Вышел из печати весенний выпуск журнала поэзии «Окно» за 2021 год. Из-за пандемии коронавируса в прошлом году редакция не стала выпускать журнал осенью, тем более что в связи с закрытием на карантин Дома писателя главная и самая массовая, как обычно, презентация 23-го номера так и не состоялась. Надеемся, что новый, 24-й, ждёт более счастливая судьба. Во всяком случае, на Литературных чтениях в Выставочном зале Московского района уже состоялось с ним знакомство читателей и слушателей.

         Переводчик и поэт Андрей Родосский в рубрике «Эпиграф» знакомит всех с необычной гранью творчества учёного и священника П. А. Флоренского, известного, по выражению автора, «мало-мальски образованному русскому человеку». Флоренский предстаёт перед нами как поэт. А. Родосский показывает, что его лирике «чужды пылкие чувства и романтическая взволнованность», характерные для современной ему поэзии «серебряного века» – «он стремится выразить спокойную ясность духа».
В самой «почётной», пожалуй, рубрике журнала, появившейся уже с первого выпуска в 2008 году  – «Антологии современной поэзии»,  – два автора. В ней представлено творчество Ирины Асеевой, поэтессы и автора многих книг развивающей литературы, общий тираж которых превысил (в наше-то время!) 60 тысяч экземпляров. Опубликована подборка её стихов из книги 2020 года «Облачный король».
         Ещё один автор антологии в этом номере – юбиляр Николай Пидласко, отметивший недавно 65-летие. О двух его последних книгах – «Истоки» и «Земли родимое тепло» – пишет в этом же номере в рубрике «Поэтоведение» Татьяна Никольская.
         Рубрика «Новые стихи старых друзей» включает подборки Марии Борисовой, Людмилы Гарни, Леонида Шелудько.
         В разделе «У Петербурга на меня права» – в его названии использована строка нашего друга, безвременно ушедшего поэта Аркадия Ратнера – стихи Натальи Апрельской, Арины Арсеньевой, Александра Быкова, Дианы Радес, Марины Толчельниковой.
         «Дорогу к храму» обрели в этом номере Нелли Бороднянская и Борис Хосид.
         «Истории любви» рассказывают в лирических строках Елена Лазарева, Людмила Новикова, Олег Селедцов, Наталия Пономаренко, Марианна Соломко и Светлана Тюрина.
         «Заветный ларец» посвящён недавно ушедшему от нас Олегу Юркову, который много лет был издателем и редактором петербургского журнала «Рог Борея». Я рассказываю о нём, своём старшем друге и соратнике, в очерке «Солнечные апельсины». Очерк сопровождает подборка стихов из трёхтомника, который Олег успел выпустить в последние годы жизни.
В разделе «Зеркало» Андрей Родосский публикует переводы португальского поэта Луиша Патракина, с которым был знаком лично. Олег Кустов перевёл англо-американского поэта Эриха фон Неффа. Татьяна Алексеева оставила для публикации в журнале свой перевод Уистена Одена.
         Новая рубрика «Окна» – «Крупный жанр» – знакомит читателя с поэмой известного прозаика и поэта Вячеслава Овсянникова «Океан». Произведение было написано давно, ещё в 1990 году, но публикуется впервые.
         Кстати сказать, в этом выпуске напечатана и моя поэма «Ковалёвский лес», написанная осенью прошлого года после посещения Ржевского полигона в день памяти Николая Гумилёва. Но поскольку я как автор являюсь постоянным членом группы «Окно», поэма помещена в соответствующем разделе.
         «Спорные жанры» представляют в журнале Анна Погорельцева, Антон Вереницын (Москва), Виктор Жданов, Геннадий Ильин, Ольга Кручинина, Ксения Смирнова (Кострома), Мария Тереб, Инна Тройнова. «Возлюбленный верлибр» – Владимир Игнатьев, Максим Корепанов (Удмуртия), Андрей Румянцев.
         Самая массовая рубрика – «Родники мои серебряные» – включает более тридцати хорошо известных и малознакомых имён. Это – Сергей Адамский, Ольга Аникеева, Катерина Белка, Александр Воронов, Владимир Гончаров, Юлия Гордеева, Надежда Иванова, Карина Калищук, Вера Кондрашова, Игорь Константинов, Евгений Лукин, Борис Мисонжников, Владимир Никитин, Татьяна Никифорова (Сланцы), Борис Орлов, Наталия Осипова, Екатерина Полянская, Маргарита Пономарёва, Лариса Ратич, Надежда Савельева-Буровская, Галина Садовская, Надежда Сверчкова, Елена Соловьёва, Лилия Старикова, Александра Таан, Галина Тычина, Светлана Усина, Кирилл Хамов, Борис Цукер, Александр Черкасов, Максим Швец и Анна Шлёндова.
         В группе «Окно», помимо меня, о чем я уже упомянул, представлены Мария Амфилохиева, Илья Брагин, Владимир Морозов, Юрий Санников и Маргарита Токажевская.
         Снова появилась рубрика «Великая провинция». В ней подборка стихов поэта из посёлка Ушаки Тосненского района, лауреата премии имени Александра Прокофьева «Ладога» Геннадия Чистякова.
         Среди «Поющих поэтов» отметилась Татьяна Грачёва, выпустившая в прошлом году книгу «Золотая лодка солнца».
         И, как обычно, завершает журнал раздел «Поэтоведение». В нём Мария Амфилохиева публикует отклик на книгу Вячеслава Овсянникова «Сокол-корабль». Татьяна Никольская пишет о творчестве Н. Пидласко. Маргарита Токажевская представила две рецензии – «Степень проникновенности» – о книге переводов А. Родосского «Португальское море» и «Символы огня» – о моем прошлогоднем сборнике «Чудо огня». Инна Тройнова отзывается о книге И. Брагина «Врата Благодати». Александр Медведев публикует литературно-философское эссе «Мумифицированная легенда литературного Петербурга». Звучит несколько загадочно, но чрезвычайно интересно, как всегда у нашего постоянного автора!
         На четвёртой странице обложки из номера в номер редакция публикует репродукции картин и рисунков. На этот раз впервые представлена картина «Кораблик» известной писательницы и поэтессы Юлии Андреевой.

От редакции:       

О журнале и поэтах

         Газета «Петербургский публицист» уже неоднократно рассказывала о журнале «Окно» и поэтах, благодаря которым это издание, несмотря на все трудности, продолжает выходить. На сайте Дома писателя можно прочитать: «Журнал поэзии „Окно“ существует с 2008 года. Это художественно-просветительское издание. Периодичность – два раза в год, обычно весной и осенью. Редакторы-учредители журнала – Маргарита Токажевская и Мария Амфилохиева, члены Союза писателей России».

          О Марии Амфилохиевой в трехтомном энциклопедическом словаре «Литературный Санкт-Петербург. XX век» (гл. ред. и сост. О. В. Богданова) сказано: поэт, прозаик, критик, редактор. Назовем некоторые книги Марии: Любовь — вторая наша родина. СПб., 1998; Пульсация Солнца. СПб., 2000; Охтинский мост. СПб., 2002; Окликая по имени. СПб., 2003; Берега преданий. СПб., 2005; Войти в открытую дверь: рассказы. СПб., 2006; Театральный гардероб. СПб., 2006; Горсть песка. СПб., 2007; Соловецкий прибой: поэма. СПб., 2007; Вино бессонницы. СПб., 2008; Не вставшим ото сна: пьеса. СПб., 2009; Прощание с сюжетом: проза. СПб., 2009; Нераздельное неслиянье. СПб., 2010.

         Маргарита Токажевская в энциклопедическом словаре «Литературный Санкт-Петербург. XX век» представлена как поэт, эссеист, критик, художник. Автор книг: Капли дождя. СПб., 2001; Первый снег на зелёной траве. СПб., 2002; Снеговая страна. СПб., 2003; Дом художника. СПб., 2005; Одиночество на фоне луны. СПб., 2006; Картина напротив. СПб., 2006; Букет фиолетовых ирисов. СПб., 2007; Словник. СПб., 2008; Осенние листья. СПб., 2008; Полынь. СПб., 2009; Предчувствие. СПб., 2009; Белые голуби. СПб., 2010; Молчание, придуманное нами. СПб., 2010; Миражи отражений. СПб., 2010; Лучи онемелого солнца. СПб., 2010; Ностальгия. СПб., 2011; Зимние цветы. СПб., 2011и других литературных произведений.
         Владимир Симаков – член редакционной коллегии журнала, много делает для того, чтобы литературный уровень издания был по-настоящему высок. В энциклопедическом словаре «Литературный Санкт-Петербург. XX век» о Владимире Симакове сказано: поэт, публицист, критик. Зная Владимира уже много-много лет, добавлю: человек высокой филологической культуры, из тех людей, чья подвижническая деятельность  на ниве современной русской поэзии восхищает и впечатляет. Он автор многих книг. Вот некоторые из них: Созвучие. СПб., 1996; Тот час. СПб., 1998; Третья стража. СПб., 1999; Улыбка Дракона. СПб., 2000; Крылатый крест. СПб., 2002; Зимние журавли. СПб., 2003; Праздник прощания. СПб., 2006; Храм Вознесения: Поэма. СПб., 2008; Акценты. СПб., 2010; Вглядываясь в прошлое: Публицистика и критика. СПб., 2010; Ещё не всё сказал: Стихи разных лет. СПб., 2012; Город с тремя именами. СПб., 2015; Седьмой круг. СПб., 2017.

                           Я привел названия книг не только для того, чтобы ознакомить с ними читателей, но и потому, что уже само перечисление этих литературно-художественных произведений отражает их смысл и глубину содержания, звучит метафорично, оригинально и свежо. Но предоставим слово поэтам, прочитаем их замечательные стихи!

Борис Мисонжников

—————————————————————————–

МАРИЯ АМФИЛОХИЕВА  (стихи разных лет)

ТОГДА И ТЕПЕРЬ

Я тогда не видала, должно быть, аза в глаза,
Но за ветром простреленным гнаться могла три дня
И совсем не боялась кричать на юру «банзай!»,
На последнюю дырку стянув оберег ремня.

И в объятьях качала без страха порой врагов,
Принимая наивно акул за людей — и вот,
Как браслеты носила с бравадой следы зубов,
Залепив немотою солёной орущий рот.

А теперь на приколе гниёт мой Кон-Тики-плот,
И, должно быть, навеки закопан топор войны,
А в Эдемском саду всяк на вкус мне известен плод,
И на каждом стоит уточненье его цены.

Только что-то в сердечной сумке лишь хлад и мрак
Остаются от прошлых дорог, городов и сёл,
Только что-то мне с полки верхней не взять никак
Ту старинную книгу, где сказано всё про всё…

НАБРОСКИ СНОВ

Наброски снов под ветра канитель…
Ворчит, несносный, мне о ревматизме.
Бродяжка ночь присела на постель,
Чтоб снова говорить о смысле жизни.

Какой там смысл… Разглядываю глюк
На стороне обратной роговицы.
Такое б не придумал сам Бурлюк,
Крутя свой глаз, как велогонщик — спицы.

Мне накрепко закрытые глаза
Даруют мир шального разноцветья.
Я в нём не понимаю ни аза,
Пока ещё живу на этом свете.

Придёт пора — и век не разомкнуть.
«Какие сны в том вечном сне приснятся?»
Но столькими уж пройден этот путь,
Что не пристало путнику бояться.

Ну а пока — лепи наброски снов,
Расцвечивая будничные стены.
А ветер разрывает ткань основ
И верить заставляет в перемены.

НЕ ТА

Я вовсе не та, что живет в этой комнате тесной,
Не та, что спешит на работу в начале восьмого.
На карте веков и планет не отмечено место,
Не тратьте минут – будет жалко усилья пустого.

Верблюдом в игольное ухо протиснусь в иные
Пространства и страны, страннее их вы не найдете.
На Альфе Центавра набатом мои позывные,
Блуждают огни – мои знаки – в древнейшем болоте.

Я сгусток эпох, я как свет во вселенной разлита,
Столетья во мне, словно шарики теплые крови.
Вот родинка темная – след моего неолита,
И шрам небольшой на плече – это средневековье.

Я первое слово рассвета в начале творенья,
Последних распадов космических я многоточье,
Мильярдная доля застывшего в коме мгновенья
И свиток пролайи, развернутый в бездне воочью.

А та, что спешит на работу в трамвайной клоаке
И дни коротает в неприбранной тесной квартире –
Лишь нотка сюиты, звучащей в мерцающем мраке,
Лишь точка на крошечной грани
в слоящемся мире.

ЗАВЕЩАНИЕ

Были завещаны мне при рождении
Росы на травах, дожди на стекле,
Ветра восторг и азарт нетерпения
Солнечных бликов в резном хрустале,
Кроны и корни, побегов безудержность,
Ловкость лозы, изощренной, как змей,
Легких семян безрассудное мужество,
Что улетают с поникших ветвей.

Я не уйду, что бы там ни пророчили:
Ведь не иссякнет заветный запас.
Вербным кустом прорасту на обочине
И проявлюсь еще тысячи раз
Пятнышком чая на праздничной скатерти,
В гомоне леса – синицей простой,
Памятью сына о странностях матери,
Недостающей в строке запятой…

ПЛАТОК

Я платок вышивала, подарок готовила мужу.
Нанести собиралась узор из сплетенных ветвей,
Только вдруг услыхала и топот, и крики снаружи,
За порог, разузнать, что случилось, я вышла скорей.

Шла толпа по дороге на место обычное казни,
Осужденный, шатаясь, свой крест деревянный тащил,
А мальчишки свистели, швыряя в него без боязни
Комья твердой земли.
Он совсем выбивался из сил.

Поравнялся со мной.
Я в глаза ему храбро взглянула.
Был он грустен, но светел, в колючем терновом венце.
И не помню сама, как платок я ему протянула,
Чтобы смог утереть капли крови и пот на лице.

Он платок возвратил, улыбнулся рассеянно, слабо
И побрел по дороге, качая крылами креста.
Я осталась в пыли потревоженной,
глупая баба,
В задрожавшей руке зажимая кусочек холста.

Годы… Годы прошли.
Умер муж, и разъехались дети.
Вот таков моей жизни, увы, невеселый итог.
Утешенье мое – только образ, печален и светел,
Что чудесно хранит не доставшийся мужу платок.

МАРГАРИТА ТОКАЖЕВСКАЯ 

 (стихи 2020 г. из книги «Голос в буранном гуле»)

БУМАГА ВСЕ СТЕРПИТ, или НАПИСАННОЕ ПЕРОМ

Почти инопланетный манго

С большою косточкой внутри,

Пишу о нём  — терпи, Бумага,—

Чтоб разогнаться…

                                    Говори,

Чего ты хочешь, ждёшь чего ты —

Жемчужин, кружев, лепестков?

Текут времён тугие воды

Сквозь торжество твоих оков:

Ты превращаешь яд в лекарство,

Возводишь мотылька на трон,

Твоё возлюбленное царство —

Жилище чаек и ворон

Небесное — устало править

Ошибки жизненной тщеты…

Кого и сколько будешь ранить,

О, терпеливейшая, ты?..

ИЗ ЦИКЛА «СЕСТРЕ»

Как если бы маленькая японка

           преподавала польский язык

В удмуртской или башкирской глубинке,

Сестра моя, чей образ в душе возник

Вспышкой нежности — ей отдана

                                 души моей половинка,

Преподаёт русский язык в казахском ауле,

Я словно слышу голос её в буранном гуле…

Знает казахский язык, непосильны её нагрузки,

Польская фамилия, думает и живёт по-русски.

Не более десяти человек осталось

                                             в родном Терсакане,

Русскими словами называющих облака и камни.

Непосильны нагрузки: новые

                                               правила преподавания,

Резко-континентальный климат,  не одна корова,

Повышение пенсионного возраста,

                                      ни тебе ду́ша, ни тебе ванны,

Но она — хранительница и проводница

                                                              великого Слова

Великого языка — в родном посёлке,

Где не растут ни берёзы, ни ёлки,

А только колышутся ковыли и другие травы,

И лес — только картиной Шишкина

                                в недорогой, но старинной раме…

ЛОМКА РИТМА

Устаю на работе. Почти не пишу.

И читаю немного — отрывки, цитаты.

Ночью мне не уснуть. Утром тихо дышу.

Вспоминаю судьбы невесёлые даты.

Это всё не для всех, да, пожалуй, ни с кем

Не поделишься тем, что самой непонятно.

Где кровинка-сестра, где казашка Маскен,

Чтобы, глядя в глаза, всё про белые пятна

Рассказать на духу…

Не скелеты в шкафу,

А пласты одиночества, страхов и жути

Время впишет в свою боковую графу,

А в заглавную — то, что главнее по сути:

Синий утренний свет, что упрямо светил,

Иногда из последних декабрьских сил 

И меня поднимал над тоской суеты

Над усталостью, над обращеньем на ты, —

Я на Вы обращалась к Судьбе и Судье,

Что плывёт по Реке в золочёной ладье…

День мой чист, как дыханье, работаю так,

Словно вижу воочью отцовский верстак.

А под вечер, ну, да, устаю, не пишу,

А наутро, ну, да, тихо-тихо дышу…

***

Нахожусь между ста огней.

Но, по слухам, кажусь холодной,

Что мне горечь ночей и дней,

Отрешённой, чужой, свободной.

Ветер, море, степная ширь,

Шелест выгоревших былинок.

Сколько память ни вороши,

Не приманишь молчаний длинных,

Сквозь которые тёк простор,

Мятный, сумеречный, рассветный,

На шершавый садовый стол

Так доверчиво-незаметно…

***

Мой музыкант, степняк и рыболов,

Ни тишины, ни самых верных слов

Не хватит мне, чтоб высказать огонь,

И потому молчанием не тронь

Мои глаза, мой голос…

Торный путь

Меня хранит, а ты меня забудь.

Лови форель и выпускай форель,

Ищи музы́ку в древнем словаре,

Пускайся вскачь, выигрывай байгу

И ничего не пожелай врагу.

Мой музыкант, степняк и рыболов,

Твой день лазурен, а закат багров,

Твой сон тревожен,

Отдохнёшь в седле,

Покуда варят плов в твоём селе.

Я знаю, ты свободен и силён,

Но вместе мы проверены на слом,

И я лечу калёною стрелой

Сквозь ветер, что колючею юлой

Взметает ввысь и стрелы, и огонь,

Но ты меня молчанием не тронь…

ВЛАДИМИР СИМАКОВ

БЛЮДЕЧКО

Блюдечко с красной ромашкой –

Детства далёкого след.

Что же ты плачешь, дурашка?

Жалко, чего уже нет?

Бабушка – жизни основа

Снова привиделась мне.

Чайный сервиз из другого

Времени жил на окне.

В комнате той коммунальной –

Быт улетевших времён,

Нашей эпохой брутальной

Вдребезги был разнесён.

Годы разбитою чашкой

В море невиданных бед…

Блюдечко с красной ромашкой

Шлёт издалёка привет.

ДУША

Не испугаюсь и не струшу:

Пускай сегодня, как микроб,

Мою рассматривают душу

Сквозь электронный микроскоп.

Её разнимут и разрежут,

Перевернут и просветят –

И будет, словно на манеже,

Моя душа как акробат.

Начнёт выделывать коленца,

Скрывая скорбь свою и боль.

Здесь приготовят ей Освенцим,

А ты – улыбочку изволь!

А ты ни в чём не признавайся,

Держи удар, играя роль:

Душа – как школьник в первом классе,

С престола свергнутый король.

Пускай тебя, понять пытаясь,

Терзают умные врачи –

Ты лучше, сирой притворяясь,

Как партизанка, промолчи.

И может быть, в заветном миге,

Собравшись с силами опять,

 Отбросив тяжкие вериги,

Моя душа начнёт взлетать.

А покружившись возле уха,

Маршрут возьмёт наверняка,

Оставив людям тень от звука

И колыханье ветерка.

И маленькой звездою бледной

Среди изученных орбит

Над нашей жизнью, нашей бездной

На небосклоне пролетит.

ЗАЛ ОЖИДАНИЯ

Ты приметы вокзального быта

Замечаешь повсюду теперь:

Перекошена и не закрыта

Отделившая прошлое дверь.

День сквозит ледяным ветродуем,

Отнимая уют и тепло.

Всё ещё мы над жизнью колдуем,

Чтобы нам наконец повезло.

Пассажиры сменяются в зале,

Торопясь на озябший перрон.

Из морозной неведомой дали

И за нами прикатит вагон.

Мы привычно проверим билеты,

Чемоданы и сумки возьмём –

И в толпе затеряемся где-то,

Выходя на посадку вдвоём…

КАЛЕВАЛЬСКАЯ БРУСНИКА

Непорочная Марьятта жарким пламенем объята,

И поди-ка объясни-ка, где, когда и почему

У красавицы Марьятты не задерживались сваты,

Но зачем тогда Марьятта баньку просит на дому?

Ах ты, ягода-брусника, по размеру невелика,

Отчего же ты смутила душу ясную её?

Ишь, распрыгалась какая, взор прекрасной привлекая

И, заботы накликая, изменила бытиё!

Разозлились люди сами: не дают Марьятте бани,

Обвиняют деву зряшно за брусничкины грехи.

Тёмный хлев в лесу сосновом показался домом новым,

Ей лошадка надышала, отдохнувши от сохи.

Кто бы знал тогда на сходе, что при всём честном народе

Двухнедельный вдруг младенец рунопевцу даст отвод

За его слова иные и деяния былые:

Вяйнямёйнен посрамлённый в чёлне новом уплывёт.

Ах ты, ягода-брусника, что наделала, скажи-ка?

Ведь на этом Калевала прекратила свой разбег.

Сохранилась только малость – чудо-кантеле осталось,

Лишь серебряные струны, песня звонкая – навек.

КНИГИ

Пусть книга, как симфония звучит:

В ней соразмерны части и разделы.

Она – моё спасение и щит,

Мой горизонт, раздвинувший пределы.

И жадным взглядом пробежав строку,

Перелистав страницу за страницей,

Бывает, я надолго отвлекусь –

И оживут придуманные лица.

Жаль одного: когда уйду, как все,

Отбросив жизни тяжкие вериги,

На полке, как несжатой полосе,

Останутся нечитанные книги.