Галина Ивановна Щербакова – доктор филологических наук, профессор, известный специалист по истории русской журналистики XIX века.

         Г. И. Щербакова родилась в городе Петровске Саратовской области. После окончания школы в 1967 году поступила на филологический факультет Саратовского государственного университета, пять лет работала в школе для рабочей молодежи. В 1977 году Галина Ивановна  получила приглашение занять должность заведующего кабинетом-музеем Н. Г. Чернышевского в Саратовском государственном университете. Продолжая работу в музее, поступила в заочную аспирантуру, подготовила кандидатскую диссертацию о взаимодействии литературной критики и литературоведения в XIX веке, которую защитила в 1986 году. Работала на кафедрах истории русской литературы, истории русской критики и теории литературы, социологии коммуникации. В 2003 году Галина Ивановна  переехала в Тольятти и в 2004 году стала заведующей кафедрой журналистики Тольяттинского государственного университета, где работает по настоящее время. Является автором более 170 научных статей и 3 монографий, 12 учебников и учебных пособий.

         Научная деятельность Галины Ивановны неразрывно связана с Санкт-Петербургским государственным университетом. Здесь в 2005 году на факультете журналистики, а теперь это – Институт «Высшая школа журналистики и массовых коммуникаций» СПбГУ, Г. И. Щербакова блестяще защитила докторскую диссертацию, посвященную становлению массовой журналистики России в середине XIX века. Научным консультантом у Галины Ивановны был известный петербургский ученый – доктор филологических наук, почетный профессор СПбГУ Геннадий Васильевич Жирков.

Галина Ивановна Щербакова

         – Галина Ивановна, один из важнейших этапов в жизни ученого –  защита докторской диссертации. Вы защитились в  СПбГУ. Нетрудно  предположить, что именно Санкт-Петербург и его университет, его академическая строгость и глубина стали тем катализатором, который помог свершиться значимому делу жизни. И ключевую роль в этой истории сыграл человек, которого вы называете «настоящим Ученым» – профессор Геннадий Васильевич Жирков. А как вы оказались в городе на Неве?

         – В Ленинград я поехала еще студенткой с докладом о философских мотивах в лирике Лермонтова. Я тогда обнаружила, что Лермонтов и Гегель — современники, и меня осенила идея: а есть ли между ними связь? Может быть, идеи действительно «носятся в воздухе»? Я предложила тему своему саратовскому научному руководителю Алле Александровне Жук, когда нашу студенческую авторскую группу пригласили на заседание Лермонтовской секции ИРЛИ Академии наук СССР. И мы, три студентки вместе с Аллой Александровной, поехали удивлять академиков. Готовясь к поездке, я долго над всем этим думала, копалась в теме… И когда закончила, у меня было прямо-таки физическое чувство, будто я поднялась над землей. Все детали сложились в общую картину. Из хаоса родилась ясность. Это было наслаждение, радость, вдохновение. Вот это меня и захватило на всю жизнь.

         – Это и есть то, что вы называете главным удовольствием в жизни –  наука?

         – Да. Если ранжировать то, что дает наибольшее удовольствие, – это она. Я тогда, правда, стеснялась об этом говорить. Но это чувство – когда из разрозненных кусочков складывается целое – невероятно ценно. Оно и стало моим главным двигателем.

         – Этот «двигатель» в итоге привел вас к докторской диссертации. Но путь к ней, как я понимаю, был непростым. Почему местом защиты вашей диссертации стал Санкт-Петербургский университет?

         – Это отдельная история, которая и определила мой путь как ученого. Выходить на защиту я решила именно в СПбГУ – это был сознательный выбор. Санкт-Петербург был местом деятельности героя моей диссертации – Осипа Ивановича Сенковского, и мне хотелось, чтобы посвященная ему диссертация была защищена в этом городе. Ключевую роль в истории с защитой сыграл профессор Геннадий Васильевич Жирков, мой будущий научный консультант.

         – И как проходило его консультирование?

         – Я привезла ему в Петербург уже готовую толстенную диссертацию «Журнал О. И. Сенковского „Библиотека для чтения“  1834–1856 годов и формирование массовой журналистики в России». А он взял, посмотрел на меня, покрутил свои усики кардинала Ришелье, и сказал: «Работа стоящая, но у нас вы на защиту не пройдете». Я опешила: «Почему?». И он объяснил: «У нас классический академический диссовет, а у вас тут и философия, и социология, и культурология… Выбросите всё, кроме темы про Сенковского, и дополните анализ „Библиотеки для чтения“ – тогда возьмем».

         – И вы согласились на эту грандиозную переделку?

         – Это был вызов. Я ему говорю: «Я сделаю к Новому году». А он с иронией: «Сейчас август. Не бывает так». А я: «Сделаю». И села работать. Это было своеобразное монашество: я от всего отказалась, полностью погрузилась в работу, ничего не читала, никуда не ходила, кроме работы, тем паче что недавно переехала в Тольятти и знакомыми еще не обросла, работала по ночам, когда утихал шум университетского общежития.

         – А семья? Как ваши близкие отнеслись к такому погружению?

         – Огромная благодарность моему мужу Юрию. На второй семестр работы в ТГУ он приехал ко мне – соскучился. Я ему сразу сказала: «Знаешь, не обижайся, но у меня на тебя времени не будет». И он, молодец, все понял, взял на себя весь быт. Готовил, занимался хозяйством, читал рукопись, сразу замечая, где я в чем-то сомневалась: говорил: «Здесь почерк поменялся – значит не уверена?» И я еще раз обдумывала этот кусочек текста.Это была огромная поддержка. Без него было бы в разы тяжелее.

         В том числе благодаря и ему к назначенному сроку – сделала! Отправила текст в Петербург с проводником поезда. Геннадий Васильевич правил, сокращал, исписывал поля. Настоящий Ученый – с большой буквы. Я его бесконечно ценю и люблю. Для меня Петербургский университет – это не просто место защиты. Это научный дом, где живут близкие мне по духу люди: Ольга Кругликова, Елена Сонина и самый главный человек – доктор филологических наук, почетный профессор СПбГУ Людмила Петровна Громова, с которой у нас не только дружеская, но и телепатическая связь.

         – Выходит, эта требовательность и стала тем катализатором, который помог сформулировать ваш принцип – работать «на будущее», а не на сиюминутный результат?

         – С юности мой любимый роман о науке – «Иду на грозу» Даниила Гранина, где главный герой – профессор Дан сказал: «Нельзя работать на сегодняшний или на завтрашний день. Надо всегда работать на будущее, даже если сейчас не понимаешь, как это пригодится». Эти слова стали моим девизом. Я занимаюсь историей, прошлым, но в этом прошлом я вижу ответы на вызовы настоящего. История идет по спирали, и типические ситуации повторяются. Ученый-фундаменталист ищет эти базовые законы. Это и есть та самая работа на будущее.

         – Галина Ивановна, ваша приверженность фундаментальной науке, сформированная в СПбГУ, наверняка не всегда легко уживается с практико-ориентированной средой Тольяттинского государственного университета?

         – Это с самого начала была одна из точек, скажем так, несоприкосновения у меня с тогдашним ректором ТГУ Сергеем Фёдоровичем Жилкиным, светлая ему память. Я его очень любила и восхищалась им как сильным человеком, личностью. Он был ярким сторонником прагматического подхода, говорил: «Мне нужно, чтобы люди работали на Тольятти. Не важно знать, кто первый прибил щит к воротам Царьграда». То есть, делал акцент на локальную, прикладную историю. А я всю жизнь сторонник академического, классического подхода: что нужно искать базовые, фундаментальные законы.

         – То есть ваша роль в ТГУ была еще и в том, чтобы быть носителем этой «академической» традиции, уравновешивать чисто практический тренд?

         – Надеюсь, что да. Мне так и говорили: «Вы тут вся из себя академическая, классическая, а они все практики. Вы уравновешиваете». На чем-то же должно это всё стоять! Фундамент нужен. Уверена, что поиск фундаментальных законов – это работа на будущее, в том числе и будущее Тольятти.

         – Галина Ивановна, ваша основная сфера научных интересов – история журналистики XIX века. Но вы известны и как серьезный исследователь… фигурного катания. Для многих это неожиданный поворот. Как ученый-«фундаменталист» пришел к изучению спортивного шоу?

         – (Смеется). Да, я сама этого не ожидала. Но это, знаете, как тренированный глаз: куда ни посмотри – везде видишь процессы, закономерности. Я всегда очень любила музыку и танец, а фигурное катание – это симбиоз. Сначала я просто смотрела, болела, защищала своих любимцев в соцсетях. А потом «включились» те самые тренированные мозги – и пошел анализ.

          – И что же вы увидели, взглянув на каток как исследователь?

         – Я увидела сложнейшую систему! Взаимодействие тренеров, спортсменов, болельщиков, денег, которые вкладываются, политики, которая влияет. Меня особенно зацепило влияние массовой культуры и болельщиков на выбор музыки и тематики программ. Я стала спрашивать у знакомых фигуристов: «Ну что же вы все катаетесь под одно и то же? „Пираты Карибского моря“, „Титаник“, „Кармен“ — в один сезон ее пятеро катают!». А они в ответ: «А что вы хотите? Мы тренируемся по восемь часов в день, нам некогда музыку искать».

         – И вы предложили свою помощь?

         – Предложила одному талантливому мальчишке, напоминавшему моего внука: «Давай я тебе музыку буду подбирать». Три года мы с ним сотрудничали. Я посылала ему варианты, например, ранний балет Шостаковича «Болт» – потрясающая авангардная музыка. Но тренеры чаще всего выбирали понятное, то, что «будет принято толпой». Вот так открылась зависимость от эксплуатации хорошо известного, вместо поиска нового, то есть монетизация узнаваемого – ведь за успехом у болельщиков стоят медали, призы, контракты на шоу. Это же готовая модель изучения законов массовой культуры! И ее можно транслировать на театр, на кино. Вот так мое увлечение стало полноправной научной темой.

         – То есть для ученого не бывает «несерьезных» тем? Бывает только серьезный, «рентгеновский» взгляд?

        – Если ты ученый, ты всегда в тонусе. Ты не можешь выключить мозг. Смотришь, например, на лыжника, который целует снег после финиша, или на футболиста, который лежит на поле, – и видишь не просто спорт, а перформанс, элемент шоу. Анализируешь, как телевизионный формат заставляет укорачивать программу, из-за чего спортсмены чаще травмируются. Все связано. И находить эти связи – бесконечно интересно.

         – Галина Ивановна, ваш путь – это пример удивительной целеустремленности. Но ведь выбирая одну дорогу, мы неизбежно отказываемся от других. Вы не жалеете о «несделанном»? Например, вы упоминали, что в молодости мечтали быть писателем.

         – Иногда – да, грустно. У меня даже был специальный блокнот, куда я записывала сюжеты. Думала, уйду на пенсию и начну писать. Но сейчас вижу, что не получается. Я внутренне изменилась. Художественная литература – это ведь всегда преувеличение, гипербола, соблазн. А у меня внутренний барьер: «Горе тому, кто малых сих ведет соблазном». Я отшатнулась от этой мысли. Но меня долго преследовал образ из «Грина»: герой смотрит вдаль и видит там свое «несбывшееся». У каждого в юности много дорог, большой потенциал. Но чтобы сделать что-то одно по-настоящему хорошо, нельзя разбрасываться. Нитку за ниточкой отрезаешь другое. Это грустно, но это закон жизни. Леонардо да Винчи остался в прошлом.

         – Этот осознанный выбор одного служения – он и дает ту самую концентрацию, о которой вы говорите?

         – Безусловно. Сейчас я заканчиваю большую работу. И для финального рывка нужна абсолютная концентрация, а ее нет. Работа постоянно отвлекает: отчеты, планы, совещания. Возникает дилемма: уйти, чтобы сосредоточиться, но оказаться вне системы, без поддержки университета. Свобода призрачна. Идеальная концентрация была у меня тогда, в общежитии. Сейчас труднее, но я стараюсь.

         – И все же если бы к Вам пришел аспирант, какую тему вы бы ему «отдали» сегодня?

         – Ту самую, с фигурным катанием! Мне бы хотелось, чтобы кто-то в современной культуре развил тему зависимости творческого выбора от диктата аудитории, от экономики внимания. Я бы с огромным удовольствием стала руководителем такой работы. Ведь если ранжировать то, что дает наибольшее удовольствие в жизни –  это наука. Это радость, это вдохновение. Она захватила меня на всю жизнь, и я не представляю себя без нее.

Беседу вел Евгений Стёпочкин