Сергей Рудольфович Минцлов (1870–1933) был широко известен современникам как автор многочисленных авантюрно-приключенческих романов, страстный собиратель книг, журналист, библиограф. Археолог по образованию, он принимал участие в экспедициях и опубликовал ряд научных работ (например: «Памятники древности в Урянхайском крае», 1916), библиограф по призванию, он собрал библиотеку, о которой до сих пор говорят, и выпустил несколько публикаций, ставших библиографической редкостью еще при жизни автора. Это каталог «Редчайшие книги, написанные в России на русском языке» (1904), куда вошли и те книги, которые были запрещены цензурой, пятитомный «Обзор записок, дневников, воспоминаний, писем и путешествий, относящихся к России» (1911–1912) – на сегодня самое подробное собрание мемуаристики, включающее более 5000 текстов, «Опись книгохранилища С. Р. Минцлова» (1905) и «Книгохранилище Сергея Рудольфовича Минцлова» (1912) – описание уникального собрания книг, вызвавшее интерес у широкой публики, несмотря на то, что тираж брошюры составил всего 500 экземпляров.

О Минцлове-романисте нужно говорить отдельно, поскольку его многочисленные романы и сейчас читаются легко, «без натуги» – одно это уже свидетельствует о его таланте и умении увлечь читателя. Поговорим о другом даровании этого незаурядного человека – о его мемуарных произведениях и, в частности, о книге «Петербург в 1903–1909 годах», увидевшей свет уже в эмиграции, в Риге, в 1931 году. Содержание книги составили дневниковые записи первого десятилетия нового века. Известно, что эпоха Серебряного века была богата на мемуары, которые даже сегодня, спустя столетие, читаются как увлекательная беллетристика.

Записки Минцлова из этого разнообразного, очень насыщенного и противоречивого ряда выделяются двумя особенностями: во-первых, автор старательно прячется в тени и стремится рассказывать не о себе, а о времени и о событиях, а во-вторых, он не только знакомит читателя с происходящим, но и постоянно говорит о том, как описываемые им события отразились в печати – на страницах петербургских газет и журналов. С. Р. Минцлов был журналистом, сотрудничал со многими изданиями и знал газетно-журнальный мир изнутри. Поэтому смело можно сказать, что петербургская пресса – один из героев его мемуаров. Вот о ней мы и поговорим подробнее.

Герой записок – интеллигент, образованный человек, не занимающий никаких государственных постов. Его взгляд на происходящее типичен и выражает восприятие эпохи интеллигенцией. Первое, что бросается в глаза, когда читаешь мемуарные записи о петербургской жизни начала прошлого века, – это определенная противоречивость по отношению к прессе. С одной стороны, газеты воспринимались как источник информации, и поэтому все обращались к ним за новостями. С другой стороны, интеллигенция относилась к печатному слову с явным скепсисом и недоверием – поэтому все ругали газеты, и никто им не верил, справедливо полагая, что печать выражает официальный взгляд на происходящее.

В записях мелькают названия газет: «Петербургская газета» (1867–1917, с 1884 года – ежедневная газета, по мнению автора, «с бульварным уклоном»); «Правительственный вестник» (1869–1917, ежедневная официальная правительственная газета); «Новое время» (1868–1917, влиятельная ежедневная литературно-политическая газета); «Русь» (1903–1905, ежедневная либеральная газета); «Биржевые ведомости» (1861–1879 и 1880–1917, ежедневная политическая, экономическая и литературная газета); «Русские ведомости» (1863–1918, либерально-оппозиционная общественно-политическая ежедневная газета); «Освобождение» (1902–1905, влиятельный нелегальный оппозиционный журнал, издававшийся за границей П. Б. Струве) и многие другие. С последним из перечисленных изданий в мемуарах связаны истории с арестами тех, кто его провозил через границу: учительница гимназии, профессор университета, писательница и др. В записи от 6 декабря 1903 года рассказано, что «министр Плеве» организовал обыск в заграничной редакции журнала, но ничего не нашел.

Пресса, судя по тексту записей, составляла важную часть жизни петербуржца-интеллигента в первые годы нового века: именно из газет и журналов он узнавал все новости, хотя и не всегда им доверял. Поэтому по тексту рассыпаны такие фразы, относящиеся к разным годам: «В 39 № журнала „Право“ помещена сильная статья о…» (12 октября 1904 года); «На три месяца приостановлен „Сын Отечества“» (1 декабря 1904 года); «Хотел купить новую газету „Наши дни“, оказывается, вчера ей запретили розничную продажу» (23 декабря 1904 года); «Из газет узнал, что вчера государем была принята какая-то подозрительная депутация рабочих…» (20 января 1905 года).

До поворотного момента, когда Высочайшим Манифестом от 17 октября 1905 года была провозглашена свобода слова, автор в целом не жаловал российские газеты и не очень доверял им.  Например, запись от 7 мая 1903 года рассказывает о том, что пришло известие об убийстве «уфимского губернатора». И известие это было принято публикой без особого трагизма, поскольку губернатор Богданович не пользовался популярностью. Недоверие и скепсис по отношению к газетам выражается в такой фразе: «В газетах, конечно, помещены трогательные некрологи, где он выставлялся в некоторого рода ореоле, но… чего не печатают в наших газетах!».

Мемуарист обвиняет газеты во лжи и в ситуации подготовки и проведения празднования 200-летия Петербурга. Издания явно приукрасили оформление праздника: «Неизвестно зачем и для кого – для провинции, что ли – газеты врут об этих украшениях. Прочитаешь их – кажется, сейчас выйдешь из дома – увидишь какую-нибудь сказку из 1001 ночи, а выйдешь – полное разочарование!». Это запись от 15 мая 1904 года. На следующий день прошел праздник, а 17-го автор записал: «„Все врут календари“, сказал еще Фамусов; „все врут газеты“, скажу и я вместе со всеми очевидцами этого торжества, на которое убили сотни тысяч (рублей. – Е. Б.)!». Очевидно, газеты имели ненадежную репутацию и не пользовались доверием просвещенной публики, хотя и служили источником информации.

Интересное наблюдение: по реакции газет на то или иное происшествие люди судили о его важности. По мере усиления социальной напряженности цензура всё чаще стала вымарывать неугодные статьи и применять репрессивные меры по отношению к редакторам и самим изданиям. Происходила своеобразная цепная реакция: полиция с подачи цензурного комитета преследовала издание, что, в свою очередь, вызывало интерес к нему со стороны читающей публики и, кроме всего прочего, привлекало внимание к конкретному событию. Так, в записи от 1 апреля 1904 года читаем: «…Полиция сегодня утром отбирала у всех газетчиков №№ „Петербургского листка“ и каких-то еще газет; сопротивлявшихся тащили в участок; в газетную экспедицию почтамта полиция явилась тоже и конфисковала все названные №№. Тем не менее, я раздобыл „Петербургский листок“ и успел наскоро пробежать его; особенного ничего не заметил; в отделе происшествий наткнулся только на заметку о том, что этой ночью в „Северной гостинице“ произошел сильный взрыв, исковеркавший много номеров, полы и потолки; в одной из комнат найдены куски человеческого тела, разорванного бомбой. Что это за бомба, и кто был владетелем ее – загадка; по всей вероятности, здесь кроется что-либо анархическое, сыщики зачуяли следы и потому поспешили всякие сведения о происшедшем изъять.

В два часа дня на улицах снова продавался „Петербургский листок“; купил № – на месте заметки о взрыве белая полоса. Заметку выкинули, и газету отпечатали снова».

Многие записи 1904 года касаются русско-японской войны. Интересно, как мемуарист оценивает роль прессы в формировании общественного мнения по этому поводу. Всё начинается с того, что 28 января 1904 года, утром, «в „Правительственном вестнике“ появился манифест о войне; расхватывали номера, платя по 30 – 40 коп. На углах улиц вывешены телеграммы о ходе военных действий; простонародье, военные и дамы теснятся и жадно слушают чтение их».

Именно с газетами С. Р. Минцлов связывает ура-патриотическую истерию в обществе: «Только одна „Петербургская газета“ выпустила прибавления под громкими названиями: „Победа. Разгром японского флота“ и т. д. <…> Перед телеграммами крупными буквами была набрана дико кликушествующая статья о „желтолицых и рыжеволосых“ врагах, о мощи России, –  словом, так и виднелись из строк пьяные глаза и засученные кулаки савраса, вызывающего „удариться“ с ним весь мир. Номера эти расхватывались по полтиннику и несколько подняли дух в публике» (28 января 1904 года). Автор вместе с другими петербуржцами переживает за успехи и поражения русской армии и флота. В отличие от «простонародья, военных и дам» он умеет читать между строк и быстро распознает очередную газетную ложь. Его искреннее желание знать правду часто прорывается в восклицаниях: «Чего ради молчит „Правительственный вестник“? Лучше знать самую скверную правду, чем слушать и верить – как делает публика – в десять раз преувеличенному вранью о чем бы то ни было!» (29 января 1904 года).

Постепенно военные поражения становятся всё более привычными. Цензура вымарывает неугодные сообщения, но это ничего не меняет: официальный патриотизм сменяется унынием: «…слишком уж привыкли мы читать каждый день: „японцы нас обошли и мы отступили“… „под натиском значительных сил противника мы отошли“ и т. д.». «Груда противоречий и сплошного вранья» в газетах относительно войны, происходящей далеко на Востоке, удручает мемуариста.

Одной из примечательных черт мемуаров С. Р. Минцлова является умение выделить из череды происходящего то, что впоследствии оказалось наиболее значимым и повлияло на дальнейший ход событий. Несомненно, автор был не только умным, но и прозорливым человеком: он сумел передать читателю, как менялось восприятие войны в обществе, как незаметно накалялась атмосфера, как неумелое командование и военные неудачи обернулись социальным неприятием правительства. Скепсис и недоверие к делам правительства привели к недоверию к печатному слову. Умный читатель (каковым, несомненно, был и автор мемуаров) просто не верил газетам: «Все эти газетные дифирамбы – вздор: за почтамт взялась энергичная рука товарища министра Дурново, и все делается по его инициативе». «Газетная вакханалия» может обмануть лишь неискушенных читателей.

Идейным, сюжетным и эмоциональным центром книги С. Р. Минцлова, конечно же, является первая русская революция 1905 года, которая, как известно, началась с «Кровавого воскресения», произошедшего 9 января. Для мемуариста показателем чрезвычайности происходящего становятся газеты: «8 января. Сегодня не вышло ни одной газеты – все забастовало. 9 января. Из газет вышел только „Правительственный вестник“, такой же пустой, как и само правительство».

Другим газетам слова не дают: «16 января. В редакциях газет „Наши дни“ и „Наша жизнь“ и у сотрудников их произведены были усиленные обыски <…>. Газеты эти не выходили до сих пор, так как забраны все статьи и все материалы из редакций». Но с усилением напряженности газеты начинают обретать социальную смелость, и это тоже зафиксировано в мемуарах: «Вероятно, Трепов прослышал, что названные газеты решили пойти на закрытие и собирались подробно описать события этих дней, и напечататься притом в огромном количестве экземпляров для возможно широкого оповещения России».

Создается впечатление, что одно из основных желаний общества в те дни касалось именно свободы слова. Судя по тому, что мемуарист ничего не говорит о своих политических взглядах и предпочтениях, можно предположить, что он ими вряд ли обладал, но при этом выражал мнение большинства интеллигентов, выступавших за демократизацию строя. По его мнению, не слухи, а именно газеты должны служить источником правдивой информации: «Имеем газеты, „гласность“, а живем, как в лесу. В газетах в изобилии имеются сведения о том, что делает король на Сандвичевых островах, и ровно ничего о том, что творится у нас кругом. Москва и дальнейшие города правду о нас узнают только с „оказией“» (18 января 1905 года).

Высочайший Манифест от 17 октября 1905 года в числе прочих свобод провозгласил и свободу слова. Если в начале года мемуарист свое негативное мнение о газетах высказывал несколько раз: «<…> Впрочем, разве можно в наше время узнать правду из газет??..» (21 января 1905 года), то в дальнейшем он уверен в обратном: «Высыпали как грибы все газеты и раскупаются нарасхват. Первые, действительно свободные №№!..» (22 октября 1905 года).

1905 – начала 1907 гг., представленный в мемуарах, содержит интереснейший и очень подробный фактический материал. Свобода слова, как известно, способствовала бурному росту числа периодических изданий. По свидетельству одного из современников, особенно популярным видом СМИ в это время стал «тонкий еженедельник», сочетавший в себе «подвижную энергию газеты» с аналитикой традиционного ежемесячного журнала. Из всего многообразия «мелких журналов» С.  Р. Минцлов выделил сатирические еженедельники: «В декабре начался ливень из сатирических журналов. Они сыпались один за другим, как звёзды в августовскую ночь, одни остроумные и язвительные, другие пошлые и тупые; их ловили на улицах, кромсали на куски в типографиях, но они, как „неизвестные“ в былине, всё росли и росли в числе и на „витязей“ с боем шли».

Многие современники, как и автор мемуаров, отреагировали на это явление, отмечая политическую насыщенность сатиры. Например, В. Г. Короленко в газете «Полтавщина» писал: «Сатира вся сплошь превратилась в политическую», а А. Т. Аверченко вспоминал об этом времени: «Как будто кроваво-красная ракета взвилась в 1905 г. Взвилась, лопнула и рассыпалась сотнями кроваво-красных сатирических журналов, таких неожиданных, пугавших своей необычностью и жуткой смелостью». «Ливень из сатирических журналов», о котором пишет Минцлов, привел к тому, что сложилась целая система сатирических символов, намеков, художественных приемов, которые были понятны читателю и вызывали смех. Чаще всего писали о царе, П. Н. Дурново – товарище (в современной терминологии – заместителе) министра внутренних дел в то время, Д. Ф. Трепове, который возглавлял полицию и тоже был товарищем министра внутренних дел, и других заметных фигурах на политическом небосклоне.

Царя изображали в виде пылающего сердца, шишки, маленького тщедушного человечка, «мальчика с пальчика». Сатирически обыгрывали его слова и поступки. Например, «Экспромт» В.C. Лихачева. Поводом послужил очередной военный смотр одного из столичных полков. Николаю понравилась выправка офицеров. Он обходил строй и пожимал руки военным и при этом повторял одну и ту же фразу: «Я тронут». Об этом было сообщение в газетах. Автор «Экспромта» обыграл слова царя: «На каждую приветственную речь // Он отвечает лишь: «Я тронут…». // Признанию, читатель, не перечь: // Ответ таков, что в нем все обвиненья тонут». Как видим, фраза «я тронут», то есть «я польщен» обрела сатирический смысл и превратилась в «я тронулся умом».

Герои сатирического осмеяния настолько примелькались, что С. Р. Минцлов записал: «Трепов скоро станет чем-то вроде тёщи юмористических журналов прошлых лет» (2 декабря 1905 года).

Среди очень разнообразных сатирических изданий середины 900-х годов можно выделить «Жало» и «Жупел», поскольку в них печатались М. Горький, И. Бунин, К. Бальмонт и др. известные литераторы, а оформляли эти издания Е. Лансере, В. Перов и И. Билибин – художники, известные по «Миру искусства». В сатирических журналах 1905–1907 гг.  часто на первый план выходила карикатура, рисунок. Очень часто живописная часть формировала журнал, текст только дополнял рисунки. Поэтому участие хороших художников создавало успех журналу. Но и тексты, подписи под рисунками тоже были важны, поскольку вызывали смех. Пользовались популярностью короткие диалоги, вопросы-ответы, подписи, имитирующие телеграммы и проч. Это сопровождалось рисунками. Например, в журнале «Пчела» (№ 1, 1905 года) читаем вопросы и ответы под картинками-карикатурами: 1. «Какое сходство между продажной женщиною и портфелем министра? – Отдаются всякому встречному». 2. «Какое сходство между Дурново и Чичиковым? – Любители мертвых душ».

С. Р. Минцлов опубликовал в журнале «Былое» за 1907 год сведения о 84 сатирических изданиях, выходивших только в Петербурге в 1905 году, пояснив, какие выпуски из них были запрещены и конфискованы властями. Библиограф отметил, что большинство еженедельников и сатирических листков успевало выпустить всего по несколько номеров, а некоторые – по 1 номеру («Деятель», «Паяцы», «Яд» и др.) При этом он уточнил, что в северной столице выходили сатирические журналы и на других языках, например, на еврейском: «Из них отмечу „Дер Шейгец“ („Сорванец“. – Е. Б.),  редок».

Обилие сатирических изданий упоминается в мемуарной книге о Петербурге несколько раз: «На Невском проспекте буквально нет прохода от всякого возраста субъектов, выкрикивающих и предлагающих каждый день все новые и новые юмористические журналы и газеты. Плодятся, как грибы, теперь!» (2 декабря 1905 года).

В записях, относящихся к последующим 1907–1909 гг., речь в основном идет о закрытии тех или иных изданий и об усилении цензурного надзора: «Новый год ознаменуется смертью нескольких заслуженных журналов: прекращаются „Минувшие годы“, „Юный читатель“, умрут вероятно „Всходы“, „Родник“ и др.» (22 декабря 1908 года); «Прекратилось продолжение „Товарища“, „Нашей газеты“ вообще всюду дела идут плохо» (10 мая 1909 года). им образом, проанализировав мемуары С. Р. Минцлова, можно сделать вывод о том, что пресса играла важную роль в жизни общества первых лет ХХ века. Она во многом отражала состояние государства, поскольку вынуждена была следовать его политике в данной области. Зависимость газет и журналов от государственных институтов приводила к утрате доверия и к насмешкам со стороны интеллигенции. Но всё же СМИ были спутниками просвещенных жителей северной столицы, поскольку, даже не веря публикациям, люди обращались к печати и за новостями, и за мнениями.