Словосочетание «гражданская журналистика» уже давно на слуху. За границей даже выделяют два направления: сivic journalism и citizen journalism, считая их альтернативной, партисипативной, партизанской, уличной, демократической или журналистикой участия. При всех нюансах различий так именуется самодеятельное творчество обычных граждан по созданию массового информационного продукта, получившее широкое распространение с развитием Интернета и новых цифровых технологий, повышающих интерактивность. Но служит ли это развитию классической журналистики как массово-информационной деятельности или, напротив, разрушает сложившийся социальный институт, лишая его влияния на общественное мнение и звания «четвертой власти»?

         Считается, что информальная – не зарегистрированная, неангажированная, независимая, нецензурируемая – журналистика именно в силу перечисленных качеств и нацеленности на общественный диалог привлекает массы. Но это идеальный взгляд на непрофессиональную и сверхсубъективную журналистику, немало загрязняющую информационное поле: иногда – в силу дилетантизма блогеров, но чаще – в силу превратно понятой ими свободы слова. Отсюда – большое количество фейков, что мешает воссозданию целостной картины текущей действительности в массовом сознании и в сознании отдельного читателя, слушателя, зрителя.

         Да, кризис журналистики очевиден, и он проявляется в том, что традиционные средства массовой информации – особенно государственные – теряют в популярности и доверии. Например, исследования медиапотребления россиян, ежегодно проводимые Левада-Центром, показывают, что, хотя телевидение все еще остается основным источником информации, доля наших соотечественников, получающих новости по ТВ, последовательно сокращается; снижается и интенсивность потребления новостной информации. При этом отмечается активный рост аудитории интернет-новостей, высокие темпы роста демонстрируют социальные сети и мессенджеры. Уровень доверия к телевидению в июле 2021 г. составил всего 46 % – для сравнения: десять лет назад около 80 % респондентов доверяли ТВ. Причем «более половины населения считает, что освещение телеканалами положения дел в экономике „не соответствует действительности“. За год недоверие россиян к тому, как гостелевидение освещает российскую экономику, выросло с 45 до 52 % (доверяют теперь только 40 %). За тот же период недоверие к освещению внешней политики также выросло – с 22 до 34 % (обратного мнения придерживаются 53 %)».

         Ветеран региональной прессы с болью пишет в «Фейсбуке»: «Сегодняшнее местное журналистское болотце состоит в основном из рерайтеров, то есть воришек чужих новостей, переписываемых ими своими словами. Живых реальных журналистов можно пересчитать по пальцам двух рук. Живыми и реальными я считаю тех журналистов, которые действительно куда-то выезжают, пытаются увидеть реальную жизнь своими глазами и описать ее, невзирая на лица и мнения сверху. Остальных причисляю к офисному планктону…»

         Да, «кабинетная журналистика» развращает, но все же зададимся вопросом: если существует исторически сложившаяся, объективно востребованная форма организации жизнедеятельности людей, называемая журналистикой – социальным институтом со всеми его атрибутами (наличие духовно-практического вида деятельности с определенными функциями и принципами, инфраструктуры, законодательной базы, этических кодексов, системы произведений, специальных профессий, отрасли образования и науки и др.), то разумно ли – при всех минусах – разрушать ее, полагаясь на непредсказуемую хаотичную деятельность любителей, лишенных формальной общественной ответственности? Это все равно что, отказываясь от услуг врачей, идти к знахарям или заменить профессиональные театры любительскими, как о том мечтал герой Евстигнеева в фильме «Берегись автомобиля»…

         И ведь демонтаж этой веками складывающейся и до поры до времени достаточно устойчивой формы организации совместной деятельности профессионалов, реализовавших важнейшие функции в обществе, начался не вчера – этому процессу как минимум тридцать лет… Постараемся обосновать этот тезис, рассмотрев последовательно основные признаки развитого социального института.

        Начали с внедрения в массовое сознание деконструктивной идеи о том, что журналистика, если не умерла, то постепенно исчезает: «В России сегодня журналистики нет» – такое заявление в свое время на совместной конференции президентского Совета по правам человека и общественной коллегии по жалобам на прессу сделал телеведущий Владимир Познер. Он же постоянно настаивает на том, чтобы закрыть в вузах факультеты журналистики (интересно отметить, что с ним солидарны такие достаточно эпатажные –  каждый в своей области – и антиподные личности, как  Андрей Кураев, Евгений Гришковец и Алексей Волин).

         Авторы проекта «Атлас новых профессий» при поддержке Агентства стратегических инициатив при Президенте РФ, Московской школы управления «СКОЛКОВО» и  RF-Group пришли к выводу, что после 2020 года, наряду с такими интеллектуальными профессиями, как копирайтер, туристический агент, лектор, библиотекарь, нотариус, юрисконсульт, системный администратор и др., исчезнет также профессия журналиста, а через 20 лет искусственный интеллект вообще «сможет на 95 % решать задачи, связанные со СМИ».

         Профессор кафедры деловой и политической журналистики НИУ ВШЭ Ольга Романова еще в 2011 году написала в журнале «Смена»: «В Высшей школе экономики скоро не будет отделения деловой и политической журналистики. И я этому очень рада. Потому что журналистика исчезает, хотим мы этого или нет, это профессия двух предшествующих веков. <…> У нас в НИУ ВШЭ отделение журналистики станет факультетом коммуникаций. Для начала будем изучать „двигатель внутреннего сгорания“ – мультимедийность и конвергентность, а там и новые песни придумает жизнь».

         То есть миссию журналистики с ее базовыми функциями, часть из которых ориентирована на аудиторию, а другая – на социальные институты, – по боку; сложившуюся систему принципов этой деятельности, главный из которых – влияние на ход общественной жизни, – тоже?.. Но природа, как известно, не терпит пустоты, и не оттого ли информационной деятельностью занялись миллионы любителей? Люди, не бравшие на себя обязательства транслировать только качественную социальную информацию, чем занимались и, к счастью, еще занимаются даже изгнанные из Домов печати в некоторых субъектах РФ редакции СМИ (с этого, кстати сказать, началось разрушение инфраструктуры журналистики). Большинство блогеров не занимается квалифицированной верификацией передаваемых сообщений – их волнует лишь производимый эффект, скандальный чаще всего.

         Это профессионал понимает, что проверенная информация позитивно воздействует на сознание человека, побуждая его к определенной деятельности, влияя на его представления о мире, помогая ориентироваться в жизни. Это профессионала заботит, какие идеи, взгляды, нравственные, политические и др. ценности он продвигает в общество, опираясь на достоверные факты, точность в отображении явлений и тенденций общественного развития. Кстати сказать, если блогер сознательно действует в рамках указанных выше правил, если создаёт и публикует произведения, проявляя гражданскую активность, то он, по сути, функционирует в рамках журналистики участия.

         И если в редакциях следят за соблюдением профессиональных – они же этические – стандартов, чему помогает и корпоративное сообщество через Союз журналистов, различные гильдии, палаты, то в отношении «одиночных стрелков» пока практически не действуют никакие формальные правила – закон о «суверенном Интернете» в основном касается вопросов маршрутизации интернет-трафика, изменения в федеральном законе «Об информации, информационных технологиях и о защите информации» пока еще проходят период апробации…

         Следует сказать и об аудитории. Мы, к сожалению, потеряли не только статус «самой читающей», но и статус «телесмотрящей» страны – молодежь меньше обращается к качественным СМИ. Отсюда в том числе – снижение уровня и широты читательского, слушательского и зрительского интереса, падение общей культуры. Да, познав свободу выбора, население уходит в социальные сети, отказываясь от профессионально подготовленной и транслируемой информации в СМИ, прежде всего в государственных СМИ. И это если не трагедия, то серьезная проблема: ведь интернет-пространство реально заполонено фейковой информацией, и, что особенно опасно, в нем преобладает провокативный дискурс.

         Прежде чем поделиться бедами журналистского образования, хотелось бы несколько слов сказать об общих проблемах, переживаемых российской высшей школой.

         Одной из первых назову потерю внутренней мотивации студентов к обучению. Это очень серьезный и многофакторный вопрос – здесь же  выделю лишь несколько его аспектов.

         После того как образование стало услугой и вузам разрешили принимать студентов на договорной основе, т. е. за деньги, страна, по сути, перешла на всеобщее высшее образование (правда, преподавателей вузов может утешать мысль, что они таким образом выполняют социальную функцию, предоставляя возможность молодым людям в течение 4–6 лет  находиться в здоровой культурной среде).

         При существующих минимальных баллах (от 25 до 40), позволяющих абитуриентам с документами о сданных ЕГЭ легко поступить в вуз, факультеты принимают на первый курс контингент с заведомо низким уровнем подготовленности. Творческие испытания на двух наших направлениях – «Журналистика» и «Телевидение» – проблемы не решают, поскольку особой мотивации у абитуриентов всё равно не возникает из-за малого количества бюджетных мест. Если в девяностые и нулевые годы, например, нашему факультету на специальность «Журналистика» выделяли 72 места (по 36 на дневное и заочное отделения), на специальности «Реклама» и «Связи с общественностью» – по 24 места  (по 12 на дневное и заочное отделения), то в настоящее время из 320 студентов, принятых на все уровни образования (бакалавриат, специалитет, магистратура, аспирантура), лишь десятая часть обучается на бюджетной основе.

         Но главное – это то, о чем не так давно в своем интервью «Московскому комсомольцу» сказал глава комиссии по образованию Мосгордумы Евгений Бунимович: «Основной рубец у нас идет не между школой и вузом, а между завершением обучения и дальнейшей жизнью. Будь в России система, при которой, чем лучше ты учился, чем выше твои академические, организационные и прочие способности, тем выше твой пост и зарплата, решить все прочие проблемы образования было бы проще. Но у нас всё по-другому. Дети крупных олигархов или госчиновников внезапно оказываются самыми одаренными и в 25 лет возглавляют крупные бизнес-структуры или организации и получают высокие награды. А люди это видят и понимают: главное для успеха в жизни не образование, а то, кто твои родители и друзья. Это и есть главная проблема нашего образования. А все остальное решаемо!»

         Здесь уместно будет вспомнить налаженную связь образовательных учреждений и экономики, а также других социальных сфер советского времени. После 8-го класса часть учащихся шла на производство, часть – в ремесленные (профессионально-технические) училища или техникумы, часть – в 9-й класс. После 10-го класса часть учащихся шла на производство, часть – в ремесленные (профессионально-технические) училища или техникумы, часть юношей – в армию, часть – в вузы. При этом материально-техническая база училищ и техникумов, выпускников которых ждали на фабриках и заводах, была ориентированной на специфику этих предприятий. В силу действенной плановой экономики безработицы не было, как и переизбытка специалистов

         Вторая и третья проблемы – безумная зарегулированность «сверху» и неприлично низкое государственное финансирование  высшего образования.

         Колоссальный бюрократический прессинг – реальный удар по системе отечественного образования, считавшегося в советские времена одним из лучших в мире. По мнению директора Института развития образования Высшей школы экономики Ирины Абанкиной, нынешнее российское образование постепенно «перестало быть творческой, креативной отраслью. Педагогам остается лишь талдычить годами всё те же тексты уроков. А это прямой путь и к их собственному эмоциональному выгоранию, и к демотивации к образованию их учеников». Переход на многоуровневую (бакалавриат, магистратура, аспирантура) систему образования, предполагающую жесткую формализацию учебного процесса, с постоянной сменой федеральных государственных образовательных стандартов, требующей переделки тысячи бумаг, отнимающей массу времени и  отвлекающей преподавателей от реального учебного процесса, с тотальным контролем и угрозами даже из-за незначительных формальных нарушений отобрать лицензию, закрыть направление и т. д., с введением принципа коллективной ответственности, низводят систему высшего образования до состояния, при котором главное лицо в вузе – не доцент, не профессор, а менеджер без ученой степени и звания, для которого главное – отчетность. Забюрократизированность вузов приводит к задавленности академических свобод. О четырехмесячных курсах повышения квалификации и двухмесячных стажировках в столице помнят лишь университетские ветераны.

         Из-за интенсивной коммерциализации высшего образования падает общий уровень подготовки обучающихся: ведь ради сохранения контингента снижается требовательность к ним. Таким образом, уменьшение государственного финансирования, высокая стоимость обучения, сокращение бюджетных мест, по сути, лишает молодежь из малообеспеченных семей доступности к образованию. А введение системы подушевого финансирования, по которой вузу крайне невыгодно кого-то отчислять, явно не способствует повышению уровня образования студентов. Отметим и низкий уровень заработной платы вузовских преподавателей, а также почасовой оплаты – в результате люди вынуждены брать часы сверх максимума учебной нагрузки либо искать подработку на стороне. И, например, требование привлекать представителей отрасли становится трудновыполнимым из-за мизерной почасовой оплаты, ведь практики, как правило, не имеют ученых степеней.

         Сегодня критерии успеха и распределение государственного финансирования среди российских вузов определяются на основе рейтинга, составляемого частной британской компанией, и российские преподаватели вынуждены подстраиваться под требования, разрабатываемые вразрез с национальными интересами страны: «…хочешь избраться на должность, значит, публикуйся в журналах из западных перечней Scopus и Web of Science. Хочешь получать дополнительную денежную мотивацию — публикуйся и обретай цитирование. Причем цитировать тебя должны тоже в журналах, которые входят в эти базы данных. <…> Если вы хотите, чтобы ваш университет получал повышенное финансирование за государственное задание, то есть за обучение студентов-бюджетников,  – пожалуйста, обеспечивайте большое количество цитирований в западных журналах и публикаций в западных журналах. Если хотите, чтобы ваша деятельность как руководителя оценивалась положительно, – обеспечивайте те же результаты. <…>  Создана целая инфраструктура в университетах, которая должна была обеспечивать рост количества публикаций и цитирований. На это выделялись огромные деньги, которые, с одной стороны, доплачивались сотрудникам за то, чтобы они обеспечили эти публикации. С другой стороны, многие вузы прибегали к консалтинговым услугам: привлекали представителей компаний, составляющих рейтинги, чтобы они рассказывали, как правильно писать статьи, на какую тему их лучше писать, как их публиковать и делать так, чтобы на них чаще ссылались. Эта огромная инфраструктура работает уже достаточно долгое время, и есть случаи, когда университеты по инерции закладывают подобные требования в стратегии собственного развития». Это вывод члена Общественной палаты, декана факультета управления и политики МГИМО Генри Сардаряна.

         Дискуссии же о журналистском образовании не утихают практически всю новейшую российскую историю, а на фоне цифровизации в сфере медиа они периодически даже обостряются. Если свести воедино угрозы, стоящие перед вузовским журналистским образованием, то их откроет угроза идеологическая (мол, журналистика изжила себя) – о ней мы уже сказали выше. Добавим лишь, что пропаганда неполноценной парадигмы традиционного журналистского образования усиливается: акцент искусственно делается на сугубо технолого-инструментальном подходе в ущерб сочетанию университетской фундаментальной и прикладной подготовки медиапрофессионалов.

         Интересно, что против классического журналистского образования выступают журналисты-практики. Это можно объяснить противостоянием «отцов» и «детей», «вербалистов» и «визуализаторов», «консерваторов» и «революционеров», «профессионалов» и «дилетантов». Поясним наше утверждение.

         «Дети» всегда стоят в определенной оппозиции к «отцам», но нынешнее противостояние уникально. Молодежь свободно владеет современной техникой, считая, что этого достаточно для работы в медиа, снисходительно относясь к установкам «отцов». Но людей всегда привлекало лишь интересное содержание. А интересен всегда тот журналист, который оригинально мыслит и умеет оформлять смыслы в оригинальную вербальную или визуальную форму. Вот таких специалистов и должны готовить вузы. А если на первое место ставить технику, то не стоит удивляться, почему аудитория твоего СМИ последовательно ужимается. Но такой подход пытаются даже теоретически обосновать. Эксперт пишет: «Если раньше одной из основных целей образования было наполнить головы студентов максимальным количеством знаний за минимальный срок, то сейчас, с моментальным доступом к знаниям из любого смартфона, такая универсальность выглядит устаревшей». Но ведь очевидно, что без базовых знаний никакой смартфон не поможет.

         Дискуссии в социальных сетях не отличаются деликатностью, но современный уровень агрессивности, неуважения к авторитетам просто зашкаливает. 

         Классическая журналистика, в которой доминировало слово, считается устаревшей, поскольку современная аудитория требует «картинки» (рисунков, фото, инфографики, видео). Такие публикации могут быть интересны по форме, но не всегда по смыслу. На их подготовку затрачивается много усилий, не адекватных производимому эффекту.

         Практики традиционно высказываются о плохой подготовленности практикантов и выпускников, видимо, забывая о том, как они сами входили в профессию. Сегодня, когда отрасль журналистики стала зависимой от менеджмента и политиков, очевидны расхождения в понимании миссии журналистики, по-разному трактуется и профессионализм в нашей области.

         Российские журналисты-практики нередко пытаются подменять экспертов в самых различных отраслях духовного и материального производства, в том числе в отношении журналистского образования. Обострились такие специфические и опасные болезни нашей профессии, как дилетантизм, поверхностная «нахватанность» – проявляются и в отношении журналистского образования.

         Кажется, нет ни одной отрасли, кроме медиа, где бы так доставалось альма матер. Хотя если бы проводился настоящий фактчекинг, большинство критических стрел ушло бы «в молоко», потому что обвинители чаще всего не знакомы с современными учебными планами, где многие из дисциплин, которые предлагают ввести псевдореформаторы, уже введены. Наверное, не на всех факультетах, но тогда следует обличать отстающих, а не обвинять систему в целом. Но, видимо,  появилась ещё одна заразная журналистская болезнь – «недержание текста».

         Дисциплины по экономике медиа и маркетингу читаются на журфаках уже более двадцати лет. Как и предметы, посвященные «мультимедийным форматам, способам организации информации, вариантов группировки или дробления фактов и сюжетов», «оформления сайтов». Хотя и здесь необходимо соблюдать меру, чтобы «компьютерные знания» не затмили умения грамотно и по делу писать, навыки  литературного редактирования и творческого мышления. Чтобы не заворачивать в красивый фантик пустое содержание.

         Что касается нашей науки, то и здесь не так давно было высказано мнение, что «за долгие годы исследований в области журналистики ученые так и не смогли выработать единое определение науки и достичь понимания ее предмета». На взгляд автора, онтологическое поле теории журналистики давно сформировано, методы и формы исследования, исследовательский инструментарий также описаны и успешно применяются, хотя категориальный и понятийный аппарат все еще уточняется, что связано с многофакторностью объекта исследования –  постоянно обновляемой журналистики. Более того, теория журналистики как наука о массово-информационной деятельности  развивается, объединяя  усилия филологов и историков, философов и психологов, социологов и политологов, правоведов и экономистов и др. Но интердисциплинарный характер хорош до определенной степени. Да, у нас сложились такие направления журналистиковедения, как история журналистики, поэтика публицистики, психология журналистики, социология журналистики, экономика журналистики и др., при сохранении до недавнего времени приоритета в них журналистики. Но в настоящее время появляется масса «пограничных исследований», авторы которых ни дня не работали в СМИ. Они и в университетских аудиториях «тянут одеяло на себя», транслируя лишь «книжные знания» о профессии, и круг таких специалистов, которые в обеих отраслях дилетанты, к сожалению, ширится.

         Как видим, мысль о демонтаже журналистики как социального института вовсе не «тягостная бредь». Осознав реальную опасность, важно поставить и начать последовательно решать сложную комплексную задачу по повышению общей грамотности и медиаграмотности населения, по воспроизводству качественной аудитории СМИ. И здесь может помочь советский опыт комплексного воспитания подрастающего поколения посредством литературы, кино, театра, журналистики для детей младшего, школьного возраста, а затем для юношества, для молодежи и т. д.

         Массовое медиаобразование следует включать в учебные планы школ и вузов, организуя школьные медиацентры, проводя фестивали детско-юношеских СМИ и др. Следует возродить детско-юношескую и молодежную журналистику.

         Традиционная – классическая – журналистика, следуя своей миссии, должна учитывать факт бурного развития социальных медиа, новых медиа, социальных сетей, используя их для общения, редактирования информации, обмена мультимедийной информацией. То есть СМИ важно брать все лучшее, что отличает гражданскую журналистику (диалогичность, нестандартность, доверительность, гиперлокальность и др.), и минимизировать свои недостатки (ангажированность, консерватизм, ограниченность стереотипами, унифицированность и др.). Ведь современные исследователи отмечают, что журналисты даже федеральных каналов, оказывающих особенно заметное влияние на общественное мнение и на общественное сознание россиян, порой отходят от профессиональных стандартов. При этом нарушения (неравномерное представление разных точек зрения по обсуждаемой проблеме; отстаивание в большей мере только одной позиции; пренебрежение нормами деловой коммуникации; сверхэмоциональное давление и др.) допускаются ведущими либо в силу субъективного убеждения об обоснованности такого поведения в «эпоху новых медиа», либо сознательно – в целях повышения рейтинга программ. 

         Сегодня важно придерживаться конвенциональной коммуникационной стратегии, задача которой состоит в обеспечении коммуникации между различными сегментами коммуникационной среды, в получении – через целую цепь консенсусов – определенного результата, а именно конвенции.