Юрий Филиппович Русак снял, по сути, только одну картину – «Свидание в театре пепла». «По сути» потому, что были у него и другие, причём значительные, опыты как у профессионального работника кино. Ведь он много лет трудился на киностудии «Ленфильм» помощником режиссёра, а потом обрёл статус самостоятельного мастера. Та, главная его картина, рождалась сначала как отдельный художественный фильм «Солдаты-призраки», своеобразный предварительный материал к основной работе. Затем, после «Солдат-призраков», из огромных рулонов отснятой целлулоидной плёнки монтировался триптих «Освящение храма», задуманный как грандиозное киноповествование о трагической судьбе нашего современника. Кстати сказать, киномонтажом, склеиванием ленты, расположенной на двух больших бобинах, – один раз даже у меня на глазах – занималась Эльфрида Александровна Мартынова. Прежде она работала на многих художественных картинах прославленного «Ленфильма».

Фильм фактически был уже завершён, даже состоялась его премьера – правда, изобразительный материал шёл отдельно от звукового, их не могли объединить по причине отсутствия финансирования. Напомню: были 90-е годы, на экранах царили  американские боевики, хозяевами чувствовали себя парни в малиновых кашемировых пиджаках, а народ довольствовался спиртом “Royal”, простецки именуя его «роялем». Было не до кино. А ведь съёмка – дело очень дорогое.

И в то же время именно тогда появилась возможность в творчестве сказать своё слово. Мы все это почувствовали, и Юрий Русак торопился исполнить то, что было ему уготовано судьбой. Я оказался по воле случая причастным к этому делу, к миру кино. Поначалу текст, который сейчас пишу, я озаглавил: «Человек и кино». Это было бы справедливо и правильно, поскольку Юрий как человек был предан, прежде всего, кино и жил им. Но что-то ускользало, не отражалось в этом точном, хотя и немного пафосном заголовке. Наверное, то, что Юрий как наш современник выразил не только пресуществление искусства, пусть даже и небольшой его грани, но и самой жизни. Он прожил отпущенное ему судьбой с яркой артистичностью, порой путая сцену с самим жизненным пространством. Он болезненно и остро реагировал на всё, что происходило со страной и его близкими. И он до конца, с присущей ему гениальностью сыграл эту роль – роль человека, который хочет сказать своё слово, которому порой не дают это сделать, который отчаивается, взывает, казалось бы, в пустоту, восклицает с изумлением, не получая ответа, и понимает, что никогда не получит этого ответа из бездны мрака и равнодушия. Мне почему-то вспомнился Александр Вертинский, который надевал маску Пьеро, чтобы спрятать своё смущение и робость. Мы все порой прячемся за маской. Юрий – тоже. Но я знаю, какая боль была за этой маской. Трудно быть весёлым и непринуждённым, когда между тобой и миром зияет бездонная пропасть.

Мы дружили и вместе прошли службу на архипелаге Новая Земля, где в ту пору был едва ли не самый мощный в мире действующий ядерный полигон. В армии мечталось о высоком. Типичная сцена: два юных солдата в короткие минуты отдыха прогуливаются под звёздным небом, по которому будто кистью грандиозного художника широким мазком нанесено зеленеющее северное сияние, и разговаривают о поэзии. Конец 1968 года, время надежды, и снежок звонко и беззаботно хрустит под нашими кирзовыми сапогами. Юра буквально рвался в театр. Нет, скорее – в кино. Он блестяще – с озорством, с лукавым смеющимся взглядом – декламировал, и на морозном воздухе искристыми льдинками осыпались слова: «Красавица! Благодарю // за взмах ресниц, за знак согласья, // за переменчивость твою, // за осень, за сентябрь, за счастье. // Приволье утренних картин. // Коня упругое движенье. // Деревня. Солнце. Карантин. // Старинных мыслей возвращенье. // А по ночам горит свеча, // как желтый лист, как лист багряный, // и выступают из луча // виденья, будто из тумана. // Служитель дерзостный любви, – // он завтра мёртв, а нынче весел, – // проносит плащ, как чёрный ветер, // и шпагу в голубой крови». Юрий повторял это не раз. Я запомнил. Чьи это стихи, он не знал. Видимо, просто забыл. Что-то похожее на Пушкина. И только сейчас, после кончины Юры, я нашёл: это стихи Татьяны Михайловны Глушковой, талантливой поэтессы, и написаны они были незадолго до нашей службы. А тогда, среди приземистых арктических казарм, звучали эти чудные и светлые стихи. Признаюсь: это одно из самых дорогих для меня воспоминаний!

Порой во время наших новоземельских прогулок он исполнял монолог Фамусова: глубоко вздыхал, на мгновенье задумывался, а потом с придыханием, как бы с лёгким раздражением начинал: «Петрушка, вечно ты с обновкой, // С разодранным локтем. Достань‑ка календарь; // Читай не так, как пономарь; // А с чувством, с толком, с расстановкой». Юра делал паузу, будто что-то вспоминая. И ворчливо продолжал: «Постой же. – На листе черкни на записном, // Противу будущей недели: // К Прасковье Федоровне в дом // Во вторник зван я на форели». Вновь делал паузу и с философской вольтерианской язвительностью завершал: «Куда как чуден создан свет! // Пофилософствуй – ум вскружится; // То бережешься, то обед: // Ешь три часа, а в три дни не сварится»! А ещё именно Юра открыл для меня великого Юрия Павловича Казакова, исполняя фрагменты из его рассказа «Голубое и зелёное». Причём неоднократно. Я поначалу не очень понимал смысл этой прозы: ну, парень гуляет с девушкой, поцеловал её, расстались. Банальная история, совершенно банальный текст. Никаких ярких тропов,  маловыразительное, по сути, построение фраз. Очарование пришло значительно позже. Ощущение волшебства юности, красоты, чистоты и светлой радости. Юра тонко чувствовал поэтическое слово, подбирал безупречный репертуар для декламации, и я очень благодарен ему за те встречи и прогулки. Проходят десятилетия, а мы в памяти моей всё идём под космической холодной красотой северного сияния, и новоземельский снежок звонко и задорно хрустит под нашими армейскими сапогами.

Это надо понять: из армии мы пришли в 1970 году, когда уже изменился мир, когда после недолгой оттепели наступило похолодание. Мы очень остро это почувствовали. Наступила какая-то гнусная, болотная пора, и мы не очень хорошо вписывались в контекст тогдашней настороженной и отчуждённой действительности. Надежды рушились у многих, в том числе и у Юры. Я помню его, только что вернувшегося из армии, радостного, оптимистично настроенного, полного творческих планов. И помню его таким, каким он   стал годы спустя.

Но вернёмся к фильму «Свидание в театре пепла». Он начинался весьма прозаично. В 1989 году в издательстве «Художественная литература» я издал книгу рассказов «Ясная луна освещает выпавший снег» и в свободное время ею приторговывал. Жена Юрия Алла Клавдиевна работала администратором в кинотеатре «Смена» на Садовой улице и разрешала мне продавать книгу у входа. Несколько раз я этим воспользовался. Однажды, когда во время прогулки ко мне подошли Юра и Алла, я предложил: «А давайте-ка я найду деньги на фильм!» – «Отлично! – сказал Юра. –  Пиши сценарий». Это был 1990-й год. Денег тогда в стране было много, но они не имели особой ценности. К тому же деньги были пока ещё государственные, и тратить их было намного проще, чем сейчас. На первую же мою просьбу откликнулся Олег Алексеевич Носов, замечательный прозаик и журналист, вместе с которым я до этого немало лет проработал в редакции газеты «Вечерний Ленинград» и с которым у меня сложились очень тёплые отношения. В тот момент Носов был  корреспондентом газеты «Вечерний Ленинград» и одновременно собкором отнюдь не бедной московской газеты. Я, войдя к нему в кабинет, с порога заявил: «Олег, дай денег на фильм!» – «Тебе дам, – сказал он как ни в чём не бывало.  – Только сценарий покажи». «Сценарий» я принёс ему буквально на следующий день. Это был не просто плохой сценарий, и даже не чудовищный. Это был вообще не сценарий, а просто поток моих бредовых фантазий. Я отстучал на пишущей машинке накануне, поздно вечером, уже засыпая, то, что мне пригрезилось и как-то косвенно отражало моё тогдашнее крайне пессимистическое настроение. Многие поэтические фрагменты я взял  из своего стихотворного сборника «Освящение храма», который ещё не вышел в свет, но уже находился в издательстве «Художественная литература». Олег потеребил листы бумаги, ткнул пальцем в несколько мест и изрёк: «Тут полная фигня, выброси! Здесь развить надо, подробней распиши… Завтра приходи с режиссёром и запускайте!»

Вот так и началась картина, с которой связано много воспоминаний. Это было тяжёлое и сумасшедшее время. Но также и великое время, потому что в нём были надежда, свет будущего и наш фильм. В съёмках и монтаже я практически не участвовал. А Юра этим фильмом жил. Он находил уникальных артистов, операторов. Я с ними часто общался и открывал для себя много нового. Меня буквально взяла оторопь, когда я услышал свои стихи в проникновенном исполнении замечательного актёра Александра Липова. Он не снимался в фильме, а только читал стихи и озвучивал некоторые роли, причем одну очень для меня важную. Над картиной работали талантливые люди: актёры Елена Андерегг, Юрий Виролайнен, Владимир Жабин, кинооператоры Валерий Степанов и Валерий Гибнер, композитор Александр Гребаус, звукорежиссёр Сергей Синяк. Прекрасно исполнил свои песни Александр Дольский. Особо хотелось бы сказать о классике советского кино Николае Николаевиче Крюкове. На просмотре одной из частей еще не законченной картины в помещении «Ленфильма» присутствовал и Николай Николаевич. Я с ним разговорился, поначалу совершенно не думая о том, что он может быть как-то причастен к нашей картине. Это именно о нём написали в одной из статей: «От него исходило ощущение ума, глубины и человеческой значительности». И вдруг неожиданно мне в голову пришла идея – специально для Николая Николаевича написать роль. Философа! Я тут же спросил его и получил согласие. Мою идею одобрил и Юрий Русак. Вскоре я передал ему дополнение к сценарию, в котором было повествование о философе-страннике, размышляющем о смысле бытия и человеческой судьбы. И как сыграл эту роль Николай Николаевич Крюков! Он будто ждал её всю свою жизнь. Эта роль стала для него последней…

Вообще есть что-то знаменательное и даже мистическое в том, как нами распоряжается судьба. Например, эта совершенно случайная встреча с Николаем Николаевичем, которая в итоге обогатила фильм духовностью и философской мыслью. И мы вдруг оказались в едином топологическом пространстве – треугольнике, образованном улицами, приблизительно в центре которого был в прошлом старинный уничтоженный во время войны храм во имя Преподобного Герасима: купчинские улицы Ярослава Гашека, на которой проживал я, и Димитрова, на которой жил Юрий, а также неподалёку – проспект Космонавтов, где до своей кончины проживал Николай Николаевич со своей удивительно скромной и милой женой Лилией Ивановной. Я как-то и не задумывался о том, что Лилия Ивановна (Лия Ионовна) Гурова  – знаменитая актриса, на счету которой много ролей  в  кино. Для меня она была просто душевной и доброй Лилией Ивановной.

Получилось так, что фильм «Свидание в театре пепла», несмотря на то, что в нём снимались известные актёры, почти не знаком широкой публике. Это обусловлено рядом причин. Думаю, главная из них – время, в которое картина снималась и с большим трудом была завершена. Здесь надо выразить глубокую благодарность людям, которые в самые, казалось бы, безнадёжные моменты поддерживали отнюдь не прибыльный кинопроект. Это, прежде всего, моя двоюродная сестра Ольга Галкина, которой, к сожалению, уже давно нет в живых, а также Светлана ван Беек-Никитина, Елена Панцерева. Низкий им поклон! Работа над картиной сложилась из нескольких этапов. Сначала был фильм «Солдаты-призраки» (по названию моего стихотворения из сборника «Освящение храма», изданном под псевдонимом Фёдор Ярцев). Фильм был зарегистрирован, но Юрий Русак сразу же продолжил съёмки, собираясь создать крупное произведение – триптих «Освящение храма». Из-за недостаточного финансирования фильм завершён не был. К сожалению, во многих справочниках и энциклопедиях даётся это название. Его нельзя признать соответствующим действительности, поскольку картина существовала только как рабочий, по сути, материал. Юрию, когда появилась возможность, пришлось, в конце концов, отказаться от триптиха – может быть, как он думал, на какое-то время – и смонтировать сокращенный вариант, которому было дано название «Свидание в театре пепла», по названию моего стихотворения из упоминаемого выше сборника. Именно с таким названием фильм получил прокатное удостоверение, был растиражирован в кассетах, показан по голландскому телевидению (нашему, увы, он оказался не нужен), представлен в Интернете. О нём там содержится немало информации, но, к сожалению, многое чудовищно переврали, назвали, в частности, авторами сценария Анну Ахматову и Николая Гумилёва… Мою фамилию исказили до неузнаваемости. Только на странице Энциклопедии кино RuData.ru картина представлена достаточно корректно. Но посмотреть мне её почему-то не удалось, один из сайтов вообще оказался заблокированным. Думаю, со временем всё будет отрегулировано. Только в YouTube  сразу же начинается показ картины.

Этот фильм – памятник прежде всего Юрию Филиппович Русаку, человеку, преданному кино. Нашему достойному современнику. Я не хочу говорить о нём как о праведнике. Он всегда оставался самим собой – деликатным, сочувствующим, понимающим. Он порой ошибался, поступал не так, как было нужно. И Бог ему в этом судья. Но Юра никогда не переходил грани, за которой начинается что-то пошлое, дешёвое и неприглядное. Я не могу себе представить, чтобы он кого-то опорочил, оболгал, расчётливо унизил. Он просто не понимал, как это кто-нибудь может быть человеконенавистником или истязателем, националистом или расистом. Эти категории даже косвенно не соотносились с его мировидением. Он умел в жизни видеть и ценить красоту и доброту. Он не произносил пафосных слов о любви к Родине. Он просто встал на её защиту, когда пришёл срок. Точно так же, как в своё время его отец Филипп Петрович Русак, фронтовик и большой труженик.

Ушедшие люди остаются с нами. Потому что у Бога нет мертвых: у Бога все живы. Сам Господь Иисус Христос сказал: «Бог же не есть Бог мёртвых, но живых, ибо у Него все живы» (Лк.20:38). Юрий Филиппович Русак ушёл, но остаётся с нами.

А закончить эти заметки я хотел бы одним эпизодом из нашей далёкой юности. В конце ноября 1968 года нас, призывников, перебросили на борту самолёта из Ленинграда в Архангельск и оставили в помещении какой-то воинской части. Конечно, мы не знали, куда нас везут, и надеялись, что перелёты завершатся именно здесь. Не тут-то было!  Наши надежды растоптали своими сапожищами два бывалых солдата, которые весело ввалились к нам во время трапезы – мы торопливо поедали взятую с собой домашнюю  снедь, будучи предупреждёнными, что все колюще-режущие предметы и продукты будут изъяты. Солдаты оглядели нас с некоторым превосходством, в котором, однако, ощущалось и сочувствие. Указав на огромную карту Советского Союза, занимавшую всю стену, изрекли: «Видите членов Политбюро? Вот на их макушке и будете служить!» На карте фотографии руководящих мужей были наклеены аккуратным полукругом, верхняя часть которого проходила точно через Новую Землю. Час спустя мы с Юрой уже бежали, подгоняемые сильным морозом, к самолёту, который отправлялся дальше – в Арктику.

На фото:

1.    Первый год после службы. Я сфотографировал Юрия в парке.

2.   Мы только что сняли форму, и без неё было непривычно, а выглядеть ведь хотелось комильфо. Юра пришёл ко мне на Бухарестскую улицу, где я тогда жил. Здесь я его и сфотографировал.

3.     Новая Земля, 1968 год. Служба только начинается. Рядовые Б. Мисонжников (слева ) и Ю. Русак.