Мы привыкли жить приземленно. Иными словами, жить без отрыва от производства и места жительства, жить в гуще обыденных забот и надобностей, порою даже  не поднимая головы, не оглядываясь вокруг и, естественно, не замечая красот и чудес окружающего мира. Это зря. Душа человеческая, что ни говори, обязана трудиться (перефразируя поэта) не только день и ночь в месте своего постоянного пребывания, но и в других местах, а лучше всего, на пути познания своего Отечества, безмерно богатого славными людьми, историческими памятниками, уникальной природой. Тысячу раз был прав Чингиз Айтматов, гениально определив: «Родину невозможно унести, можно унести только тоску, если бы родину  можно было перетаскивать с собой, как мешок, то цена ей была бы грош».

    В общем, признаюсь: мне повезло. Удалось на время покинуть родной  наш Атомград, оставить привычные заботы, дела и пуститься в странствия. Мой рассказ – нечто  вроде дружеского напутствия тем, кому наскучила обыденность, кто готов ступить на тропу открытия мира людей и природы…                                                         

                         1.  Сущая безделица

       Вкрадчивый голос свыше диктует номера рейсов. Кто-то улетает. Кто-то приземлился. Кто-то  застрял в зоне регистрации среди молчаливых чемоданов и говорливых особ обоего пола. Отполированный движением народных  масс каменистый пол аэропорта  тускло мерцает. Томная девушка с блютузом в розовом ушке горячо спорит с эфиром. Квартет атлантов в ярких лыжных куртках и с рюкзаками на каменных плечах подпирают небо у регистрационной стойки. Все ждут чуда, лучше сказать, отправления в заоблачные высоты…

   Мы тоже ждем. Время, когда некуда спешить, ибо в запасе битый час. И можно развалиться в креслах и сообразить на троих по чашке кофе со сладкой плюшкой. И, перетирая события текущего утра, накидать планы на будущее. Что говорить, безделье – весьма приятная форма бытия…

   В целом все сложилось удачно. Отец сошел с неба накануне вечерним рейсом «4-142» из  Пулково в Шереметьево. С внуком во Внуково прибыли поутру. (А что, классная строка!) Здесь и сошлась вся пресвятая троица –  отец, сын и святой внук Гриша. (Младший делом подтвердил свою ипостась. Воистину по-божески – на «отлично» сдал зимнюю сессию третьего курса весьма престижного МГИМО. Почему бы теперь его предку не козырнуть на людях:  знай наших!)

     Короче говоря, налицо фамильное триединство. Кровный союз трех  мужских сердец, скованных одной генетической цепью и охваченных единой страстью к снежному многоборью. «Троичен в лицах» – сказано в писании о нем, о Всевышнем. Мы тоже не лыком шиты, тоже троичны – в лицах, в душах, так предопределено  судьбой… (Во избежание недовольства высших сил канонические вольности лучше прерву).

    Отмечу главное: всю эту канитель затеял сын Дмитрий. Вытащил отца из деревни. Из заснеженной, забытой богом и сотрудниками ДПС деревушки с ребусным  названием Систо-Палкино, где испокон веков на диком бреге чухонского залива жили-поживали крестьяне-бунтари да двужильные рыбаки-артельщики и где ныне осели в основном отставные защитники Отечества и атомщики курчатовской эпохи…

   Сын поймал батю на живца. Иными словами,  всколыхнул живую память о давних геройствах последнего на снежных склонах большого Кавказского хребта.  Так и сказал: ты же сам учил меня не бояться спуска. Словом, сыпанул перца в котелок отцовского самолюбия. Былое взыграло, вытеснив остатки сомнений из души вечного пацана. Тот клюнул конкретно и рванул покупать горнолыжный костюм…

                        2.  В  краю магнолий

      Из столицы стартовали в серебряной капсуле «боинга» с расписным русским словом «Победа» по американской обшивке. «Борт» заслуженный, давно пережил вторую молодость. В салоне витал аромат керосина – чистый авиационный ректификат. Значит, заправка прошла удачно.  Говорят, таким керосином можно лечить ангину. Не знаю, чьи миндалины в том рейсе поздоровели, но, замечу, углеводородная добавка к атмосфере лайнера как-то даже упрочила наш сон в течение небесного путешествия. Финиш тоже был хорош: проснулись фактически под пальмами.

    Пальмы в аэропорту Адлера вездесущи.  Стоят вкруг стеклянного гиганта международного профиля, приветливо помахивая экзотическими ветвями. Здесь, в краю магнолий, рододендрона и другой субтропической флоры царила теплынь. Даже по зиме солнце щедро поливало прибывшую северную братию инфракрасным и ультрафиолетовым излучениями…

   Малый бизнес тоже цвел. Интернет сработал. Машину «напрокат» нам подали сходу, без южных хитростей. (Всего-то полтора «косаря» в день, плюс бензин и мелкие поборы). Согласно плану, ранее утвержденному шефом, сразу рванули на болота. Сын рулил за кормчего и, как бывалый странник, сыпал байками про «юрский период» в летописи незабвенной сочинской Олимпиады.

    Это была путаная, но экологически чистая история со счастливым концом. Напомню ее теперь вкратце, слегка отступив от тропы повествования.

    …Все началось с древних греков, которые считали здешние прибрежные болота частью загадочной страны Колхида. Физически крепкие, атлетично сложенные эти эллины были весьма доверчивы по натуре, а потому свято  верили всякого рода мифам, царившим в их родной Элладе. В частности, увлекшись досужими кривотолками о сокровищах упомянутой уже Колхиды, группировка из атлетов (с участием вокалистов, кстати сказать), именовавших себя аргонавтами, однажды отправилась на судне «Арго» в рискованное путешествие через пару морей непосредственно в северное Причерноморье.

     Планы аргонавтов были конкретны и, увы, корыстны. Используя природные таланты членов экипажа, а также чары знакомых небожителей, они вознамерились завладеть уникальным артефактом колхидского производства, так называемым «золотым руном». Но что скрывалось за сим загадочным  брендом?

     Некоторые  источники свидетельствуют: это была обычная овечья шкура с ворсом золотистого колера, который, однако, был получен технологически сложным способом. (Последнее обстоятельство остается предметом споров по сей день). То ли «золотой» налет получался при добыче драгоценного золотого песка из горных рек с помощью натурального меха. То ли ушлые скотоводы, опередив свое время, добились чудес селекции при разведении здесь мелкого рогатого скота. Потому и появилась на свет божий, как продукт сложной мутации, конкретная овца-блондинка, ставшая притчей во языцех в трудах известных авторов… Однако это уже другая история.

     Подобно упомянутым аргонавтам, мы теперь мчали на тевтонской машине марки «фольксваген» по северо-западному сектору древней  колхидской вотчины, названной уже в наше время Имеретинской низменностью, что географически простирается в междуречье рек Мзымта и Псоу. Особую опасность здесь издавна таили в себе так называемые глубокие болота. (Сведения из первоисточников.) Злые легенды, подобно туману, витали над трясинами. Понятно, что даже отъявленные гопники сторонились гиблых мест.

   Так проходили годы. Заповедные болота жили, в принципе, вольной жизнью, сами себя защищая от социальных и экологических катаклизмов. Если говорить конкретней, несметные полчища змей, лягушек, иных пресмыкающихся и краснокнижных пернатых стойко держали здесь коллективную оборону, обеспечивая свою  независимость и плодясь в границах дозволенного.

                           3. Заря над болотами

   Все круто изменилось в начале XXI века. Однажды в далекой  южноамериканской стране Гватемала вожди мирового спорта сыграли, прямо скажем, в рулетку. И случился катарсис, круто изменивший судьбу гиблых сочинских предместий. Страна Россия и ее госбюджет получили от главных олимпийских начальников  то ли в награду, то ли в наказание возможность проведения зимнего тура Олимпийских Игр в жарком городе Сочи. Радость болельщиков и спортруководства РФ (к сожалению, слабо владевшего английским языком) не имела границ и долго транслировалась телеканалами разных стран. А вот для болотного царства это событие стало  своего рода «черной меткой».

    В который раз подтвердился житейский постулат: свято место пусто не бывает. Тем более на черноморском побережье. Обильные дожди из бюджетных и корпоративных инвестиций пролились на некогда гиблые места. Тут вполне уместна параллель. Греко-олимпийский сюжет на тему «золотого руна»  был креативно реализован (модное словечко!), но уже в современном варианте. Легендарные трясины превратились в изумрудные поляны стадионов. На миллиардных дрожжах встали дворцы для состязаний, гроздья отелей и элитных домов для избранных. Деньги и строительные бригады сотворили настоящее чудо, любоваться которым теперь можно долго. (Кстати сказать, любоваться издалека можно бесплатно. А вот ежели вблизи, то исключительно за наличные).

     Мы совершили вояж вдоль стального забора, оберегающего живописные дворцы спорта и парк от назойливых граждан. Конечно, восхитились. Точнее, испытали сложные чувства. Сказались телевизионные впечатления. Эти шедевры демонстрировались по ТВ многократно и в деталях, которые теперь, из-за сварного забора,  нам были, увы, недоступны. Зато в упор наблюдалась надежная охрана, которая, как в песне, вставала рано, была отлично экипирована и по численности  составляла значительную часть местного населения.

       Решили сэкономить на дворцах, повернули к морю. Тут нашему кошельку повезло больше.  По случаю зимы выход на жемчужно-галечный пляж для разночинного народа был щедро открыт. Суровые стражи мзды не брали, путь не блокировали, но (по просьбе трудящихся) нажать на спусковой крючок камеры для семейного группового фото категорически отказались. Видимо, сработала вторая натура: шевелить пальцами – это тоже труд, требующий вознаграждения…

    Море сверкало серебром и особо не волновалось. Даже когда я погрузил (по примеру известного скандального политика) свои усталые ноги в холодные волны. Температура мирового океана в данной точке мало отличалась от балтийской, привычной. Почему-то вспомнилась хорошая утесовская песня: «Самое синее в мире – Черное море мое…»  И еще вдруг ожил в памяти  исторический факт. В давние времена  ближневосточный люд называл эту серебристую акваторию весьма почтительно: «Русское море».

                            4. Бразды пушистые взрывая

   Говорят, в сочинском  спорткластере у большинства высших руководителей страны имеются свои отдельно обустроенные апартаменты. Дублеры, так сказать, кремлевских кабинетов. Об этом легко догадаться на трассе, ведущей от многозвездочных отелей к высокогорной жемчужине –  дуэту городков Красная Поляна и Роза Хутор. Парни из ДПС или «люди в черном», как их величают сочинские таксисты, дежурят на шоссе днем и ночью, обеспечивая безопасное циркулирование крупных джипов с крутыми начальниками. Судя по  интенсивности циркуляции, некоторым официальным лицам даже в рабочие будни требуется регулярная подзарядка на снежных трассах.

     Безусловно, таким деятелям можно завидовать. Потому как «горнолыжный метод» осуществления власти, в принципе,  практичен и патриотичен. Без каких-то там отлучений в забугорные Куршавели, Давосы и прочие альп-здравницы.  Без отрыва от решения актуальных госзадач, в частности, от участия в заседаниях, встречах, конференциях. (В здешних субтропиках они устраиваются регулярно). Без всяких помех (включая трескучие  СМИ и оппозицию), наши вожди вполне профессионально, «бразды пушистые взрывая», рассекают фирменными лыжами упругий снежный наст на исконно отечественных трассах, чем активно содействуют общему развитию спорта. Но главное – укрепляют свои личные органы движения, что крайне необходимо для реализации трудной миссии служения народу. И, что характерно, скользят они по склонам, не выпуская из натруженных рук бразды правления государством и всеми отраслями народного хозяйства. 

     Осмелюсь подытожить. Все зиждется на свыше утвержденном незыблемом каноне. Никто не вправе приписывать авторитетному руководству неисполнение должностных обязанностей и, тем более, нецелевое использование бюджетных сумм. Горнолыжная жемчужина на брегах реки Мзымта – это не только комфорт и классный сервис, не просто источник спортивных надежд и рекордов. Это еще кузница высокопоставленных спортсменов и, одновременно, надежная броня для защиты их имиджа и престижа.

     Как пел в таких случаях Владимир Семенович: «Все на дому, самый полный обзор…»

                                5. Красивости

     Нельзя сказать, что живописная картина зимней дороги на Красную Поляну, петлявшей по ущелью вдоль пенистой реки Мзымта, нас сильно привораживала. Однако, было чему восхищаться…

  Я вдруг представил себе эти места в летнюю пору. Как же высок, наверно, был градус очарования в душах путешественников, проезжающих по ущелью в жаркие месяцы… Каменистые склоны, укутанные буковыми, дубовыми, ольховыми зарослями, превращаются тогда в складки из чудесного зеленого бархата, плавно спадающие к обрывистому, усыпанному разноцветными минералами руслу реки, где кипят, сверкают ледяные струи. А над всем этим великолепием в бездонной голубизне стынут снежные  вершины большого Кавказа…

      Теперь же мы наблюдали скупую мрачноватую зимнюю пастораль. Погруженные в  хладное безлистное состояние серые ветви и стволы бесчисленных деревьев щетинистым ковром укрывали пятнистые скалы и откосы. Мутно-серое небо висело на вершинах гор, столпившихся вкруг ущелья.  Тоска, уныние, легкая морось на стеклах машины. Но взволновало другое. Казалось, ни одно живое существо не сможет вскарабкаться вверх  по крутому склону, продраться сквозь эту густую древесную чащобу. Подняться хотя бы для того, чтобы выполнить где-то там, на рискованной  высоте необходимую  для людских надобностей работу. И уж, конечно,  почти немыслимо затащить туда технику, стальные конструкции или материалы.

   Но стояли в ущелье там и тут  по уступам над пропастью  линии электропередач. Глубоко врезавшись в каменную плоть на головокружительной верхотуре, пронизывая горные массивы бетонными тоннелями, параллельно шоссе змеилась железнодорожная ветка. На тугих струнах стальных тросов над речными перекатами висели широкие мосты, похожие на бетонные стрелы. Это были плоды гигантской работы. Красота горной природы в этом ущелье как бы дополнялась мощью труда людей, сотворивших множество высокогорных объектов. И такая живописная  гармония природы и дел человеческих сама являлась уникальной достопримечательностью, предметом искреннего восхищения…

                             6. Когда пришел мир

    Пока ехали по серпантину олимпийского шоссе, я перелистал страницы уникальной истории этих мест.

     Когда-то в урочище Кбааде, где стоят ныне Красная Поляна и Роза Хутор,  проживало горное общество Ахчипсу – мирная смесь из горских крестьян. Случилось так, что в 1835 году, в самый разгар долгой, почти безысходной войны на Кавказе, в названное урочище пробрался – под смуглой личиной горца – русский разведчик, отважный барон Ф. Ф. Торнау. Он сумел войти в доверие к местным аксакалам, завел знакомства на хуторах, даже сделал записи этнографического характера.

   Надо заметить, что здешние жители негативно оценивали кровавые стычки на Кавказе. Потому 21 мая 1864 года хлебно встретили бойцов четырех отрядов русских войск, спустившихся в ущелье по горным тропам. Возглавлял  войско командующий с монаршей фамилией – великий князь Михаил Николаевич. Принято считать, что в тот же день подписанием мирного соглашения, военным парадом и торжественным молебном именно здесь, на месте нынешних спорткомплексов, была завершена печально знаменитая Кавказская война, длившаяся почти полвека.   

      … «Горные вершины спят во тьме ночной. Тихие долины полны светлой мглой. Не пылит дорога, не дрожат листы… Подожди немного, отдохнешь и ты…» Стихи М. Ю. Лермонтова сидят в каждом из нас со школьной скамьи. Он был сослан на Кавказ в наказание за гениальные строки «На смерть Пушкина», обличение высшей власти. Ему не простили – устроили дуэль с роковым исходом… А молодой граф Л. Н. Толстой вышел из той войны живым и творчески обновленным, создал нетленные вещи  – «Кавказский пленник», «Хаджи-Мурат» и другие… Жаль, что нынешние горе-реформаторы оставили в школьной программе какие-то крохи из опального поэта и гениального графа….

                           7. Накануне  стартов

      Война войной, но столкнулись с проблемой. Выяснилось: больших людей в Красной Поляне не ждут, а, точнее, не привечают.  Констатировал я сей факт лично. как крупный  гражданин с большим размером ноги. Было отчего вскипеть – наш предварительный заказ на прокат горнолыжных ботинок нужного размера местные ИП просто проигнорировали.

   Слава богу, сын Дмитрий смело ринулся на поиски необходимого инвентаря, опровергнув расхожий сталинский тезис: «Сын за отца не отвечает». Отвечал конкретно – встряхнул все краснополянские точки проката. Отыскал-таки коммерсанта странноватой наружности, который взялся помочь. И, действительно, в его складском хозяйстве, заваленном всякой спортивной всячиной, нашлись каменные лыжные «боты» предельного размера. Примеряли их втроем. Это значит, мускулистый сын и подкаченный внук обували главу семейства, раздвигая габариты ботинок. После тяжких усилий несгибаемые конечности деревенского пенсионера были втиснуты в прокрустово ложе обувки. (Согласно технологии, ботинки и стальные крепления должны жестко фиксировать ноги лыжника –  во имя их безопасности).    

    Забыть те ощущения трудно.  (Никто из участников, понятно, о том даже не догадывался). Это можно сравнить с муками декабриста, влачащего тяжкие кандалы во глубине сибирских руд – по приговору царизма. Намертво скованные пластиком от китайского рыночного социализма стопы ветерана-спортсмена посылали едва заметные сигналы в центральную нервную систему. Выдержать пытку было нелегко. Однако твердости характера бывалому бойцу в целом  хватило. «Стерпится-слюбится» – был приказ самому себе. Другие жалобы престарелого организма, ввергнутого в горнолыжный эксперимент, были сразу отвергнуты.

     И тогда старейшина рода звучно провозгласил открытие катального сезона для всех членов святой троицы.

                                         8. Чарующая стихия

     «Кто здесь не бывал, кто не рисковал, тот сам себя не испытал». В горы меня когда-то затянул В. Высоцкий – своими песнями. Как и многих, наверно. А на горные лыжи меня поставил Ю. Визбор. «Слаломисты, слаломисты – ленинградцы, москвичи. Снег пушистый, воздух чистый, принял старт – быстрее мчи…” Я учуял сразу: горы – чарующая стихия, захватывающая каждую человеческую душу своим индивидуальным способом. Теперь во мне снова клубились воспоминания. Поделился со своими…     

      …Это было в начале восьмидесятых. С Иосифом Кахиани, легендарным альпинистом, многократным чемпионом СССР, «тигром скал» мы сидели в тургостинице, в уютном кафе у подножья горы Чегет. Пили чай и чачу из мелкой пластмассовой  посуды. Иосиф был тогда уже в годах, за шестьдесят, рассказывал про свою жизнь  на войне и в горах. Я, младой посланец журнала «Аврора» и газеты «Смены», впитывал его фантастические былины, раскрыв рот, не  замечая градусов чачи. Иосиф, напротив, сразу разогрелся…

         Его жизнь была разломана на три главных куска: до Михаила Хергиани, вместе с ним, после него. Два горца, рожденных Сванетией, лучшая связка скалолазов. Их знал весь мир. Мир гор.

      Кахиани прошел войну в пехоте. Воевал на Ленинградском фронте, знал блокаду. Уже обстрелянным сержантом  сбрасывал стрелков из «Эдельвейса» с кавказских перевалов, Высоцкий пел  о нем в своей песне. Мы сидели в кафе и смотрели на изумрудно-серебряную шапку горы Донгуз-Орун. Под самой вершиной на шапке чернела полоса – ледяная «стена» с отрицательным уклоном, быть может, самый трудный маршрут в мире, куда всегда тянуло экстремалов со всего света. Можно трижды взойти на Эверест, пройти самые сложные «стены» мира, говорил Иосиф, но с шапки Догнгуз-Орун ухнуть в небытие. Они вдвоем – Михаил и Иосиф – первыми прошли эту «стену». Прошли по ледяному потолку – маршрут в сотню метров – даже трудно представить, какую сноровку надо иметь. Просто люди – не пауки…

      Иосиф вспоминал, что Высоцкий тоже сидел здесь, глядел на шапку Донгуз-Орун, когда внезапно с горы  сошла лавина. Возможно, тогда и пришли знаменитые строки о лавинах. Говорухин в ущелье снимал «Вертикаль» с короткой ролью радиста, которого играл скромный актер с Таганки. Никто из киношников тогда не думал о славе, которая сойдет, как лавина, на фильм с песнями радиста.  

   «Мы рубим ступени. Ни шагу назад. И от напряженья колени дрожат». Поэт, конечно, тоже знал о двух альпинистах-сванах, о лучшей связке страны. Страхующий Кахиани – боевой опыт и стойкость. Атакующий Хергиани –- нечеловеческая цепкость и выносливость. Готовились к первой советской экспедиции на Эверест. Но Хергиани погиб в Италии, в Доломитовых Альпах, случайный камень перебил веревку.

        На войне Иосиф потерял немало друзей.  Гибель Михаила была, как разрыв аорты.  Стонал, но держал. Он остался в горах, вновь ходил на восхождения, но уже инструктором и тренером. Заслуженный тренер СССР. Попал под удар молнии. Опять выжил и остался в бою. Только оплавился металл на ремне и ботинках. В семидесятых с группой кабардино-балкарских альпинистов совершили невероятное – въехали на Эльбрус на мотоциклах. Я писал об этой экспедиции в центральных журналах. Зафиксировали уникальный рекорд в книге Гиннеса. Впоследствии другие смельчаки штурмовали на мотоциклах Кордельеры, Альпы. Но наши были первыми…

                           9. Охотники за лавинами

     Иосиф свел меня со спасателями из лавинной службы в Терсколе. Мы сдружились. Специалисты – гляциологи изучали причины лавин и методы борьбы с хитрой снежной стихией, которая за пару лет до моего визита снесла в Приэльбрусье в Азау дома и ЛЭП.  Я тоже палил из пушки по опасным участкам – вызывали сход лавин по графику.

      Однажды весной, в очередной приезд в Терскол, я ночевал на метеостанции, что на Чегете у верхней станции канатной дороги. Рано утром в ботинках и с лыжами за спиной мы – спасатели и пресса – двинулись вверх по склону, по скальному ребру, вдоль обрыва. Ветер выл и волок клубы снежной пыли вверх – из пропасти к вершине. По краю скалы тянулся иссиня-белый сугроб с рваными краями.  Поднимались вдоль этой рванины, и ребята отгоняли меня от края – не лезь  за снимками, не дай бог, костей не соберем…

  Мы поднялись и уперлись в ясное небо, в снежный беспредел – лавинный участок  площадью в два-три квадратных километра. Лавина еще дремала, не созрела по структуре кристаллов к скольжению, это сказал Боря Струков, гляциолог из МГУ. Мы стояли на краю мечты слаломистов всех времен и народов. Спуск по гигантскому, девственному, снежному полю – русскому полю  манил и ужасал одновременно. Восторг, страх, упоение, наглость и гордость за свою исключительность – крутились в голове, как в миксере, мешая думать и слышать слова старшего. Если шевельнется поле, если лавина все же оживет – чем черт не шутит! – наставлял нас вожак, уходите к боковым зубам, вон к тем черным камням, это на всякий случай говорю, ничего не случится, не бойтесь, снег не созрел, а у скал он мертвый.

    Воздух выл радостно, мы еще  потоптались, стряхнули налипший лед и пошли  группой, пятеркой, брызнули в рассыпную, как стая пацанов от слова «Атас!» Мысли мгновенно испарились, только взгляд метался по белой скатерти впереди, лыжи шли где-то под снежным пухом, даже не угадать, и ботинки мчали по белизне, черные, тупые, как два ледокола. Скорость нарастала, счастье и ужас сбивали дыхание, я тормозил разгон, выписывая виражи слалома, палки летали пообочь, краем глаза  косил на соседей – кто, где, впереди или позади, голосов не слышно, стерты свистом, треском наста, полетом и восторгом…

      Этот восторг трудно забыть. Наверно, и на финише жизни буду помнить –  полет, восторг, я впервые узнал – как быть птицей…

     После я написал «Охотники за лавинами», документальный рассказ о лавинщиках, он вышел в «Авроре» и «Смене». Журнал прочли в Терсколе, получил от ребят хорошее письмо, вроде рецензии: все по честному, замечаний нет, научные факты имели место быть. В Приэльбрусье больше не бывал. Прошла перестройка, в Нальчике прогремели взрывы, был налет на ГОВД, в Баксанском ущелье тоже стреляли, погибли люди. Не верилось, что злоба и корысть даже здесь, в краю красоты и величия гор, погасили в людях удивительную душевную доброту…

     Но память, конечно, сохранила лучшее. Стоило мне однажды где-то упереться взглядом в снежную вершину, попасть в тенистое ущелье или услышать музыку горного потока – сразу оживали в памяти мои друзья из Терскола – охотники за лавинами, «тигр скал» Иосиф Кахиани и, конечно, слепящий восторг полета по лавинному полю на склоне Чегета… 

                         10. Проверки на высотах

      Для всех страждущих, пылающих горнолыжной страстью, уточняю. Профильный курорт в долине реки Мзымта образуется из нескольких горнолыжных кластеров, именуемых «Газпром», «Горки-город», «Роза Хутор». Если раскладывать их на составляющие, то получится множество комплексов с экзотическими названиями – гостиничные городки, оздоровительные центры, уровни подъема, аттракционы. И все это буквально оплетено десятками километров снежных трасс для катания, разграниченных – в зависимости от сложности – черными, красными, синими, зелеными сигнальными знаками. Сюда и тянется за здоровьем и особыми эмоциями многотысячная армия любителей снежного многоборья из разных уголков страны и, естественно, из зарубежья…

     Замечу, что в этот раз нам довелось обкатать трассы всех трех главных кластеров. Каждый по-своему хорош – комфортом подъемников, подготовкой склона, уровнем сервиса, красотой природы. Все на  высоком уровне. Понятно, великоват и ценник. Но это уже  другая песня…

      Вернусь к индивидуальным ощущениям. Сакраментальный вывод о лечебном воздействии горных вершин на организм человека был  подтвержден лично в тот же вечер на залитом светом прожекторов  склоне «Газпрома», куда мы отправились с лыжами и палками наперевес.

      …Сначала была проверка. Крупных очередей на подъемник не наблюдалось, сумерки снизили нагрузку на гору. Суровые стражи кавказского замеса просвечивали взглядом и магнитной рамкой всякого, кто шел на подъем. Оно и понятно. Сложнейшая транспортная система, виртуозно вбитая в каменные склоны, требовала супер-надежности. Категорически исключалось присутствие в таком месте субъектов с криминальными, недобрыми намерениями.

      Первая гарантия тому – снежный паспорт, так называемый, ски-пасс. Этот клочок бумаги, влитый в пластик с магнитными знаками, главный пропуск за облака для каждого любителя спусков. Не скрою, стоимость ски-пассов  сразу встревожила сердце экономного пенсионера. Однако обилие впечатлений и красот окружающей среды быстро погасили тревогу.

    Тут приторможу, кое-что уточню. Ски-пасс – отличный продукт цифровой технологии. Как известно, подобные продукты – предмет жаркой любви председателя нашего российского правительства. Не случайно говорю о премьере. По странному стечению обстоятельств в тот памятный вечер мы, по слухам, оказались рядом с премьером на снежной трассе его родного «газпромовского» гиганта. Естественно, нас разделяла охрана и сторожевая зона в сотню метров. Но, прослышав о столь именитом физкультурнике, мы за него откровенно порадовались: умеет-таки глава исполнительной власти укреплять свое здоровье без отрыва от выпуска судьбоносных  решений!

    …Итак, стартовали – сели в вагончик фуникулера. Мягко двинули на подъем – будто на всплытие из глубин морских. Потом ускорение, перехват дыхания и вот уже полет над морем рассыпчатых огней и вершинами елок, над гроздьями  сияющих дворцов, отелей, ресторанов.      

     Тут  автора опять понесло куда-то вбок – в русло критики. И ничего не поделать, таковы изгибы характера. Короче говоря, проплывая на облачной высоте авторский надзор едким взглядом прицепился к великолепию кластера по имени ОАО «Газпром», созданного, судя по бренду, на средства «народного достояния». То есть главного распорядителя голубым топливом страны. Оценив по достоинству уникальную красоту сооружений, я вдруг с тоской вспомнил унылую российскую глубинку, села с пирамидами поленниц во дворах, вспомнил свою деревню, где морозоустойчивые и  нетерпеливые мои односельчане регулярно бомбят могучий «Газпром» просительными депешами о газификацию куста прибрежных наших населенных пунктов. Бомбят неудачно, все мимо цели…

    И вновь чудные горные виды усмирили престарелого брюзгу. Фуникулер взбирался все выше, мысли автора тянулись следом, а вечные проблемы отступали в долину, полную светлой мглой…

                         11. Если назвался груздем

    Дружно и весело выбрались, наконец, на склон. Потомки мои горели желанием ринуться с ветерком по крутизне. Меня же манила высотка для «чайников». Там звенел детский смех, кучковались разновозрастные новички. Младшие мои прислушались, уважили возраст. Двинулись мы гурьбой, как бы на разминку. Воздух вздрогнул и запел – забытая мелодия спуска. Ноги включились сразу, возможно, оживало увядшее мастерство. Помощники – рядом. Сын Дмитрий на лыжах, внук Григорий на сноуборде. Петляли вблизи, выписывали хитрые фигуры, приглядывая за ветераном. Тот добросовестно пахал склон первобытным «плугом» (знатоки поймут терминологию). Семейный клан верил в возврат  утраченных навыков. Вера не умирала и была не последней.

     По ходу второго спуска ко мне вернулся гонор. Обязательный спортивный гонор, без которого ты – не ты на склоне. Как птица без крыльев. Как студент – без Интернета. Будто очнулись, ожили  и резервы организма. Так казалось. Не храбрость. Не отвага. Самоуверенное отрицание прежних травм, болячек, соляной накипи в суставах, костях… И сразу потянуло плюнуть на нажитые слабости, ринуться, как сопливый пацан, вниз, сломя голову, упиваться скоростью, шарить взглядом по колдобинам снежного пути впереди в поисках приглаженной тропы, направлять туда  лыжи – с треском проламывая наст. Трасса проста, ничего особенного, ширпотреб, но ее края загнуты в ущелье, в пропасть, и это тоже терпимо, только надо иметь крепкие нервы и, желательно, ноги…

       По семейному дружно мы прошли «красный» участок спуска. Сын подбадривал, подзуживал, мол, проскочили нынче и «черный» кусок, теперь всё по  плечу. Льстил умышленно, но зря. Ибо ветеран внутренне чуял, что спортивная наглость  уже превысила физические возможности. И факт был налицо – ноги работали как бы сами по себе – без головы. Рисковое дело!

    На финише очередного спуска, почти рядом с нижней станцией кресельного подъемника, сработало шестое чувство. Занесло лыжи на ледяном клине, опрокинулся я навзничь, привольно, но с хитрым вывертом – раскидав палки, задрав лыжи в воздух, дабы не отстрелились крепления. Конечно, собрал за шиворот  снежный покров Кавказа. Конечно, проверил лысеющим затылком твердость горного льда. Но уберег конечности от боевых ранений и, главное,  душу от липкого страха. А внук Гриша уже тут как тут, взрыхлил снег рядом, замер, протянул верную руку деду, подстреленному  скоростью…

                            12. Горизонты жизни

      Наверно, все дело в нашем особом восприятии этого мира – мира гор.  Любой субъект, привыкший жить, так сказать, в горизонтальной действительности, то есть жить «в суете городов и потоке машин» своей привычной, равнинной жизнью, здесь, среди вершин, ледников и скал,  вдруг попадает как бы в иное измерение, иную реальность. Уже не горизонтальную, даже не параллельную, а в какую-то наклонную, временами даже перпендикулярную действительность.

      Мир гор… Сама природа перекосила твердь под твоими ногами и решила провести испытание вестибулярного и душевного аппаратов, испытание на устойчивость, выносливость, на способность жить, двигаться. И когда это ощущаешь, начинается трансформация твоих чувств, мыслей, даже поступков.

      Мир гор… Бытие в другой системе координат и жизненных ценностей. Здесь понятия «красота», «сила», «мужество», равно как и другие необходимые максимы, вдруг получают особо напряженный, так сказать, высокогорный смысл. Не зря говорят, что горы возвышают дух человека. И еще – горы пробуждают фантазии и обогащают воображение. Вероятно, потому  мир гор всегда притягивал к себе поэтов и художников. Здесь рождались великие творения от великих творцов прекрасного…

       Наконец, мир гор – это особое лекарство, исцеляющее человеческие печали, боли, страдания. Проверено на себе.

                                        13. Упоение

   В горнолыжном деле (как и во всякой судьбе) падение – тоже ценный опыт, способный генерировать в индивидууме силу духа  и мастерский опыт. (Подобный канон для «чайников» исповедуют японские  борцы). Тут главное – из неудач добыть пользу на будущее, дабы действительность вновь не подкосила… Итак, конечности мои были в статусе, лыжи и крепления – в исправности, посему сомнения не мучили, была уверенность: далее все будет тип-топ, значит, прорвемся…

    Вообще как долго человек может носиться по склонам – без устали, без дрожи в коленях, без сердечного набата? Зависит, понятно, от  физподготовки и закалки характера. Мои крепконогие потомки  намерились бороздить горы чуть ли не до второго пришествия. Я – иное дело, весьма зависим от природных и  политических коллизий, ссадин на теле, от глубины впечатлений,  усталости сердечных клапанов, наконец, от мужской аденомы. Потому, вкусив в достатке скорости и искристого снега, через пару часов уже сидел в чайхане у подъемника, хлебал мирской чай «в пакетиках», разглядывал окрестности, слагал строчки, разгонял свинец в ногах – ожидал прилета своих чад.  Как там у Тимура Шаова? «Даже валяясь на печке, мудрый все время в пути…» Я смотрел на людей и думал о них – кипящих в толчее у подъемника…

                          14. Каста прикасаемых

     Сказать, что здесь бурлила шумная масса горнолыжников и сноубордистов, значит не сказать ничего. Это был  ослепительный вернисаж стилей, типов, расцветок, форм и моделей спортивной одежды и спортивного инвентаря разных континентов. Казалось, самые крутые модельеры и изобретатели мира сошлись здесь, чтобы устроить демонстрацию своих изделий в снежной кутерьме, на сияющем от прожекторов горном подиуме. Особенно впечатляли смелость и яркость костюмов. Но главное было заключено в глубине модельного ряда. Точнее, внутри костюмов.

     Там были люди. Внешностью, обликом своим эти люди меж собой, безусловно, различались. Но в сущности своей они были едины. (Мысль почти философская). Это была особая община из активных граждан, во многом контрастирующих с простыми смертными курортного типа. Я бы даже назвал их кастой, именно (в противовес известной индийской касты) кастой «прикасаемых», то есть граждан весьма контактных. Они выделялись физическим обликом, проступающим из-под  одеяния. Худощавые, сноровистые, подвижные, как ртуть, весьма устойчивые (включая женщин и детей) при движении по сложному рельефу жизни, как на подбор смелые, даже отважные по натуре. Бросалось в глаза, что  культивируют они свою телесную красоту не столько строгостью диет и  пищевыми воздержаниями, сколько здоровыми пристрастиями, социальной активностью и тренировкой мускулатуры.

   И еще пара наблюдений. Всех этих людей – представителей разных национальностей, профессий, возрастов, сословий, даже ориентаций (тьфу, вырвалось!), горы притягивают к себе исключительно в снежное время года.  Именно в этот неласковый период любители горнолыжного действа (вспомним классика), снег почуя, несутся рысью и не как-нибудь, а в самолетах, поездах и автомобилях  в направлении  высокогорий, чтобы утолить там, фигурально выражаясь, свою нестерпимую жажду полетов по заснеженным склонам. Что дает им это утоление? Англосаксы в подобных случаях отвечают многозначительно: “satisfaction!” Конечно, они правы…

    Картина вторая. Горы сбивают этих фанатов в стаи, которые постоянно кружат у станций канатной дороги. Стаи – также кучно – в креслах подъемников взлетают на вершины гор, где стремглав рассыпаются, превращаясь в пары. тройки и в  одиночек. Эта пестрая публика, скользя в разные стороны от канатки без шума и пыли, начинает порхать по крутым склонам меж скал и островков леса. Некоторые из них картинно, нацепив солнцезащитные очки, застывают на обочине горной жизни, подставляют лицо нещадным лучам, щелкают «селфи» в разных позах. Большинство же, дерзкие и решительные, опрометью несутся вниз, выписывая  причудливые, синусоидальные траектории. Замечено, что закалка лихачей скоростью и риском дает неплохой оздоровительный и добросердечный эффект. Хилые и смурные в горах быстро крепчают и оптимизируются. В ершистых, конфликтных личностях сглаживаются острые углы характера, исчезает равнодушие и пофигизм, взамен же активно взрастают милосердие и отзывчивость…

      Доказательств тому предостаточно. «Стопроцентные джентльмены!» –   так категорично отозвалась  о  сильной половине горнолыжной братии – в моем присутствии – одна из начинающих слаломисток. Она права. Не оставит летучий лыжный народ без помощи упавшего на спуске новичка или бывалого. Подлетят, протянут руку помощи,  взбодрят шуткой, а главное, препроводят на безопасный островок, подальше от травм и рисков. Проверено на себе – выручали не раз. Может быть, просто везло? Но, ей богу, не встречались мне в горах подлецы и проходимцы. Что ни говори,  славный люд сюда слетается…

                             15. Портрет незнакомца

    В вагончик фуникулера к нам подсел добродушный, общительный человек. Спортивный костюм весенне-голубого окраса, серые  глаза, тихая улыбка мудреца. Оказался врачом-травматологом – весьма потребный в горах профиль. Приехал доктор сюда еще в дни Олимпиады. Время легендарное. Гигантским потоком прибывали болельщики со всего мира. Наши олимпийцы в горных спусках не блистали, зато канатная дорога на спусках-подъемах била рекорды. Погода баловала. Десятки тысяч пассажиров в день – шумный, боевой десант – ежедневно забрасывались на снежные склоны, людское половодье топило олимпийские объекты…

    После  Олимпиады врач остался, пустил корни в Красной Поляне. Теперь лечит травмированных, помогает и здоровым, в свободные часы взлетает с лыжами на вершину –  пока сезон, накатывает версты здоровья, возраст не помеха, жизнь удалась. На равнине, в столице остались его близкие, дети выросли, но он устал от суеты городов и без гор никак не может. Улыбнулся: нашел место под настоящим солнцем – работа, спорт, снег, более ничего не требуется…

    Вагончик пришвартовался к вершине, дверь со скрипом отползла в сторону, хлынули лихие высокогорные лучи. Доктор кивнул – «счастливо!», подхватил лыжи, ушел по снежной каше солнцем палимый, будто мираж. Нет, не мираж. Здешний снежный человек, носитель горнолыжной страсти.  Ему можно позавидовать…

                  16. Это сладкое слово «Свобода» 

   Снова о личном. Ботинки от прокатчика (того самого, странноватой внешности) все же взяли верх в сражении с моей пролетарской выдержкой. На голени появилась натертая рана, официант в местном кафе помог залепить пластырем. Запас терпения, естественно, лопнул. На финише борьбы родилась чувственные строки, получившие широкую огласку внутри нашей команды. Звучали так: высшее удовольствие в горнолыжном спорте – это вовсе не мгновения полета по сложной трассе, не азарт состязания с солнцем и ветром, а обычная процедура – снятие с ног горнолыжных ботинок! Клянусь, это – настоящее счастье.

     Всякий раз в подземном паркинге под фуникулером, когда, присев в открытый багажник нашего авто, будто в кресло, не без помощи родственников я избавлялся  от вышеназванных пластиковых кандалов, сладкое слово «Свобода!» невольно вырывалось из груди. И душа ликовала.

    Психологическую суть этого чудного мгновения можно определить физиологически. Кровь мощным гидроударом заполняла сосуды освобожденных из заточения конечностей, возбуждая в них радостную силу. Соответственно волна новой силы устремлялась снизу вверх по телу, будто по древесному стволу, проникала в каждую клетку организма, наполняла сознание светлыми смыслами и перспективами. Такое состояние не определишь дежурным словом «удовольствие». Тут требуется термин позанозистей. Быть может – «кайф»? Пожалуй, это в точку. «Кайф», конечно же…

      Однако не только обувка влекла к метафоричности. Усталость, в свою очередь, выражаясь по-горски, периодически низвергала в пропасть  радость души и тела при скольжении на лыжах по наклонным плоскостям. Это когда на очередном вираже вдруг прихватывает дыхание и сердце готово в долину бежать из груди. А на финише вдруг чувствуешь себя чем-то вроде известной макухи –  масло сошло, жмых остался…

    В общем, пришел день отдыха, день без лыж и долбаных ботинок, без иллюзий, падений и рисков. В целом, творческий  денек. Тогда и решили мы – вся наша троица, двое с лыжами, один без оных, взлететь на главную вершину олимпийского кластера, на «Розу Пик».

                                        17. Крыша мира                                

     Сроду не бывал на  вершинах. Не довелось по разным причинам. Были встречи с восходителями (об этом уже говорилось), и были предложения, намечались планы, другие факторы манили вверх – к горным пикам. Не получилось. Завидовал людям, прошедшим горнило альпинизма.

    Прошли годы. Теперь я стоял на высоте 2320 метров над уровнем прежней жизни. Увы, не приполз сюда по скальным породам, надеясь только на крепость рук, на руку друга и вбитый урюк. Не вскарабкался по ледопаду, рискуя свернуть шею. Я просто вышел из голубого вагончика  прямо на одну из вершин большого хребта. Аттракцион, однако…

      Между тем заоблачные высоты надо уважать. Холод и солнечный огонь –  неразлучные антагонисты зачистили этот купол мира от серости, пестроты, от тусклых надежд, мелочных обид,  наивных проектов и хилых конструкций. Все  сурово, жестко, прочно, в черно-белом варианте – камни, снег, стальные фермы, бетон, небо, обжигающее кожу, как мартен. Все иные признаки приземленности – дожди, белые  росы, мокрые стены домов, запах палой листвы, гуд машин, хлюпанье луж, круговерть времен года – все  где-то там внизу, в ущелье, в каменном провале между гор.

     Совсем рядом с вершиной, чуть ниже – на уровне соседней станции канатной дороги – клубятся туманы; за туманами, если окинуть орлиным взором, застыло озеро из облаков – гигантских белесых сугробов и серебряных торосов, окаймленное, как утесами, седыми главами  добродушных великанов Кавказа.

      Новые и новые штурмовые группы санаторно спокойных и спортивно беспокойных граждан выплескивал фуникулер. Творилось шоу –  непрерывное покорение вершины толпами желающих. Сияли рекламные баннеры, выла подъемная техника, кипел снег под ногами, естественно, пахло шашлыком… И никому тут не требовались романтики  восхождений и смельчаки-скалолазы. Не нужны были здесь айсбайли, крюки и  страховки. Ветер конформизма разносил над горами веселую песенку рынка: за ваши деньги все, что угодно!

      Мы тоже искали место под солнцем. Обязательное фото на память – в сиянии вершин. Толпа справа и слева, а также прямо – круговая помеха. Наконец, устроились, замерли почти по-окуджавски: на фоне вечности снимается семейство, «айфон» наш щелкает и птичка вылетает… Излучение оптимизма.

      И вновь движение. Мои парни – шустрые, столичные черти  беззаботно ушли в облака, в полет. Спортивные массы на лыжах и сноубордах цветными ручьями стекали по широким трассам, отутюженным резиновыми гусеницами «ратраков», и  растворялись в молоке долины. Оставшиеся  солнцепоклонники – толпящиеся  покорители пика, галдели, крутили головами, барахтались в солнечном огне, в море эмоций, млели, втягивая ноздрями звенящий воздух кристально синего неба – без   смога и выхлопа, без ауры суетливых городов – балдели…

    Между тем припекало. Запасливый пожилой люд с котомками (припасы на перекус) спешил на олимпийскую площадку, мощенную смоляными досками – классный вид, селфи, жгучие лучи, столики с ледышками по кромке, стаканчики, лакированные кресла, аромат из кухни местного ресторатора, приправленный ритмами рока.

    Нашлось утоптанное снежное местечко, я тоже устроился. По соседству на сугробе дремало красно-синее чудо – крыло параплана. Мир и чин. Вдруг шум, треск, истошный, как на вокзале, вопль: «Поберегись!» Народ – врассыпную. Промчались двое – инструктор и пассажир, оплетенные ремнями, как пара гнедых, запряженных зарею. Растянули, вздыбили цветное крыло, оторвали от наста, пропахали борозду до обрыва и вдруг ухнули в серую пропасть – как в омут. Тут всем сделалось жутко и весело. А гнедые уже повисли в воздухе на своих ремнях в плетеном кресле, пронеслись над рыхлым склоном, довернули вправо, крыло гукнуло, вздулось округлым бицепсом прямо над головами присевших лыжников, наполнилось ветром и мощью – ушло в ликующую голубизну.

    «Полет вдоль канатной дороги – примерно 15 минут. Посадка на высоте  800 метров, на специальную площадку. Обратный подъем в вагончике, как обычно». Это был краткий монолог агитаторши от этого самого крыла – обладательницы шикарного шоколадного загара местного высокогорного производства. Зацепила она меня вежливо и цепко – не вырваться. Озвучила и цену орлиного полета. Полет, увы, был не всякому орлу по карману – семь с полтиной русских деревянных тысяч рублей. «А скидки пенсионерам?»  На мой вопрос смуглянка-зазывалка свежо улыбнулась. Финансовые уступки ей были чужды. Всякого приличного с виду гражданина она искренно считала платежеспособной птицей, достойной взлета.

      Прекрасное чувство сопричастности вдруг обуяло седого искателя приключений. Отчего-то вспомнился мне сын Дмитрий, ушедший в горный туман, и его платиновая карточка от банка «Тинькофф».  Я вдруг представил себя парящим над олимпийским кластером в виде, ну, пусть если не орла, то хотя бы смешного дракоши из мультика – спешащего на выручку русским  богатырям…

     Непоколебимость выбора отхлынула быстро. Усилием воли удалось-таки погасить вспышку внезапной страсти к воздушному авантюризму. Точнее, страсть погасла самопроизвольно, лишь стоило мне озвучить вес потенциального дракоши в метрической системе. Шоколадная девушка тут же скуксилась: мускулистое крыло вряд ли поднимет в небо столь весомую личность, перебор десять кило…

     На помощь был призван главный инструктор-проводник небесной канцелярии. Им оказался вылитый индеец – тоже продукт горной ультрафиолетовой обработки. Вождь краснокожих стрельнул в меня быстрым, как томагавк, взглядом, мысленно подкинул  меня в воздух, почесал затылок и вдруг радостно обнадежил: «В принципе, можно попробовать!»

    Фраза обрадовала. Свою мужскую, врожденную отвагу я, оказывается, мог бы и испытать. Разумеется, в том случае если бы возобладало стойкое желание…

    Однако горячее желание предпринять попытку остаться в живых за собственные солидные деньги во мне, увы, не разгорелось. Да и карта «Тинькофф» к тому же носилась по склонам далече. Вождь краснокожих раскусил меня с полуслова и полувзгляда. Мы расстались дружески – с крепким альпийским рукопожатием…

      Летуны тут же увлеклись другим солидным гражданином. Я же поспешил  на главную смотровую площадку. Конечно, рука рынка и здесь правила бал. Недавний опыт обольщения мне явно не пошел впрок. Как-то сразу я обмяк в лапах веселого фотографа, гарантирующего «абсолютно бесплатный» снимок на фоне пика с женским именем. В итоге, однако, снимок потянул на три сотни рублей. Протест испарился в солнечном сиянии. Фотограф работал красиво, всем нравилось, а мой пенсион сильно не пострадал…

    Дальше пошли картинки маслом, на мой взгляд, их тоже можно представить. На верхней площадке пика я наблюдал самоубийц. Волнующее зрелище. С виду это были самые обычные граждане обеих полов –  спокойные, даже невозмутимые, в основном веселые, иногда задумчивые. Они смело преодолевали стальное ограждение смотровой площадки, взбирались  на край огромного сугроба, висящего по краю пропасти. Сугроб был массивен и стар, держался он, вероятно, только на честном слове олимпийских небожителей, которые скорее всего о своих гарантиях давно забыли по причине весны. За рыхлой массой сугроба простиралось воздушное пространство глубиной более двух километров – абсолютно  открытое для полетов во сне и наяву. Где-то в конце пространства располагался шумный, бурлящий город.  

      Вышеупомянутые смелые граждане, не задумываясь, без тени сомнений на улыбчивых физиономиях шли на подвиг. Подвиг совершался во имя высокой цели – сфотографироваться на кромке между жизнью и смертью…

   Немногочисленная горная охранная служба курировала процесс вероятного суицида. «Это будет снимок на ваш могильный камень!» – кричали охранники упертым народным героям, балансирующим на грани небытия, и сердито добавляли: – «Зачем вам такая память?»  

     Смех, похожий на ржанье, звучал им в ответ. Фотощелчок сопровождался быстрым отступление самоубийц к спасительному забору. Обстановка разряжалась лишь на короткий срок. Занавес опускался. Перерыв между театральными актами продолжался минут пять-десять, охрана даже не успевала хлебнуть чаю в своем закутке. Новые веселые лица обеих полов –  дуэты, трио или даже квартеты – вновь переползали забор-предохранитель и занимали снежный пьедестал на краю собственной братской могилы. Камеры щелкали и стрекотали. Им в резонанс орала охрана: «Мать вашу, эти фотки вы даже не увидите! Родственники их положат в ваш гроб!» Помогало не сразу и не всем. Конечно, вновь вспоминался песенный Тимур Шаов: «Чтобы там ни говорили – несгибаемый народ!»

    Да, горы – это горы. Красота, очарование, риск, глупость, ликование души – все здесь имеется в достатке. И еще восторг, который неистребим…

                    18. Никто не хотел уезжать

     С утра в день отъезда в Красной поляне шел снег. Тяжелые тучи бесшумно сползали по склонам гор, заглядывали в окна домов, раскидывали клочья тумана по улицам.  От этого тусклого утра здесь можно было легко убежать – в горы, за облака. Мои ребята рвались для последнего проката именно туда – на склоны, обновленные выпавшим снегом.

    Из подобных планов я напрочь вывалился – ходил, прихрамывая, будто подраненный парнокопытный, поругивал спортсервис, одаривший меня болезнетворной обувкой. Сын и внук были  солидарны в решении вопроса здравоохранения для ветерана-пенсионера: необходима релаксация или, попросту, надо расслабиться, как говорят ракетчики, слить окислитель. Словом, мой одиночный поход в местный аквапарк “Газпрома” был обставлен серьезными доводами.

  С легким сердцем дуэт родственных душ умчался ввысь, к вершинам. Сюжет дальнейших событий (так думалось автору) будет  незамысловатым, свободным от острых коллизий природного или техногенного характера. Однако добрые надежды меня обманули – потомки встряли по полной. И поведать об этом стоит не для экзотики, а скорее для предупреждения всех страждущих поклонников снежного многоборья: не шутите с горным кодексом, не отклоняйтесь от заданных маршрутов!

       Вышло так. Два представителя святой троицы, накатавшись вдоволь на публичных участках, решили вкусить новизны в вихрях непрерывного горного снегопада. Рванули по необъезженному склону. Летели вдохновенно, не замечая сигнальных флажков. С разбитым корытом встретились у нижней станции канатной дороги, погруженной в ремонтную спячку. Тупик.

     Путь назад – вверх по склону – виделся тернистым, в жестких ботинках не осилить. Спуск вниз, в ущелье был чреват куда более тяжкими последствиями. На горизонте маячило опоздание на столичный авиарейс.

     Спасение пришло в образе абрека, техника канатной дороги. Номер его телефона слабо мерцал на стальном боку станции, занесенной снегами. Абрек долго пыхтел в трубку, горячо – с кавказским акцентом – грозил наказанием за несанкционированный проезд по закрытой трассе, в частности, вечной блокировкой ски-пасса, главного пропуска к вершинам. Когда успокоился, подъемник включили, нарушителей транспортировали к вагончику фуникулера, вежливо отчитали (что удивительно,  без корыстных намеков), на прощанье  даже блеснули  настоящей золотой фиксой в уголке высокогорной улыбки. Об этой улыбке потомки и рассказали мне внизу, когда садились в машину.

     …Потом мы ехали по ущелью вниз, в аэропорт Адлера, где во множестве росли пальмы. Крутились в голове навязчивые строки Высоцкого про тех, кто спускался с вершин потому, что и боги спускались на землю… Горы чернели и синели за кормой машины. Влажный воздух витал в салоне, пахло рекой, туманом, большим спортом, вчерашними заботами, насущным ожиданием весны.

     Серпантин дороги помаленьку распрямился, колеса запели веселей, снеговые облака подобрели, взлетели выше, освобождая от белесых клочьев лесистые склоны. В небесном холсте вдруг прорезалась голубая пробоина, лучи хлынули в нее, рассыпались по ленте шоссе, затопили обочины и каменистое русло реки. Летящая вода вспыхнула пенистым огнем. Свет пробуждал жизнь. Мотор мурлыкал. Облака еще поклубились, потоптались в нерешительности над окрестными вершинами и вдруг укатились за дальние снеговые шапки.

      Весеннее солнечное половодье царило в ущелье. Мир гор, будто на прощанье, сиял со всех сторон вполне дружелюбно и призывно…