Хотелось бы напомнить выражение Аристотеля: «…Речь способна выражать и то, что полезно и что вредно, равно как и то, что справедливо и что несправедливо» (Аристотель, 1983: 385). В настоящее время в лингвистической науке не прекращается поиск коммуникативно-социальных и ментальных механизмов и категорий, способствующих построению гибкой системы отношений между коммуникантами в дискурсивном пространстве социальной интеракции. В частности, этот методологический поиск проявляется в повышенном интересе к изучению коммуникативных норм, постулатов и категорий, затрагивающих проблематику организации эффективного и согласованного (синергийного) взаимодействия партнеров по диалогу.

В этом плане примечательно многообразие неоднозначных ментальных категорий, находящихся в центре внимания современных исследователей – вежливость, искренность, достоверность, истинность, правдивость, толерантность, которые регулируют поведение коммуникантов и проявляются в их повседневном взаимодействии в виде отдельных высказываний или естественно-языковых практик. Указанное  многообразие ментальных категорий, применимых к описанию коммуникативного взаимодействия, подтверждает идею о том, что высказывание пригодно не только передавать то или иное пропозициональное содержание, но и отражать представления собеседников о нормах и правилах речевого общения. Очевидно и то, что категориальная сущность отдельных высказываний описывается по-разному с позиций тех или иных коммуникативных категорий при учете различных показателей.

В частности, категория вежливости основана на средствах поверхностной манифестации высказываний или дискурсивных практик, а категории искренности, достоверности, истинности и правдивости – на субъективных представлениях собеседников о социальной действительности (подчеркнем: именно на субъективных, так как установить истинное положение дел не всегда представляется возможным); в свою очередь категория толерантности  базируется на тематической составляющей, позволяющей коммуникантам умалчивать некоторую информацию во благо собеседника. Конечно, перечисленный ряд коммуникативных категорий не является исчерпывающим, но он отражает достаточно сложный и в некоторых случаях противоречивый процесс оценивания собеседниками высказываний с позиций различных категорий.

Возможно предположить, что соблюдение собеседниками всех перечисленных категорий будет способствовать их эффективному взаимодействию. Однако в социальной практике отмечаются случаи, когда перед говорящим стоит задача выбора между вежливой формой высказывания и его искренностью, между толерантным высказыванием и его достоверностью, а перед слушающим – оценка адресованного ему высказывания по формальным показателям и с учетом особенностей ситуации взаимодействия.

Например, адресат высказывания, маркированного вежливыми вводными словами, ждет от его автора, как правило, доброжелательного отношения и оценивает такое высказывание как вежливое, искреннее и правдивое. Однако рассмотрим следующий фрагмент диалога (1):

– Нет, сюда пожалуйте… – вежливо проговорил молодой в синем, с гладкими щеками и тоненькими крысиными белобрысыми хвостиками над губой, – сюда пожалуйте… –  усиленно вежливо проговорил он, напирая плечом и хмуря брови, как будто хотел сказать: «Убью при малейшей попытке…» (Серафимович, 2016)

Со всей очевидностью можно утверждать: представленное выше высказывание является вежливым, так как содержит вводное слово «пожалуйста». Но вежливость эта формальна, что подтверждается словами автора «как будто хотел сказать: «Убью при малейшей попытке…». Кроме того, формальная вежливость свидетельствует и о неискренности намерений автора. Тем не менее, рассматриваемое высказывание можно оценить как толерантное, так как его автор сдерживает свое желание высказаться негативно в адрес собеседника.

Таким образом, складывается достаточно противоречивая картина. С одной стороны, общепринятым является соблюдение постулатов вежливости в диалоге, что способствует организации вежливой и толерантной коммуникации между собеседниками. С другой стороны, следование постулатам вежливости может приводить в ряде случаев к неискренности и нетолерантности собеседника при выражении его коммуникативных намерений.

Другими словами, в коммуникации необходимо соблюдать большое количество норм и постулатов, которые находятся в некотором отношении противопоставления по отношению к другу. Но ни одна из перечисленных категорий не способна объяснить, например, эффективность взаимодействия собеседников, не использующих принцип вежливости или сообщающих недостоверную информацию. По этой причине закономерно возникает вопрос: возможно ли найти такую коммуникативную категорию, с помощью которой можно однозначно определить приемлемость и уместность того или иного высказывания в определенной коммуникативной ситуации.

Действительно, коммуникация представляет собой сложный динамичный процесс интерактивного обмена репликовыми шагами, в котором достаточно трудно оценить вклад каждого коммуниканта в общий диалогический обмен из-за наличия у каждого собеседника собственных коммуникативных намерений, косвенных ответных реакций на речевые действия собеседника и возможности взаимодействия в рамках различных жизненных сценариев.  Однако на основе системы языковых и прагматических знаний коммуниканты в состоянии определить «пропорциональность вклада» в диалог своего собеседника в каждом конкретном случае в рамках некоторого сценария интерактивного взаимодействия. Поэтому представляется перспективным обратить внимание на категорию коммуникативной справедливости как на самостоятельный когнитивный феномен (см.: Романов, Новоселова, 2016; 2016а; Новоселова, 2016), проявляющийся в интерактивном взаимодействии и оказывающий воздействие на речевое поведение партнеров по общению, которому незаслуженно не было уделено достаточного внимания ни в отечественных, ни в зарубежных лингвистических исследованиях.

Для того, чтобы понять, как категория справедливости проявляется в коммуникации, обратим внимание на то, что с античных времен в ее основе лежит принцип равенства или пропорционального неравенства (каждому по заслугам). Примечательно, что указанные принципы равенства или пропорционального неравенства применимы к коммуникативному взаимодействию, так как справедливость имеет место там, где «присутствуют отношения между людьми, объективно требующие меры и пропорции» (Аристотель, 1983), а коммуникация и представляет собой систему конструирования языковой картинны мира и выстраивания отношений между коммуникантами на основе оценки каждым коммуникантом вклада в диалог его партнера (Романова, 2009).

При этом целесообразно отметить, что указанных признаков равенства и пропорционального равенства недостаточно для того, чтобы описать коммуникативную сущность категории справедливости, так как они затрагивает только организацию коммуникативного поведения партнеров в процессе интерактивного взаимодействия и не учитывают ситуацию взаимодействия собеседников. Поэтому коммуникативно справедливым высказыванием можно считать высказывание, автор которого учитывает соответствие выбранного типового взаимодействия прагматической ситуации, так как собеседники находятся в одинаковой для каждого из них прагматической ситуации; они взаимодействуют здесь и сейчас в рамках одного определенного жизненного сценария и каждый из них обладает определенным набором объективных знаний о ситуации, т. е. о наборе пресуппозиций  (см. подробнее: Романов, 1988; 2005).

Логично предположить, что собеседники обладают определенными знаниями о процессе типового диалогического обмена, наиболее приемлемого в определенной ситуации. Например, приказ в ситуации равного социального статуса коммуникантов является субъективным желанием адресанта воздействовать на партнера по диалогу, каузировав его к совершению каких-либо действий. Такой приказ не будет оценен адресатом как справедливое речевое действие. Но в ряде пресуппозициональных условий (чаще всего в сфере профессионального взаимодействия, в военной среде) высказывания со значением приказа являются единственной возможностью для их адресанта, обладающего определенным социально-ролевым статусом, реализовать свое коммуникативное намерение, так как, например, просьба будет неуместна.

Примечательно, что тот или иной тип высказываний не является коммуникативно справедливым или несправедливым априори. И в этом случае категория справедливости вступает в противоречие с рядом стереотипов, касающихся высказываний, которые оказывают отрицательное или положительное эмоциональное воздействие на собеседников. Например, часто встречаются утверждения о том, что высказывания со значением угрозы способствуют коммуникативному рассогласованию партнеров по диалогу. Исходя из этих утверждений, можно сделать вывод, что ни один из собеседников не будет оценивать угрозы как проявление коммуникативной справедливости по отношению к нему.

Но сравним ряд высказываний со значением угрозы, обращая внимание на то, что целью автора угрозы является каузирование собеседника к совершению некоторых действий, а не совершение менасивного воздействия (или наказания). В частности, обратим внимание на следующие типы высказываний-угроз (подробнее о высказываниях со значением угрозы: Романов, Новоселова, 2013; Romanov, Novoselova, 2014):

1) угрозы, которые произносятся говорящим непосредственно перед совершением наказания или менасивного воздействия, например: Я тебя породил, я тебя и убью! (Гоголь, 1984а: 120);

2) угрозы, в которых возможное наказание только декларируется, а его совершение отсрочено во времени, так как автор делает акцент на каузирование действий, например: Можете говорить что угодно, но прошу вас помнить, что я нахожусь при оружии и чести еще не потерял… (Пикуль, http://www.virlib.ru);

3) манипулятивные угрозы, в которых автор высказывает свое предположение о том, что он может оказать менасивное воздействие (т. е. обещанное в угрозе действие) на собеседника с целью проследить реакцию последнего, например: А если б я, например, вздумал донести коменданту? (Лермонтов, 1972: 82).

Так, автор высказываний-угроз первого и третьего типа не побуждает  собеседника к совершению действий под упоминанием возможного наказания и не предоставляет ему возможность избежать наказания. Он также не нацелен на успешное коммуникативное взаимодействие с собеседником, а в первом случае он вообще отказывается от диалога с собеседником. Угроза второго типа обладает рядом особенностей, проявляющихся в стремлении автора к согласованному диалогу с партнером по общению и в необходимости воздействовать на собеседника. Также эта угроза не категорична: она содержит дополнительный строевой элемент «но прошу вас помнить», смягчающий интенсивность воздействия возможного наказания.

Получается, что угрозы, декларирующие собеседнику возможное наказание, не предполагают его активное вовлечение в диалогическое взаимодействие, а, наоборот, способствуют прекращению диалога и установлению недоброжелательного отношения к автору такой угрозы. Те угрозы, которые предоставляют выбор направления дальнейшего развития диалога, способствуют вовлечению собеседника в ситуацию взаимодействия, в процесс решения поставленных задач. Другими словами, последние высказывания можно назвать коммуникативно справедливыми, так как, во-первых, они основаны на выборе собеседниками формы взаимодействия (типового фрейма «угроза») и степени категоричности высказывания с учетом прагматической ситуации, во-вторых, они предполагают синергийное взаимодействие собеседников в рамках выбранного фрейма.

При этом обращает на себя внимание комплексная синергийная основа справедливых высказываний, предполагающая готовность и настроенность коммуникантов на успешное взаимодействие в рамках осознанно выбранного ими фрейма. С указанных позиций наличие различных субъективных представлений собеседников о ходе диалога, их отношения, желание изменить тематическую составляющую осложняет процесс продвижения собеседников к результирующему эффекту. К тому же любой диалог –  это интерактивный процесс, в котором собеседники способны планировать свое коммуникативное поведение таким образом, чтобы достичь определенной цели, а также внимательно анализировать ответные реплики.

Иначе говоря, только при обоюдной нацеленности на успешную реализацию коммуникативного намерения в рамках того или иного фрейма возможно их не только эффективное, но и коммуникативно справедливое взаимодействие. Так, синергийное взаимодействие можно наблюдать при совпадении коммуникативных намерений собеседников, при отсутствии тематических рассогласований по поводу вклада в диалог и желании вести диалог в рамках выбранного фрейма.

Важно иметь в виду, что только обоюдное стремление к коммуникативному сотрудничеству в типовой ситуации приводит к успешному и коммуникативно справедливому взаимодействию. Старания, например, одного из коммуникантов установить отношения со своим собеседником в форме вежливых высказываний не приносят никакого прагматического результата. Интересным фрагментом, подтверждающим эту точку зрения, является диалогический отрывок из повести А. П. Чехова «Справка»:   

– Могу ли я здесь… у вас, – обратился к нему Волдырев, – навести справку о моем деле? Я Волдырев… И кстати же мне нужно взять копию с журнального постановления от второго марта.

Чиновник умокнул перо в чернильницу и поглядел: не много ли он набрал? Убедившись, что перо не капнет, он заскрипел. Губа его вытянулась, но дуть уже не нужно было: муха села на ухо.

– Могу ли я навести здесь справку? – повторил через минуту Волдырев. – Я Волдырев, землевладелец…

– Иван Алексеич! – крикнул чиновник в воздух, как бы не замечая Волдырева. – Скажешь купцу Яликову, когда придет, чтобы копию с заявления в полиции засвидетельствовал! Тысячу раз говорил ему!

– Я относительно тяжбы моей с наследниками княгини Гугулиной, – пробормотал Волдырев. – Дело известное. Убедительно вас прошу заняться мною.

….

– Маленькую справочку… Мне хотелось бы только узнать, на каком таком основании наследники княгини Гугулиной… Могу ли я вас побеспокоить?

А чиновник, занятый своими мыслями, встал и, почесывая локоть, пошел зачем-то к шкапу. Возвратившись через минуту к своему столу, он опять занялся книгой: на ней лежала рублевка.

– Я побеспокою вас на одну только минуту… Мне справочку сделать, только…

Чиновник не слышал; он стал что-то переписывать. (Чехов, 1985: 89-90)

Примечательно, что представленный выше безуспешный диалог по типу «вопрос – ответ» не принес никакого результата его инициатору, то есть он так и не получил ответ на свой вопрос.

Аналогичный пример так называемого «навязывания фрейма», а именно «извинение» одним из собеседников можно продемонстрировать в следующем отрывке, также взятом из произведений А. П. Чехова:

Червяков нисколько не сконфузился, утерся платочком и, как вежливый человек, поглядел вокруг себя: не обеспокоил ли он кого-нибудь своим чиханьем? Но тут уж пришлось сконфузиться. Он увидел, что старичок, сидевший впереди него, в первом ряду кресел, старательно вытирал свою лысину и шею перчаткой и бормотал что-то. В старичке Червяков узнал статского генерала Бризжалова, служащего по ведомству путей сообщения. «Я его обрызгал! — подумал Червяков. — Не мой начальник, чужой, но все-таки неловко. Извиниться надо». Червяков кашлянул, подался туловищем вперед и зашептал генералу на ухо:

– Извините, ваше–ство, я вас обрызгал… я нечаянно… (1)

– Ничего, ничего…

– Ради бога, извините. Я ведь… я не желал! (2)

– Ах, сидите, пожалуйста! Дайте слушать! (Чехов, 1985: 76)

Первые две реплики диалога полностью удовлетворяют принципу синергийности коммуникативно справедливого диалога, что подтверждается согласованным взаимодействием собеседников в рамках фрейма «извинение». Высказывание со значением извинение (1) является успешным речевым актом, его автор достиг своей цели – необходим переход к новому тематическому этапу взаимодействия. Тем не менее, следует еще одно извинение (2), не сообщающее новой информации собеседнику и не позволяющее выйти из фрейма «извинение». Ответной реакцией собеседника на второе извинение было нежелание продолжать диалог по этому фрейму.

Тем не менее, ситуация с извинением не исчерпана. В следующем отрывке видим еще одно извинение (3) и уже нежелание адресата вообще продолжать диалог:

– Ваше–ство! Ежели я осмеливаюсь беспокоить ваше–ство, то именно из чувства, могу сказать, раскаяния!.. Не нарочно, сами изволите знать-с! (3)

Генерал состроил плаксивое лицо и махнул рукой.

– Да вы просто смеетесь, милостисдарь! – сказал он, скрываясь за дверью. (Чехов, 1985: 77)

И в последнем диалогическом фрагменте появляется еще одна попытка адресата высказывания со значением извинения направить диалог в типовое взаимодействие по фрейму «извинение», которая завершается агрессивной реакцией собеседника:

– Я вчера приходил беспокоить ваше–ство, – забормотал он, когда генерал поднял на него вопрошающие глаза, – не для того, чтобы смеяться, как вы изволили сказать. Я извинялся за то, что, чихая, брызнул-с…, а смеяться я и не думал. Смею ли я смеяться? Ежели мы будем смеяться, так никакого тогда, значит, и уважения к персонам… не будет… (4)

– Пошел вон!! – гаркнул вдруг посиневший и затрясшийся генерал.

– Что-с? – спросил шёпотом Червяков, млея от ужаса.

– Пошел вон!! – повторил генерал, затопав ногами (Чехов, 1985: 77-78).

У Чехова высмеян человек, способный вести диалог только по одному типовому фрейму, не учитывая реакции собеседника. Выбранный сатириком пример с извинениями наглядно показывает, что извиниться за незначительный проступок можно таким образом, что установить отношения собеседникам больше никогда не удастся.   

Рассмотренные примеры из юмористического рассказа Чехова со всей очевидностью подтверждают идею о том, что принцип синергийности в диалоге оказывается определяющим. Этот принцип основан не на средствах поверхностной манифестации высказываний или субъективных представлениях о правилах ведения диалога, а на настроенности коммуникантов на тот или иной тип взаимодействий в актуальных для них пресуппозициональных условиях, который зависит от опыта их диалогического взаимодействия, социально-ролевых отношений и коммуникативных задач. Именно такой диалог мы вправе назвать коммуникативно справедливым. И именно к такому типу диалога следует стремиться, учитывая реакцию собеседника и ситуацию.

Литература

Аристотель. Политика // Сочинения: В 4-х т. Т. 4 / пер. с древнегреч. С. А. Жебелева; Общ. ред. А. И. Доватура. М.: Мысль, 1983. С. 375–644.

Новоселова О. В. Феномен «справедливого слова» или о прагматической категории коммуникативной справедливости // Мир лингвистики и коммуникации: электронный научный журнал. 2016. № 1. С. 62–71. Режим доступа: http://tverlingua.ru

Романов А. А. Системный анализ регулятивных средств диалогического общения. М.: Ин-т языкознания АН СССР, Калининский СХИ, 1988. 183 с.

Романов А. А. Семантика и прагматика немецких перформативных высказываний-просьб. М.: Институт языкознания РАН, 2005. 153 с.

Романов А.А., Новоселова О.В. Дискурс угрозы в социальной интеракции. – Москва-Тверь: ИЯ РАН, Тверская ГСХА, 2013. – 168 с.

Романов А. А., Новоселова О. В. Коммуникативная справедливость как лингвоэкологический конструкт // Научный журнал «Новая экономика и региональная наука», № 2 (5), 2016.  С. 92–96.

Романов А. А., Новоселова О. В. Коммуникативная справедливость: прагматический подход // Межкультурная коммуникация: теория и практика: сборник научных трудов XV Международной научно-практической конференции «Лингвистические и культурологические традиции и инновации». Томск: Изд-во Томского политехнического университета, 2016а. С. 146–151.

Романова Л. А. Структурно-семантические аспекты перформативов в функциональной парадигме языка. М.: ИЯ РАН, 2009. 180 с.

Romanov A. A., Novoselova O. V. Communicative space of the composite threat-performatives // Journal of Language and Literature, ISSN: 2078-0303, Vol. 5. No. 4, 2014. P. 100–103.