти попытки, считая, что для неё самая высокая награда –  это общение с людьми через радиоэфир.

     Труднее было со старожилами. Они отчаянно отстаивали своё право работать по-прежнему. По-прежнему – значит бить поклоны чиновничеству, делать сусальные передачи о юбилеях и празднествах, корпоративных торжествах. Однажды я всё-таки «дожал» одну из ведущих утренней программы Ларису Ш., заставив сделать критический сюжет на коммунальную тему. Вроде бы получилась неплохая передача. А вот концовка, где автор со вздохом говорит, что «надежда умирает последней», смазала весь её труд.   Эта шаблонная фраза, которую часто использовали в конце сюжетов, была вершиной аналитической мысли некоторых журналистов.

          В повседневной круговерти нередко возникал форс-мажор.  Приходит человек в студию на интервью, а под рукой ни одного журналиста. Приходилось (и я это делал с удовольствием) самому садиться к микрофону и вести диалог с гостем студии.  Так было с Владиславом Александровичем Третьяком – прославленным хоккейным вратарём, многократным победителем мировых чемпионатов и олимпийских игр. Третьяк не раз избирался депутатом Госдумы от Ульяновской области, и общение со своими избирателями через областное радио он считал обязательным и полезным делом.

         В очередном радиоинтервью невольно зашла речь о состоянии нашего хоккея. Далеко не все поклонники этого вида спорта  воспринимали игровой стиль наших хоккеистов, перенявших от заокеанских соперников тактику «бури и натиска».  Все мы хорошо знаем, что сборная СССР   в семидесятые   годы прошлого столетия успешно громила канадцев благодаря изящной комбинационной игре, сочетанию индивидуального мастерства и командного взаимодействия.

        Памятуя о том, что В. А. Третьяк является президентом Федерации хоккея России, я спросил, как он сам относится к тому, что наши ледовые рыцари предпочитают теперь силовой, а не гроссмейстерский  стиль игры. Не в этом ли причина неожиданных поражений нашей сборной на чемпионатах мира?

          Владислав Александрович мгновенно (вратарская реакция!) подхватил эту мысль. Совершенно верно, сказал он, это наша недооценка прошлого опыта. Я не стал в эфире развивать такое направление нашего разговора. Иначе пришлось бы задать следующий, уже неприятный для собеседника, вопрос: почему же он, как президент федерации хоккея не пытается повлиять на состояние нынешнего хоккея с шайбой в России? Иначе пришлось бы вообще говорить о  подражательстве и копировании всего западного, перед которым ещё с горбачевских времён насаждалось слепое фетишное преклонение. Думается, что  Третьяк, как гибкий и умудрённый человек, возникни вдруг такой разговор, нашёл бы что ответить.  Насколько это было бы искренне – это другое дело.

     Меня всегда обескураживал один нюанс. Зачастую люди перед микрофоном в студии и за её пределами оказывались как бы разными личностями.  Эта раздвоенность выражалась в их суждениях публичных и кулуарных. На публику – одно. Наедине – другое, да ещё и шёпотом.

          Исключением из этого нехорошего правила стала певица Марина Девятова – дочь известного эстрадного маэстро Владимира Девятова. Она приехала со своим коллективом в Ульяновск, чтобы дать большой гастрольный концерт. Приглашение на радио приняла охотно и даже с благодарностью.  Зная о её репертуаре, о влечении к народным задушевным мотивам, я предложил стержнем интервью сделать именно эту тему – тему судьбы русской песни.

       Марина Владимировна согласилась с тем, что российская эстрада, начиная с 80-х годов, начала терять своё своеобразие, стала обретать совсем другое, не свойственное ей звучание. А самое главное, обессмысливалась сама песня, её содержанием стали какие-то зулусские междометия и судорожная мимика. Но и это ещё не всё! Появились певцы и целые вокальные коллективы, которые стали калечить русскую песню. Всем известная Надежда Бабкина привнесла в спокойный лиричный народный вокал ярость и крик.  «Оручесть» стала для ангажированных музыкальных критиков высшим мерилом эстрадного таланта.

    Девятова в своём интервью   поддержала и развила такие оценки.  Судя по её отдельным репликам, в артистическом сообществе с некоторых пор существует раскол именно по этому признаку – отношению к благородным традициям национального эстрадного вокала. Целый пласт современных исполнителей языком своих песен сделали английский или французский.  А тематика самих песен сдвинулась к воспеванию сибаритства, гедонизма, ко всему тому, что составляет пустой смысл жизни человека, не обременённого трудом.

        И вот такая эстрада оказалась вдруг  самой востребованной и очень щедро вознаграждаемой. Потому что потребителями такого квазиискусства   стала армия нуворишей, способных оплатить любую   примитивную прихоть. Именно для таких стала гимном  песня «Рюмка водки на столе» в исполнении    небесталанного певца Георгия Лепса.

          Интервью Марины Девятовой неожиданно для радиослушателей и для меня самого закончилось признанием певицы, что она собирается стать мамой.  Причём срок беременности подходил к семи месяцам.

             – Но у вас впереди продолжительные концерты в городах Поволжья. Как вы всё это вынесете, не лучше ли отменить гастроли? – спросил я Марину Владимировну.

              – У меня коллектив. Им нужно кормиться, кормить свои семьи. И у меня перед моими коллегами такие же обязательства, как и у них передо мной. Ничего, справимся…

         Надо сказать, справилась на отлично, не делая никаких скидок на своё «интересное положение». Вот почему-то давнее интервью так крепко запомнилось мне. Я увидел в популярной певице не какие-то гламурные черты, не отражение звёздности, а человека нелёгкого терпеливого труда.

          На удивление телевизионные тусовки примадонн, императриц и королев российской эстрады  собирали у экранов довольно многочисленных поклонников. Очевидно, зрителей привлекали не только песни, но и сам антураж телевизионных сборищ. В обстановке светскости теледивы перемывали друг другу косточки и также  обильно восхваляли друг друга, не жалея слов превосходной степени. Такие гламурные междусобойчики выдавались за волшебный праздник песни, и зрители, жаждущие любых зрелищ, кроме скучных, жадно всё это заглатывали.

           Пусть на местном уровне, пусть с провинциальным привкусом, но обязательно нужно было что-то противопоставить этому расползающемуся культурному мракобесию. Тогда я  завёл на ульяновском радио рубрики «Песня – душа народа», «Песня остаётся с человеком» и «Песни из любимых кинофильмов». Три цикла моих авторских передач начали звучать в эфире с 2012 года, вызвав широкий благодарный отклик.

             Из архива областного радио c помощью замечательного звукорежиссера Светланы Дубровиной извлекали лучшие народные песни, популярные произведения советской и российской эстрады, рассказывали об истории их создания, воспроизводили в разных вариантах исполнения. Честно говоря, я даже не ожидал, что эти музыкальные проекты так полюбятся нашим слушателям. Убедился, что в своей программной политике нужно опираться не на мещанские вкусы и пристрастия, а на запросы людей, понимающих и ценящих настоящее искусство, подлинную культуру. Эти передачи широко разошлись в Интернете и до сих пор пользуются популярностью у слушателей.

            Некоторое время спустя я, к своему удовольствию, увидел, что на центральных телеканалах стали появляться одна за другой музыкальные программы, которые в названиях повторяли наши передачи – ульяновские. На канале «Россия» известный ведущий скандальных телешоу Малахов стал вдруг собирать в студии исполнителей народной песни. На канале «Культура» вспомнили о замечательных песнях, вышедших в народ из художественных кинофильмов. О песнях, которые на долгие годы остались с человеком, стали делать передачи на популярном телеканале ОТР.

           Не тешу себя мыслью, что ульяновское радио первым проторило тропку в этом направлении. Видно, объективно пришла пора возврата к истинным эстетическим ценностям, к уважению народного искусства, пропаганде его лучших произведений. И эту  тенденцию уловил  премудрый Леонид Якубович – ведущий  популярного телевизионного шоу «Поле Чудес».  Каждую передачу он предваряет выступлением эстрадных, как самодеятельных, так и профессиональных, коллективов, исполняющих   лучшие  народные произведения и песни российской эстрады.

                                        ХХХ

          Взаимоотношения власти и журналистики для меня никогда не было особой загадкой. В советское время подчинённость прессы партийным установкам никто и не скрывал. Напротив, в программных документах всячески подчёркивалась важнейшая роль СМИ в пропаганде социалистических идеалов, воспитании человека будущего. Но как исстари повелось на Руси, у нас, чего ни коснись, всегда путали Отечество с его высокопревосходительством.

             Газеты, журналы советской поры нередко обслуживали не столько светлые декларированные цели, сколько властолюбивые потребности конкретных личностей.  Журналисты, прирождённые держать нос по ветру, в этом деле проявляли себя особенно ярко. Когда на заре горбачевской перестройки заявили о гласности, сразу возник вопрос, насколько свободной должна быть пресса, чтобы сполна обеспечивать требование гласности, широкого доступа к общественно значимой информации.

             Сгоряча хватив глоток свободы, СМИ быстро скатились на тропу жёлтой прессы. Это понятие – жёлтая пресса – советским людям было знакомо лишь по пропагандистским клише. И вот теперь все воочию увидели, что это значит и из чего это делается. Как ни странно, виртуозами   жёлтой прессы стали молодёжные газеты – «Московский комсомолец», уже тогда редактируемый П. Гусевым, и «Комсомольская правда».

           Чтобы привлечь читателей и поднять подписной тираж, эти издания целые полосы отводили описаниям пожаров, семейных ссор, жестоких убийств, изнасилований, мужеложства и скотоложства. «Комсомольска правда» однажды оповестила своих читателей, что она готовит необыкновенную акцию о публичном соитии женщины с жеребцом.   Где и как это произойдёт, газета обещала подробно рассказать в ближайшем номере. Увы, для читателей  подобная духовная и информационная пища  была донельзя привлекательной. И лишь у немногих облик новых  послеперестроечных  СМИ  вызвал активное отторжение.

    Хорошо помню, как на одном всероссийском мероприятии, посвящённом современным СМИ, Егор Владимирович Яковлев, широко известный в то время как прогрессивный демократический журналист, вдруг заявил в коротком интервью следующее: (цитирую по памяти) пресса и электронные СМИ должны быть в России в руках государства. И это сказал человек, который редактировал независимый еженедельник «Московские новости», затем создал частную «Общую газету» и частный издательский дом «Коммерсант».

           Скандальное для того времени высказывание Егора Яковлева затёрли, замяли, как будто его и не было.  Позднее я пытался найти в Интернете следы того интервью. Бесполезно! Что же так решительно повлияло на взгляды Егора Владимировича по поводу свободных от государственной опеки СМИ?   Может быть, он разглядел в таких СМИ самую гнусную изнанку их свободы? Вместо мировоззренческих терпеливых дискуссий, доказательных, последовательных разоблачений мрачных сторон нашей жизни – политические подлости. Вместо правдивого отражения общественных коллизий   –  заказные лживые статьи, сбивающие с ног своих противников и  замутняющие сознание  «электората».

          Обилие «джинсы» (заказные проплаченные материалы) шло под гарниром светских сплетен, чернухи и желтухи, чтобы читающий обыватель не заскучал. Думается, Егор Яковлев не такой видел свободу слова. И не такой он видел их финансовую независимость. Рекламная деятельность изданий не обеспечивала хотя бы более-менее сносную жизнь их сотрудников. Приходилось искать финансовых патронов, которые диктовали редакционную политику исключительно в своих интересах.

           Не это ли всё в совокупности послужило причиной эволюции взглядов мэтра российской журналистики на её независимый статус?  Не исключено, что глубокое знание   теоретического наследия Ленина подвело Егора Владимировича к неизбежному признанию, что «буржуазная свобода печати это есть свобода богатых людей покупать газеты и создавать нужное общественное мнение. А общественное мнение создаётся таким образом, что трудящийся ежечасно и ежедневно воспроизводит своё скотское состояние и ещё благодарит своего хозяина».

          Мне пришлось увидеть и пережить, как на периферии, а не в столичном омуте, развивалась журналистика в постсоветский период.  Срабатывали те же закономерности, только выражались они в более глупой, более уродливой форме.

             В редакцию «Российской газеты» пришло письмо читателя из Ульяновска В. Мухитова.  Он пишет: Областная газета «Симбирские губернские ведомости» беспощадно громит на своих страницах взяточников, бюрократов, хапуг и казнокрадов, в том числе губернатора и его сыновей. В связи с этим вызывает удивление, почему ни следственные органы МВД, ни прокуратура не возбуждают уголовные дела против семьи Горячева Ю. Ф. и позволяют ей безнаказанно творить свои авантюры?

           Действительно, «Симбирские губернские ведомости», возникшие на останках газеты «Ульяновский комсомолец», с некоторых пор стали «утюжить» недавнего своего покровителя губернатора Юрия Фроловича Горячева.  Критические материалы о нём шли из номера в номер в сопровождении броских, под огромными заголовками, заметок об утопленниках, зацементированном трупе, ободранной каким-то живодёром кошке, о чуде-унитазе и так далее…

            Однажды эта газета, видимо, для того, чтобы оживить обстановочку, опубликовала заявление редколлегии под заголовком «Нас не запугать ни судами, ни киллерами». В этом заявлении, между прочим, сообщалось, что на жизнь главного редактора газеты А. А. Габрелянова готовится покушение. Редакция «Российской газеты», уже наслышанная об этой личности, поручила мне разобраться, что за фарс разыгрывается в славном городе Ульяновске.

         Габрелянова, этого шустрого молодца с ярко выраженной кавказской внешностью, я узнал, когда работал собкором «Правды» по Средней Волге. Арам Ашотович, а тогда просто Арам, трудился в редакции газеты «Ульяновский комсомолец», заполняя её страницы бесцветными заметками о трудовых подвигах комсомольцев, тимуровском движении, ну и, разумеется, о социалистическом соревновании. Одну из своих заметок он предложил мне для публикации в «Правде».

            В то время некоторые местные журналисты стремились как-то отметиться в центральной прессе. И желание молодого газетчика заявить о себе, своих амбициях мне было понятно.  Его заметку я старательно выправил, и она была опубликована. Вскоре после ГКЧП, когда выпуск «Правды» и других газет был приостановлен, Габрелянов потерял всякий интерес к дальнейшему сотрудничеству.             

 За очередной публичной схваткой «Симбирских губернских ведомостей» c губернатором с интересом наблюдали лишь местное чиновничество да скучающие обыватели. Большинству же других читателей периодики было, грубо говоря, наплевать на все эти перебранки. Память, хоть она и короткая, не подвела здравомыслящих земляков Ленина. Они не забыли, как и на чьи деньги создавались «Симбирские губернские ведомости», о чём писала это газета три-четыре года назад и о чём пишет сейчас. Когда всё это сопоставишь, то перестаёшь верить в классовую природу бескомпромиссной оппозиции «СГВ» к губернатору и его методам управления областью.

            Губернатора Юрия Горячева безо всякой натяжки можно назвать крестным отцом «Симбирских губернских ведомостей». Становлению нового издания он помогал с подобающей солидностью, не жалея бюджетных денег.  Арам Габрелянов, выпускник журфака МГУ, стал не то чтобы правой рукой Юрия Фроловича, но очень и очень доверенным его человеком.  Газета беззастенчиво курила фимиам «народному губернатору», восхваляя его со всех ракурсов. В желании угодить своему патрону Арам Габрелянов назвал открытый им тогда же детский иллюстрированный журнал «Серёжкой» – по имени любимого губернаторского внука.

            Не знаю, как воспринимал эти жесты сам Горячев, но, очевидно, не без удовольствия. Иначе не отдал бы задаром во владение журналу «Серёжка» почти готовое к эксплуатации здание, предназначенное для городской школы искусств. Венцом союза губернатора и редактора «СГВ» стало создание коммерческой телевизионной компании, на что были потрачены немалые бюджетные и принудительно спонсорские средства.

          С созданием губернского телеканала пропагандистская шумиха об успешной деятельности команды Горячева приняла тотальный характер. При этом сохранялась видимость независимости суждений, так как и газета, и телеканал формально являлись неподотчётными местной власти.

            В принципе то, что губернатор предпринял всё для сближения со СМИ, понять и объяснить можно. Когда нет прямых административных рычагов воздействия на них, приходится искать другой язык – язык понимания общей достойной цели, общих социальных задач. Но можно, конечно, заслужить хорошее расположение СМИ и по-другому, создавая им режим наибольшего благоприятствования, попросту говоря, сытно прикармливая их.

          Габреляновские газета и телеканал, надо признать, добросовестно отрабатывали свою кормушку. С выдумкой и не без азарта отбивали атаки на главу администрации, которых хватало и в местной, и в московской прессе. Горячева обвиняли в неэффективности управления областью, разных злоупотреблениях, пьянстве. Вот этим утверждениям, надо сказать, небезосновательным, активно и даже зло противодействовала габреляновская газета.

            И вдруг… Именно вдруг, почти в одночасье, «СГВ» из прогубернаторских стали антигубернаторскими. То, чему газета возражала вчера, сегодня стало главным её содержанием. Редкий номер обходился без разоблачений  «горячевского семейного клана», приближенных к нему лиц. Так что же стало причиной такой моментальной газетной метаморфозы?

              Было бы наивно искать её в идеологических или нравственных расхождениях бывших подельников.  И то и другое обоим персонажам незнакомо.  Их как раз сближало отсутствие каких-либо твёрдых убеждений и бешеное желание занять своё место под солнцем. Всё проще. Обычная бытовая ссора (о чём в Ульяновске не слышал только глухой) между Арамом Габреляновым  и сыном губернатора Олегом Горячевым стала толчком к их вражде.

           В старые рыцарские времена такие отношения выяснялись бы на дуэльных пистолетах. Но теперь, как видно, принято устраивать личные разборки публично с использованием газетной артиллерии и телевизионного «града», выставляя свою мишень как общественно опасную. Любопытно, что детский иллюстрированный журнал после той ссоры перестал быть «Сережкой». Арам Габрелянов переименовал его в «Арбуз». А здание, в котором размещался журнал, он, между прочим, очень выгодно продал – под коммерческие магазины.

          Вообще эта история должна бы стать предметом уголовного расследования, а не журналистского любопытства. Налицо злоупотребление служебным положением в личных целях, использование бюджетных средств для подкупа представителей «четвёртой власти». Но в той социальной и экономической кутерьме никому не было дела до того, что вытворяли губернаторы и политиканствующие журналисты. Арам Ашотович ульяновский трамплин использовал небесталанно. Он перебрался в Москву, создал частную корпорацию «Ведомости-Медиа», клонирующую по регионам издания, аналогичные «СГВ». В столице оброс влиятельными связями, стал узнаваем на экранах ТВ как «новый русский».

           Об этом я и написал статью. И  благодарен, что редакция «Российской газеты» безоговорочно приняла мою трактовку того склочного события, которое долго ещё обсуждали на берегах Волги. После публикации статьи под заголовком «Честь не продаётся. Если она есть» неожиданно позвонили от Горячева и сказали, что он хотел бы со мной встретиться. У меня никогда не было с Юрием Фроловичем тёплых объятий, но и открытой «холодной войны» он в отношении ко мне не допускал. Как я уже говорил, мужик он был тёртый, с хитрецой, умел давить на журналистов опосредованно, через своих угодливых людей.

            Мы говорили с ним около часа. И я не мог понять, для чего он пригласил меня. О статье, в которой он был показан далеко не в лучшем виде, Юрий Фролович даже не обмолвился. Говорил о трудностях, в которых пребывает область, о коварстве и лицемерии своих подчинённых. Неожиданно сказал: в его пресс-службе сидел человек, который регулярно писал анонимки на губернатора.

         – И как же вы его вычислили?

          – Чекисты помогли.  По почерку узнали.

          – Выгнали его?

          – Не успел. Ваш Гражданцев взял его к себе – на ГТРК.

             Я не стал уточнять фамилию, догадался сам, о ком идёт речь. Хотя, честно говоря, не хотелось верить  в такую информацию. Она могла быть и лживой.

            В конце встречи Ю. Ф. Горячев сказал то, ради чего он затевал наш разговор: через полгода выборы губернатора, и он выдвигает свою кандидатуру. Буду ли я мешать ему своими публикациями в «Российской газете»?   Ответил ему как на духу: во время выборов я нейтральный. Считаю постыдным для журналиста подыгрывать тому или иному кандидату, используя федеральную правительственную газету. И законом это запрещено. Такой ответ удовлетворил Горячева. Мы расстались, крепко пожав друг другу руку.

            Выборы Ю. Ф. Горячев, как и ожидалось, проиграл. В его кабинет въехал (считай на белом коне) генерал Шаманов со своей командой. И она начала действовать так, что прошлые горячевские причуды всем показались детскими шалостями. И никто не удивился (по-моему, даже сам Шаманов), что на следующих выборах ему пришлось уступить место мэру г. Димитровграда Сергею Ивановичу Морозову – человеку в то время довольно незаметному, связанному с самарской финансово-промышленной группой СОК.            

                                              ХХХ

          Восхождение С. И. Морозова  к губернаторству  можно назвать детективом. Хотя некоторые политологи подобные примеры карьерного роста расценивают как свидетельство  демократических социальных лифтов: был никем, а стал всем!   Свою трудовую жизнь Сергей Иванович после службы в армии начал милиционером-водителем спецмашины медвытрезвителя. Потихоньку-полегоньку дорос до должности начальника отдела по борьбе с оборотом наркотиков. А затем его назначили начальником управления внутренних дел г. Димитровграда.

             Неизвестно, по какой причине его вдруг отстранили от должности. Моя жена Елена в то время работала в управлении кадров Ульяновского УВД, куда Сергей Иванович пришёл оформлять документы на увольнение. Как она вспоминает, он был страшно подавлен. «Я не представляю себя вне службы, –  говорил будущий губернатор. –  Вся моя жизнь в милицейских погонах, ума не приложу, как жить дальше».

            Но оказалось не всё так мрачно.  Бывшие сослуживцы помогли ему устроиться начальником охраны Димитровградского автоагрегатного завода, входящего в то время в Самарский промышленно-финансовый холдинг СОК. У руководства этого холдинга были заветные планы на расширение своего влияния в российских регионах. Ульяновская область, очевидно, в эти планы тоже входила. Дело оставалось за малым – продвинуть в руководство областью своего человека. На очередных выборах мэра Димитровграда    победил именно он – Морозов. А через четыре года его избрали губернатором. С трудом, во втором туре, но избрали.

           Это позднее в Кремле   всерьёз озаботились комплексной программой подготовки управленческих кадров. А тогда в губернаторы выныривали люди, можно сказать, ниоткуда. Наверное, явление губернатора С. И. Морозова народу Ульяновской области можно назвать библейским чудом. Человек, не обладающий ни соответствующими знаниями, ни достаточным опытом хозяйственной и управленческой работы становится первым лицом области.

            Буквально с первых дней С. И. Морозов стал налаживать контакт со СМИ.  Как помню, он производил на журналистскую братию хорошее впечатление.  В меру разговорчив, скромен, в неприятных для него ситуациях сдержан. Но это обаяние свежеиспеченного «государственного мужа» длилось недолго. Губернатора стали узнавать по его делам. После короткого выжидания, чтобы не сразу бросалось в глаза, началось массивное внедрение ФПГ СОК в Ульяновскую область. В новое руководство областью был высажен целый десант из Самары от СОКа. Представителем от исполнительной власти региона в Совет Федерации РФ был выдвинут вице-президент СОКа Рустем Шиянов (позже объявленный в федеральный розыск).

           В пользу близких к СОКу организаций и граждан перераспределялись областная собственность, земельные участки, передавались контракты на ремонт и строительство дорог.  Подрядчик строительства моста через Волгу ОАО «БСК» был заменён СОКовским «Волгомостом» и удорожание строительства сразу выросло на 14 миллиардов рублей.

             Всё это теперь в прошлом. От СОКа, изначально заквашенного на криминале, остались одни воспоминания. Губернатор Морозов теперь уже не губернатор, но следы его деятельности, как грязные отпечатки на снегу, ещё режут глаза. Самое ущербное, что осталось от него, это потеря доверия людей к представителям власти, разочарование в её способности работать для людей, а не ради себя.

           С приходом Морозова на губернаторство (впрочем, как и до него) в управленческие и законодательные структуры потоком хлынули родственники, дамы сердца, сослуживцы по прежней работе… Фаворитизм, который, как нам казалось, остался в далёкой истории, в новой России обрёл кадровый статус. Это стало называться «подбором своей команды».

             Команда подбиралась так, чтобы была стопроцентная порука, чтобы никто так просто не вошёл и не выскочил из неё. Подражая Москве, губернатор создал при себе Совет Безопасности. Секретарём этого пародийного Совбеза назначил налогового клерка Владимира М. – родного брата областного прокурора. И у главного охранителя законности на ульяновской земле сразу оказались руки связанными. Но нет, в отставку он не подал и через какое-то время, после увольнения из органов прокуратуры, был избран председателем областного законодательного собрания.

           Писала ли обо всём об этом местная пресса?  Упаси боже!  Даже намёки на эту тему пресекались. Мой товарищ журналист Владимир Миронов пытался издавать журнал «Симбирская язва», где критиковал морозовские порядки.  И что?   Задавили его различными проверками. От дальнейшего выпуска журнала ему пришлось отказаться и уйти в тень.

             Чтобы другие СМИ не помышляли о какой-то критике главных персонажей местной власти, стали использовать «пряники» в виде грантов. Получил такой грант на тематические освещения и, будь добр, не топорщись, иначе на следующий год подобного гранта не увидишь. В своей статье «Бойтесь данайцев, гранты приносящих» я постарался показать двусмысленность такой государственной поддержки СМИ и некоммерческих организаций.

          Что касается представителей федеральных СМИ в регионе, их лояльности, то здесь губернатор влиял на них через их руководителей, назначение и увольнение которых так или иначе согласовывалось с ним.   После Ю. Н. Гражданцева   ГТРК «Волга» руководили люди, далёкие от журналистики и по образованию, и по опыту работы.   Пришедший на смену уволенного А. Щербакова  Андрей Г-ев, тридцатилетний нижегородец, сын министра культуры тамошнего правительства, чудил ровно год, после чего, в прямом смысле, сбежал из Ульяновска в одночасье, чего-то, видимо, сильно испугавшись.

          Тревожное для себя время он пересидел в Нижнем Новгороде в кресле заместителя главы одной из районных администраций по коммунальным вопросам. Когда осела вокруг него пыль, этот молодец возник уже в Сибири, в Омске, в качестве директора ГТРК «Иртыш». Сибиряки оказались более терпеливыми, в ГТРК он пробыл чуть ли не три года. Потом коллектив кампании «накатал» на него такую «телегу», что его также стремительно, как и из Ульяновска, убрали.

          В Ульяновске этого назначенца из ниоткуда помнят до сих пор.   Особенно въелась в память его дурацкая манера по-американски класть ноги на стол в рабочем кабинете. И ещё. Он  по-детски любил Остапа Бендера – не как литературного героя, а как реального человека, предназначенного для того, чтобы «делать   жизнь с кого».

         Не везло «Волге» на директоров. Так я думал вначале. А потом убедился, что все кадровые назначения логично вписываются в общую политику телерадиовещания.  Московскому руководству было важно иметь на местах послушных, безропотных директоров филиалов. И не дай Бог, если у кого-то обнаружится вирус вольнодумной заразы!                                   Новый директор, женщина уже преклонных лет, в прошлом экскурсовод музейного мемориала имени Ленина, вполне соответствовала этим требованиям. 

        Увы, с ней приходилось бодаться, чтобы радиоэфир не стал проходным двором   для странствующих политтехнологов разных мастей. А когда мои аргументы не убеждали директрису, я просто отказывался подписывать микрофонную папку.  Видимо, в её глазах я представлялся   человеком, не понимающим и не разбирающимся в политике.  Это слово она произносила с каким-то трепетным благоговением. Когда нужно было объяснить необходимость выхода какого-нибудь тенденциозного или просто никчёмного сюжета, директриса поднимала вверх указательный пальчик и полушёпотом выдыхала: «Это – политика…»

          Так было в начале 2010-х годов, когда в Ульяновске неведомо по какому решению вознамерились создать перевалочный центр НАТО для транспортировки грузов для натовских вооружённых контингентов.  Причём за необходимость иметь в Ульяновске такую базу ратовал заместитель премьер-министра РФ  Дмитрий Рогозин, некогда представлявший Россию в штаб-квартире организации Североатлантического договора.  В Ульяновске против такого намерения поднялась волна митингов и пикетов.

         На радио мы успели дать   несколько сообщений о таком массовом общественном протесте. И вот тут появилась директриса с поднятым пальчиком и испуганным возгласом: никакой информации о пикетах, это – политика! Пришлось нам замолчать…

        Всё зримее становилось расхождение между декларациями о достигнутых экономических и социальных успехах и реальным состоянием дел. Почти на сто тысяч человек сократилось население Ульяновской области за первую пятилетку (2004–2009) губернаторства С. И. Морозова. При этом уменьшение численности шло в 2–3 раза быстрее, чем в среднем по стране. Это был интегральный показатель   депрессивности региона.

        Молодёжь бежала из замечательного в общем-то города в Москву, Петербург, соседние Самару и Казань, чтобы найти работу с достойной оплатой труда. А навстречу двигался другой ручеёк, состоящий из людей, приглашённых властью области на чиновничьи должности. Причём такие должности, которые связаны   с освоением бюджетных денег, приватизацией, здравоохранением, городской застройкой.

           Однажды, гуляя по Венцу (привлекательный бульвар над Волгой), я встретил знакомого мне  чиновника из мэрии по фамилии Тихонов. Этот человек в администрации возглавлял отдел по благоустройству города. Невольно зашла речь о культуре городского быта, запущенном состоянии отдалённых микрорайонов, антисанитарии. Мой собеседник, почувствовав в моём разговоре критический настрой, с вызовом сказал: «У нас сейчас демократия. Кому не нравится в Ульяновске, может ехать в другой город. Никто не будет препятствовать».

          Этот демократ, кстати, без осложнений доработал до пенсии и получил как муниципальный служащий пенсионное содержание, значительно превышавшее пенсию учителя, заводского квалифицированного рабочего, сельского механизатора.

            Местные СМИ обо всём этом, конечно, пытались писать. Но из них потихоньку вытравливали критическое восприятие, выдавливая из редакций наиболее острые, бескомпромиссные перья. Вместо авторских журналистских материалов публичное пространство заполняли правительственные и ведомственные пресс-релизы, представляющие безудержные акафисты. Восхвалялись креативные инициативы   губернатора. То он провозглашал Ульяновск культурной столицей мира, то раскручивал Ульяновск как родину колобка, то провозглашал город авиационной столицей.

          Насмешки и недоумение вызвала его инициатива об утверждении в ульяновском календаре Дня Патриота. В этот день мать, первой родившая ребёнка, награждалась особо ценным подарком – новым автомобилем «УАЗ Патриот». От этого губернаторского креатива веяло каким-то детством, инфантильностью, если не сказать грубее. И эту чепуху охотно подхватывали его подчинённые. Районы области тоже стали называть столицами. Пирожковая. Блинная. Рыбная. Огуречная. Грибная… А потом появился ещё один праздник –  День зачатия. День, когда молодые родители рассчитывали срок рождения своего ребёнка аккурат ко Дню патриота. Руководителям организаций даже было рекомендовано в этот день отпускать сотрудников домой пораньше, чтобы они могли заняться зачатием.

         В очередной раз Сергей Иванович Морозов выступил с эпохальным заявлением о том, что недалёк тот день, когда Ульяновск свяжет с Москвой    струнный транспорт. Работы уже ведутся.  Это позволит, сказал губернатор, преодолевать расстояние до столицы с невероятно быстрой скоростью.  Когда мне принесли на вычитку выпуск новостей, где лежало сообщение об этой инициативе, я решил подстраховаться и позвонил одному из заместителей губернатора, отвечающему как раз за транспорт. Спросил: вы лично как всё это воспринимаете?   Никак, ответил он, за выдумку ведь не наказывают…

        Бурные инициативы быстро сдувались, уступая место другим – таким же фантастическим и безумным. Идею струнного транспорта Юницкого сменил план создания в Ульяновске центра дирижаблестроения. Тут же включились непонятно откуда взявшиеся эксперты, доказывающие, что дирижаблестроение станет локомотивом ульяновской экономики и прославит волжский край на весь белый свет.

          На радио мы старательно избегали славословий в адрес таких креативщиков   и инноваторов. Даже слепому было видно, что за частоколом надуманных инициатив – упадок экономики, разорение промышленности, снижение уровня жизни большинства людей и, как следствие, падение рождаемости.  Коллективу радио я постоянно напоминал, что в эфире должна быть жизнь, а не её симуляция.  Не тащите в студию начальников с их самоотчётами.  Пусть они отвечают за то, что с их помощью или с их молчаливого согласия уродует нашу жизнь.

           Правды ради нужно сказать, что некоторые чиновники, приглашённые на разговор с нашими радиослушателями, самокритично оценивали свою работу, говорили о кричащих проблемах откровенно и остро.  Но, увы, они, как правило, долго не задерживались на своём рабочем месте. Не ко двору оказывались…

          И вот на этом  гнетущем фоне возникло в нашей жизни интересное явление. Россия по количеству гениальных людей стала выходить не первое место в мире. В Ульяновской области вдруг появились академики, лидеры мировой экономики, гранд-мастера театрального и литературного искусства.  Один мой знакомый, человек довольно скромный и незаметный, решением международного совета американского биографического института был признан «Человеком года – 97» за его всеобъемлющие достижения и вклады… В официальном письме на его имя было написано, что для того, чтобы получить соответствующий сертификат, ему требовалось перевести 490 долларов по указанному   адресу.

          Мой приятель, не растерявший за всю свою суровую жизнь чувство юмора и сдержанной самооценки, воскликнул: «Ага, вот какой вклад имеется в виду! Нет уж, фигушки! Я и сам могу такой конкурс организовать».

             Ясно было, что это надувательство. Но надувательство особенное!  Оно рассчитано не на жадность, не на глупость, и даже не на доверчивость. Здесь такая специфическая наживка, на которую клюют сознательно и с удовольствием. И вовсе не простаки! Вспомним Пушкина: «Мы все глядим в Наполеоны, двуногих тварей миллионы…».

          Не состоявшийся в своё время кандидат наук, изглоданный до худобы тщеславием, как-то позвонил мне и между делом лениво проронил: «Недавно пролётом заскочил в Лондон, пришлось там выступить с лекцией.  Кстати, мне там присвоили международное звание почётного доктора. По-моему, для прессы это новость…»

         «Почетный доктор» известен в Ульяновске как бизнесмен. Но не более. А, впрочем, и это хорошо. Наверняка он уважаем в своём профессиональном кругу. Но ведь узок этот круг. Хочется всенародного признания, почёта, уважения. Пусть даже не к себе – к званию. А звание даётся недешево. Особенно, если оно чистый блеф.

         Почётный доктор Лондонской академии – не слабо. Ещё круче быть академиком. В Ульяновске и в других городах немереной России в девяностых и начале двухтысячных годов академики нарождались как грибы после тёплого дождя. Академик академии коммунального хозяйства. Академик академии средств связи. Академик академии новейших экономических исследований…

          По поводу экономических исследований и на их основе экономических прорывов в ХХI веке можно говорить бесконечно. Поводов к этому масса. Периодически в Ульяновск, Самару, Саранск и другие поволжские города стали приходить сообщения о награждении какого-нибудь полумертвого завода или фабрики международным призом «Золотой факел Бирмингема» под девизом «Лидеру мировой экономики». Директора одного такого предприятия-лидера, выпускающего линолеум и сантехнические изделия, я прямо спросил: во сколько обошёлся заводу такой приз?  Ничего не сказал. Коммерческая тайна!

            Другой директор, который действительно талантливо руководит своим коллективом, сказал, как думал: у кого работа не получается, тот надувает щёки. Сколько же среди нас таких – с надутыми щеками?  Академиков, которые скоро будут расписываться крестиками? «Человеков года», которых за пределами подъезда их дома никто не знает, а если знает, то по каким-нибудь криминальным историям? Директоров-лидеров, которые все силы кладут на то, чтобы оставить детям и внукам хороший капитал и окончательно гробят свои предприятия? Вот об этом я написал в статье «Оплатите щёчки для поцелуев», которая была опубликована в «Российской газете».

         Известно, чем хуже товар, тем бойчее, назойливее его реклама. Рекламировать же человека, создавать ему паблисити, популярность, когда он этого не заслуживает – задача ох какая нелёгкая и потому требует повышенного вознаграждения. Тут же появились дельцы, создавшие рынок управления репутацией. Да-да, так это и называется – управление репутацией. Это когда чёрного кобеля отмывают до бела, приписывая ему несуществующие достоинства. И на этом зарабатывают немыслимые гонорары различные блогеры, эксперты, аналитики… Зарабатывают на лжи, обмане, внушении всякого вздора.

          В моём доме, где я тогда жил со своей семьёй, в соседях был настоящий человек года. Он инженер-электронщик. Мастер, каких не сыскать. Но на тот момент оказался, как многие другие люди, на нищенской зарплате. Его семья кормилась исключительно картошкой и овощами с дачного участка. Чтобы как-то продержаться, он подрабатывал грузчиком в соседнем магазине. Забастовки, стачки, пикеты как средство протеста против такой жизни не признавал.  Он верил президенту и правительству. Разве это не «человек года»?

              Долго думал, откуда такое самообольщение? Неужели это вечное свойство российского человека? А с другой стороны, навязываемый нам некоторыми современными СМИ искажённый образ жизни, образ мысли, лукавые публичные оценки дают о себе знать, глушат способность трезво осмысливать жизнь. Это нечто вроде анестезии, которая снимает боль от душевных потрясений, создаёт иллюзию здоровья и счастья.

          Эти свои невесёлые размышления я попытался отразить а одной из своих сказок, которую   здесь воспроизвожу.

Как похвальбушки чуть семью не извели

         Жила-была одна большая дружная семья.  И очень работящая!  Всё могла делать.  При всём при том  в богатстве и роскоши она не купалась, но по праздникам могла собрать хороший стол и для себя, и для гостей. Главой семьи был Тимофей Иванович. О его трудолюбии  знали даже в сопредельных владениях. Но почему-то завидовали не его трудоспособности, не его умению сладить любую вещь, а нажитому семейному добру. «И за что этим лапотникам всё это далось? – кривили свои широкие мокрые рты завистники. – Чем мы хуже?»

            И стали они плести интригу вокруг Тимофея Ивановича и его большой семьи. Недоброжелатели, известное дело, на выдумки хитры.    Они могут прикинуться друзьями в доску, а сами ножи острые за голенищем держат. И сообразили они вот какой коварный план. Вызнали они, что    сыновья Тимофея Ивановича кроме работы ничего не ведают. Ни развлечений, ни потехи никакой, ни слова похвального.

          А Тимофей Иванович и в самом деле был скуп на поощрение. Знай себе пашет, как вол, и от детей того же требует. А чтобы похвалить – ни-ни!  Не любил он восторга. Не любил бахвальства. Бывало, увидит, как сыновья меряются молодой недюжинной силой, и одёрнет сурово: в хвасти нет сласти!

           Вот так и жили они, не ведая, что за дальним морем-океаном, за непроходимыми лесами, за высокими горами волки в овечьей шкуре приготовили для сыновей Тимофея Ивановича каверзу под секретным названием «Похвальбушки». Догадались, идолы, чем взять неокрепшие души. А внушим-ка им, сиволапым, что как раз сласть – в хвасти!   И чем больше фанфаронства, тем меньше смысла. Чем звонче пустозвонство, тем ничтожнее дело! Вот этим мы их и добьём, рассуждали злыдни.

         В самое темечко попали!  Сыновья словно заразились этой проклятой болезнью – хвастовством.  Сработают на копейку, а шум вокруг этого поднимают неописуемый. Выстругает старший сын Василий дугу из берёзы и бежит к отцу: тятенька, смотри, какую красоту я смастерил.  Или горшок, самый обыкновенный, кривобокий, на гончарном круге сляпает и тут же кричит на всю округу: это же шедевр!  Никто так не сделает.

          И другие братья в самохвальстве старшему не уступают.  Из их речи исчезли хорошие умные слова. Остались только одно краснобайство. Гениально!   Шедеврально!  Неподражаемо! Филигранно! Феноменально! Даже младшенький Мишенька и тот перенял эту манеру. Вытащит из носа козюльку и восторгается что есть мочи: какая гениальная козюлька!

         И вот ведь какая хитрая штука. Стали они ещё друг друга восхвалять. Скажет кто-нибудь из них глупость, явную чепуху, все хором начинают реветь: ах как умно, как чувствительно, аж мурашки по коже.

          Видит Тимофей Иванович, что всё под гору катится. Сыновья в своём бахвальстве совсем от рук отбились. Ничего не хотят, да уж и не могут делать. Пришлось ему за всех в работе отдуваться. Почернел, похудел настолько, что, казалось, щека щёку ест.  В общем, ложись и помирай.  И лег он в святом углу, под телевизором, на лавку.

            День лежит, другой день лежит, а смерть стороной обходит его. Видно, время не пришло ещё…  Сыновья же его, порядком изголодавшись без отцовского труда, ретиво принялись за работу. Без шума, без пыли, без лишнего говора.  Вот как похвальбушки   чуть всю семью не извели со света.  Слава Богу, не удалось. Жизнь оказалась сильнее самых хитроумных интриг.

ХХХ

Завершая свои записки, не могу не сказать хотя бы коротко о своей семье, особенно о жене Елене, ведь именно ей я во многом обязан тому, что состоялся как журналист. Она, как декабристка, с маленькими детьми следовала за моими назначениями, создавала мне бытовые условия, а главное – понимала и поддерживала меня. Сама, являясь по образованию журналистом, она обладает грамотностью и хорошим редакторским вкусом. После 23 лет службы в милиции, она в 46 лет вышла на пенсию в звании подполковника и, можно сказать, вернулась к своей профессии, отработав более 20 лет руководителем пресс-служб крупных организаций.  Сыновья Павел и Иван получили юридическое образование, но журналистские гены всё-таки сказываются и у них. Павел издавал два журнала, занимается видеотворчеством. Иван защитил кандидатскую диссертацию по юриспруденции, имеет ряд публикаций в научных изданиях, успешно работает в бизнесе. Конечно, главное моё счастье – во внуках, их четверо от 6 до 16 лет: Георгий, Иван, Фёдор, Лев. Все умные, красивые, с характером. Очень переживаю за них и верю в их достойное будущее.

Вот на этом мои записки   завершились. Не раз ловил себя на мысли, а не мрачно ли я смотрю на прожитые годы, на свою профессию, которой отдал всего себя.  Не лучше ли всё, что было, нравится оно или не нравится, воспринимать как данность, как неизбежность и относиться к этому с молчаливой благодарностью.  Перечитывал Тютчева и остановился на одном из самых мудрых его стихотворений:   

Когда дряхлеющие силы
Нам начинают изменять
И мы должны, как старожилы,
Пришельцам новым место дать, —
Спаси тогда нас, добрый гений,
От малодушных укоризн,
От клеветы, от озлоблений
На изменяющуюся жизнь;
От чувства затаённой злости
На обновляющийся мир,
Где новые садятся гости
За уготованный им пир;
От желчи горького сознанья,
Что нас поток уж не несёт
И что другие есть призванья,
Другие вызваны вперёд;
Ото всего, что тем задорней,
Чем глубже крылось с давних пор, —
И старческой любви позорней
Сварливый старческий задор.

          …Неужели мною двигал в написании этих откровенных записок именно «сварливый старческий задор»?  Нет. Мне было важно и сыновьям, и внукам, да и молодым журналистам, которые выбрали для себя эту непростую профессию, показать ту общественную атмосферу, в которой происходили действительно судьбоносные события. И не было в этих событиях никакой предопределённости. Мы сами из века в век бросаем себя из огня да в полымя в мечтаниях о лёгком счастье.  Известный государственный деятель делился на всю страну своими философскими мыслями, о том, что Россией не нужно управлять, её сила будто бы в неуправляемости. Потому как над Россией стоит Бог. Он всё вершит. Но вершит, если поверить этому, через людей. А какие они, эти люди, каждый знает по своей судьбе.