Ирина Викторовна Ерофеева – доктор филологических наук, кандидат философских наук, доцент, заведующая кафедрой журналистики и связей с общественностью Забайкальского государственного университета. С 2014 года – главный редактор авторитетных научных журналов «Гуманитарный вектор» и «Учёные записки Забайкальского государственного университета», которые входят в перечень изданий, рекомендованных Всероссийской аттестационной комиссией при Минобрнауки России. Причем «Гуманитарный вектор» имеет высшую научную категорию – К 1.

Ирина Викторовна – член Союза журналистов России, Ассоциации научных редакторов и издателей, Национальной ассоциации исследователей массмедиа, а также – Научного совета по филологическим наукам общероссийской общественной организации «Российское профессорское собрание».

И. В. Ерофеева – дипломант международной Невской премии СПбГУ в области изучения журналистики и массовой коммуникации в номинации «Признание» (2016). Крупный специалист в области аксиологии медиатворчества, психолингвистики и языка СМИ,  массовой коммуникации.  Автор более 250 научных публикаций, изданных в России и за рубежом, среди которых учебные пособия и монографии «Творческое мышление журналиста и национальная модель мира», «Психология медиатекста», «Аксиосфера СМИ: структура и содержание», «Аксиология медиатекста в российской культуре», «Технологии медиатекста», «Моделирование медиатекста» и др.

В 1997 году Ирина Викторовна окончила Забайкальский государственный педагогический университет имени Н. Г. Чернышевского по специальности «русский язык и литература». Кандидатскую диссертацию по проблемам национальной информационной политики защитила в 2003 году в Бурятском государственном университете. В 2010 году после окончания докторантуры при факультете журналистики Санкт-Петербургского государственного университета в этом же вузе защитила докторскую диссертацию.

 Союзом журналистов России И. В. Ерофеева награждена Почетным знаком «За заслуги перед профессиональным сообществом».

– У меня всегда было ощущение давнего знакомства с вами, Ирина Викторовна, хотя познакомились мы сравнительно недавно – когда вы учились в докторантуре при нашем факультете в СПбГУ, а потом защищали диссертацию. Прочитав на днях интервью, которое вы дали газете «АиФ-Забайкалье», я понял: да ведь мы с вами имели во многом похожее детство. Мы оба из семей советских офицеров, много поездили по городам и весям, куда отцов переводили по службе. У вас даже более богатая «география» –  Монголия, Германия, Украина, Молдавия… Это ведь оставляет свой след на характере  человека, формирует его мировоззрение, отношение к людям. Какие детские воспоминания для вас особенно дороги?

– Мы с вами знаем, что в детстве мир ярче, а деревья большие. Моё детство и юность – это радужный калейдоскоп городов, языков и людей. Но мне нравилось постоянное ощущение чего-то нового и грандиозного. Мы приезжали на новое место службы папы, он сразу уходил на работу, а я помогала маме – убирались, таскали тяжёлые вещи, обустраивались в не всегда комфортных условиях. Жили порой в общежитиях, гостиницах, комендатурах. Я окуналась в таинство жизни того или иного коллектива, искала и находила новых друзей, привыкала к другому стилю жизни и не знакомым порядкам не моей страны.

Дети легко адаптируются в чужой языковой ситуации. Так, я быстро заговорила на украинском языке, тем более что он очень похож на наш. Помнится, на урок русского языка пришли проверяющие, и меня, как дочку русского офицера, вызвали к доске – рассказать стихотворение. Но какой-то ребяческий протест взял вверх, и я декламировала исключительно на украинском, несмотря на уговоры учителя. В Германии в невиданных в то время для России супермаркетах Kaufhalle мама отправляла меня договариваться о покупке с продавцами мясных и кулинарных лотков. Наверное, я допускала массу ошибок, но быстро уловила акцент и произношение. Благодаря точному звуковому обрамлению речи девочку-блондинку с зелёно-голубыми глазами принимали за свою.

Правда, молдавский я уже не захотела учить, меня почему-то отталкивали сложные рычащие звуки. Но зато Молдавия оставила неистребимые со временем манкие запахи фруктов. Мы жили в городе Бельцы, на нашем балконе рос виноград. И каждое утро начиналось с его пряного потока, льющегося в открытую дверь. А вечером я застывала перед тазиком моей любимой черешни в обнимку с книгой Кира Булычёва. В других городах и странах я пыталась безуспешно найти такое же – крупноплодное и сочное, почти вишнёвое черешневое чудо.

Не помню, кто сказал о том, что детство – это то, что мы потеряли, но сохранили в себе. Со мной остались солнечные, плодородные и благодатные поля Украины. Их вкусные ряды клубники, которые в силу своей аппетитности никак не хотели собираться в корзинку. Дикие пески Монголии и её гостеприимные и крайне любопытные люди. Почти игрушечно-аккуратные домики Германии, во дворе которых обитали деревянные гномы и эльфы. Блестящий от чистоты асфальт, помытый ранним утром шампунем и щёткой. Особое отношение немцев к животному миру. Наши друзья подарили нам свою национальную гордость – маленького пуделя, известного со средних веков под названием «немецкая водяная собака». Со своей любимой Зосей (так я назвала пуделиху) мы путешествовали по миру, жили в Сочи, а потом перебрались в Сибирь. Мне нравилось возвращаться домой, в дом, которого я почти не знала, по сути – только родилась в Чите. Летом, отказавшись от Артека и других пионерских радостей, я с невероятным волнением долго летела к бабушке, к её ранетному желейному варенью и  испечённым в старой печке булочкам. Выходила на трап самолёта и вдыхала до боли родной елово-зернистый воздух.

Наверное, я больше говорила о чувствах. Но именно они определили мою любовь к стране и малой родине, основную тему моих научных изысканий, моё всегда по возможности терпимое отношение к людям, умение видеть и слышать Другого, договариваться и прощать.

– Какие чудесные воспоминания! Я всё ждал: упомяните ли вы  свою любимицу Зосю… Упомянули! Ну конечно, собачники не могут не сказать хотя бы два слова про своих хвостатых питомцев. По себе знаю. У вас пуделиха с родословной, аж со средних веков, а у меня дворняга – подобрали крохотного щенка на автостраде, метался, бедняга, среди машин, назвали Жориком, а теперь вымахал здоровенный пёс. Сижу за компьютером, а он обычно лежит рядом. Вот такая у нас научная организация труда. А вам ваша Зося помогает? Ну а если говорить серьезно, то хотел бы вас спросить: как вам вообще удается планировать своё время при таких нагрузках? Чего стоят ваши административные обязанности, которые отнимают столько времени и сил, а вы еще и автор многих очень серьезных и концептуальных научных публикаций.

– Так же, как и вы, не представляю свою жизнь без верного друга. Правда, Зося давно нас покинула… Потом у меня были другие уже дворовые пёсики. А сейчас дочка завела спаниеля, который с течением времени решил, что его хозяйкой буду я. Иду домой всегда в предвкушении его безмерной радости и ласки, какого-то абсолютного собачьего счастья в кружении вокруг меня, в тягучей попытке обцеловать при встрече. Рик, так зовут рыжего спаниеля, в ликовании встречи смешно оголяет зубы, повторяя наши улыбки и смех.

Когда я работаю за компьютером, так же, как ваш Жорик, терпеливо лежит рядом и вздыхает в ожидании прогулки. Регулярно выгуливает меня и супруга в ближайший сосновый лес насладиться природой и свежим воздухом. Поэтому именно Рик планирует мой ежедневный отдых, напоминает о его необходимости.

У меня действительно большой объем работы – преподавание, научные исследования, руководство кафедрой, магистратурой и аспирантурой, два научных журнала. Стараюсь, наверное, как и многие, расставлять приоритеты, делить поток бесконечных дел на приоритетные и второстепенные, на срочные и не очень.

Но иногда кажется, что не успеваю одолеть всё намеченное. Тем не менее давно осознаю, что именно трудности делают твою жизнь действительно яркой и привлекательной.

– Многих «трудностей» лучше бы вообще не было! Я имею в виду чрезмерные бюрократические изобретения, которые отвлекают время и силы от творческих занятий. Кстати сказать, в какой-то мере помогает теория учета времени исключительно ценимого мной профессора Александра Александровича Любищева… А знаете, что нас объединяет? Он – выпускник Санкт-Петербургского университета. Я – тоже. А вы окончили докторантуру в этом университете и защитили докторскую диссертацию. Почему вы решили выбрать именно этот университет? Ведь возможность выбора была огромна. Что-то вас связывало с нашим университетом? Ведь вам пришлось ездить через всю страну.      

         – Я много путешествовала, но всегда мечтала побывать в Ленинграде. Правда, удалось только в 1998 году и уже в Санкт-Петербурге. Мы с коллегами приехали на стажировку, в том числе работали в библиотеках – писали кандидатские диссертации. Была поздняя осень и начало зимы. Даже сибирские девушки в холоде влажных широт промерзали насквозь – до одеревеневших пальцев, которые пытались реанимировать под краном горячей воды на общей кухне большого советского общежития в атмосфере улыбок и смеха студентов из Африки и Турции. Но я влюбилась в «город дождей и туманов», в монументальную архитектурную вязь домов, в мудрую кладезь дворцов и музеев, в брусчатку мостовых и булыжное мощение, в которых, как мне казалось, отражались шаги Гоголя, Достоевского и Пушкина, в запах сахарных пышек, в галантные взгляды прохожих, в домашнюю цивилизацию Питера. Исконные жители мне сказали, что этот город либо принимает тебя, либо отталкивает без объяснений и аргументов. А мне было хорошо… С утра, глядя в сизое небо, я здоровалась с ним, вечером тихо говорила «до завтра». Это традиция сохранилась до сих пор. Позднее я летела, мчалась в Санкт-Петербург, когда мне было плохо, когда жизнь не клеилась, и искала в городе ответы на свои сакраментальные вопросы. Всегда находила. Город даёт мне энергию и духовную радость жизни. После защиты кандидатской докторскую я тоже писала в этом вдохновляющем пространстве. Также приехала на стажировку уже на факультет журналистики СПбГУ на кафедру профессора Сергея Григорьевича Корконосенко. Но познакомилась с Галиной Сергеевной Мельник – сначала нас сблизили её труды и книги, потом подошла к ней лично, попросила быть её моим научным консультантом. С тех пор более уже 15 лет мы дружим с моим учителем и наставником, другом и удивительной женщиной.

         Мне легко и свободно, а главное – интересно в научном дискурсе вашего университета, поэтому не раз включалась в различные совместные проекты с учёными СПбГУ – по проблемам духовности в журналистике, национальной безопасности, аксиологии массмедиа, профессиональной идентификации, когнитивным технологиям. И это ещё одно доказательство чудес и прелестей Санкт-Петербурга.  

         – Замечательные  слова о Санкт-Петербурге! Они позволяют со стороны взглянуть на город. Ведь мы, его жители, нечасто задумываемся о нем, его душе. Мы здесь живем, работаем, всё  – второпях, набегу, взгляд обычно упирается в серый холодный камень  построек без того, чтобы увидеть в нем нечто историческое и великое. Но всё равно порой приходит потрясающее чувство сопричастности! Например, Санкт-Петербургский государственный университет, в котором  адъюнкт-профессором всеобщей истории   был Н. В. Гоголь, с университетом связаны Н. Г. Чернышевский, И. С. Тургенев, Н. А. Некрасов, П. П. Семёнов-Тян-Шанский, А. А. Блок, И. П. Павлов, В. И. Вернадский, К. А. Тимирязев и многие другие. В коридоре здания Двенадцати коллегий разве не отдаются эхом шаги великих русских литераторов, ученых, деятелей культуры?  Но вернемся к нашему времени. Вот вы упомянули проблемы духовности в журналистике. Они обсуждаются порой остро, жестко. Об этом неоднократно писали и авторы «Петербургского публициста». Что же происходит? Как выйти из замкнутого круга усредненности, посредственности и конформизма?

         – Всё-таки именно сегодня значительно меняется медиаконтент, в том числе журналистика. Конечно, остаётся стремление некоторых авторов и учредителей СМИ стать популярным и рейтинговым благодаря низовой сущности человека, его, казалось бы, неистребимому бессознательному желанию увлечься интригами, скандалами и клубничными темами. Но специальная военная операция переформатировала нас и медиа. Когда твои родные, близкие, знакомые каждый день рискуют собой и видят смерть, становится крайне важным – достойно быть. Митрополит Антоний Сурожский писал: «Осознание смерти даёт всем и всему подлинную ценность, позволяет укорениться в вечном и незыблемом». Меняются программы на телевидении, рубрики на сайтах СМИ, и я не о пропаганде, а о душевности и человечности. Появляются пронзительные репортажи, глубокие очерковые материалы. Вырастает другая аудитория. Это особенно заметно по соцсетям и мессенджерам. Печально, конечно, что для духовного роста нам нужны трагические события. Но не заметить происходящие изменения невозможно, когда в прайм-тайм, например, звучит классическая музыка и поэзия.

         Тем не менее проблема остаётся, я с вами согласна. Уверена, что многое зависит именно от нас с вами – преподавателей профильных направлений подготовки. Как правило, на первый курс к нам приходит яркая и активная, творческая и в силу своего возраста беззаботная поросль. Важно сохранить и преумножить их душевную чистоту, дать им не только знания и технологии работы, но и пробудить их историческую память, чувство социальной ответственности, научить их действительно оценивать результаты и эффекты собственного труда. Своим ребятам я всегда говорю, что хороший рейтинговый автор – это самобытная языковая личность, богатство которой соткано из количества прочитанной классики и увиденного настоящего. Интересные тексты делают интересные люди, умеющие слышать, видеть и самое главное – думать нетривиально в глубоком контексте. Хочется верить, что преподаватели способны изменить лик будущей журналистики и, как следствие, аудиторию СМИ.

         – Вы говорите об исторической памяти. Конечно, я далеко не в первый раз слышу это выражение. На мой взгляд, понятие исторической памяти является важнейшим в каждом народе. Ведь это не просто прошлое. А это, по-моему, самое дорогое в масштабах страны, земли, на которой живешь, твоей семьи. Для меня это и память об отце, который в 1941 году стал солдатом, был участником войны,  но и память о предках – простых людях, которые жили большим трудом, создавали наш мир. Например, о моей прабабушке, которая родом была из Княжевской волости Бежецкого уезда и вырастила 19 детей, в том числе и моего дедушку. И когда хотят поработить народ, то лишают его, прежде всего, именно исторической памяти. Как на Украине – поначалу стали вытеснять многовековое название Малороссия, утверждение, что «Киев – мать городов русских», сносить памятники русской культуры и Великой Отечественной войны, искоренять православие. И вот результат… Очень глубокое когнитивное поражение!

         А что для вас, Ирина Викторовна, историческая память? Какой смысл вкладываете вы в это понятие? 

         – Согласна с вами, что историческая память становится реальностью, начинается и оживает в судьбе и памяти семьи, отображается в лицах твоих предков, в традиционных праздниках, поверьях и легендах, передающихся от поколения к поколению в твоей родове. По бабушкиной линии у нас многие были учителями, по дедушкиной – мастеровыми, по линии отца – офицеры и охотники. Мой обожаемый «дедмиша» в нашем небольшом городе славился уникальной работой обувщика. Сейчас бы сказали – эксклюзив. У дедушки была своя мастерская по изготовлению унтов, сапог и легкой обуви. В дефицитном СССР мама ходила в невероятной красоты босоножках разных расцветок и фасонов, а я – в тёплых ярких унтиках, расшитых бисером.

         В моём детстве семейные праздники проходили по-сибирски с размахом, шумно, с богатым застольем, гармошкой в руках дяди, тягучими песнями и плясовыми с отбиванием каблучков. Как и у вас, Борис Яковлевич, семьи были многодетные. У дедушки 14 братьев и сестёр, у бабушки 10. К сожалению, не все доживали и до подросткового возраста. Так, моего прадеда раскулачили за одну корову во дворе – единственную кормилицу для малой ребятни. Отданную мне теплоту семейной радости я несу по жизни. Порой с родными горько сожалеем, что сегодня в мире равнодушной и суетливой цифры уже всё не так… Но доставшийся по наследству соборный дух пытаюсь передать дочери.

         Историческая память – это фундамент нашего бытия, от чего можно оттолкнуться и на что можно опереться. Без неё ты – бездушный раб-манкурт с расщеплённым сознанием, бессмысленно бредущий по жизни без ценностей и символов, без традиций и героев прошлого, без путеводной звезды необходимого движения в настоящем. Уверена, что нельзя быть счастливым с популярным некогда «планетарным мышлением». Так устроен человек, блудный сын либо погибает, либо возвращается домой – в лоно родной живительной культуры.

Беседу вел Борис Мисонжников