Еженедельники, или «мелкие журналы», как называли их современники, были очень популярны в России в первые десятилетия ХХ века, поскольку отличались невысокой ценой, насыщенным иллюстративным рядом, оперативностью и доступностью изложения материала. По мнению современных ученых, в 1917 году примерно треть от выпускаемой журналистской продукции составляли именно еженедельники. Сегодня, спустя столетие, интересно перелистать некоторые наиболее популярные в то время журналы и сравнить их интерпретацию одних и тех же событий и фактов.

Пожалуй, одним из самых популярных российских СМИ подобного формата на протяжении нескольких десятилетий оставался журнал «Нива», основанный в 1870 и просуществовавший до 1918 года (№ 39 за этот год оказался последним). За почти полувековую историю своего существования еженедельник превратился в богато иллюстрированное издание, публиковавшее литературные произведения, репродукции художественных полотен, документальные очерки, новинки моды и еще много интересного для рядовых читателей – не очень образованных, но любознательных и готовых платить за журнал, в котором они могли найти самую разную информацию: от разъяснения нового закона о подоходном налоге до обзора модных новинок и выкроек к понравившимся костюмам.

Не меньшей популярностью в 1917 году пользовались и сатирические еженедельники, которые мы рассмотрим совокупно, как единый формат. Обострение общественно-политической борьбы, кризис власти, Февральская, а потом и Октябрьская революции – всё это привело к взлёту популярности сатирических изданий, которые множились буквально на глазах и предлагали читателям злободневные и смешные публикации.

Почему из всего многообразия прессы того поворотного в российской истории года мы выбрали именно эти СМИ? Читательская аудитория «Нивы» и сатирических еженедельников была предельно широкой и многообразной – они имели огромные тиражи и не были ориентированы на какие-то ограниченные группы читателей – и в этом их несомненное сходство. Как известно, эти издания были рассчитаны на так называемого демократического читателя и в этом плане могут служить показателем читательского спроса. А кроме того, интересно будет посмотреть, как эти многотиражные массовые журналы реагировали на быстро и бурно меняющуюся действительность. Они помогут нам отследить особенности взаимодействия СМИ и читателя, поскольку массовое издание просто обязано печатать то, что вызывает интерес у аудитории, но в то же время оно должно уметь выразить собственное видение происходящего, дать собственную оценку событиям и людям, о которых пишет.

После Февральской революции в России сложились уникальные, неподцензурные взаимоотношения прессы и государства, поскольку соответствующим законом цензура была упразднена. Они просуществовали примерно до весны – лета 1918 года, когда власть большевиков окончательно укрепилась и начала активно закрывать неугодные издания.

В возникшей, начиная с марта 1917 года, атмосфере свободы «Нива» безоговорочно приняла сторону Временного правительства и все его действия представляла только в положительном ключе: журнал поместил текст отречения Николая II, не комментируя его, и писал о «наступлении новой эры государс твенной жизни России». А. Ф. Керенский преподносился читателям как герой и спаситель нации. В №  № 16 – 17 за 1917 год был опубликован очерк Д. С. Мережковского «Первенцы свободы» с посвящением «продолжателю дела декабристов – А. Ф. Керенскому». В последующих выпусках, вплоть до октябрьских событий, «Нива» постоянно знакомила читателей с изменениями в составе правительства, с участием его членов в самых разных мероприятиях и в любой ситуации находила положительные моменты во всех начинаниях парламентариев.

Неким антиподом революционному движению на страницах еженедельника выступала продолжавшаяся мировая война. Если февральские события 1917 года подавались как движение к светлому будущему страны, как благородное дело освобождения, то война воспринималась как героическое мученичество и как противостояние злу. Например, Георгий Иванов опубликовал в «Ниве» пять патриотических стихотворений, посвященных войне, и все они утверждали превосходство русского оружия, формировали у читателя чувство гордости и уверенности в победе. Так, в № 3 помещено стихотворение «Германии», а в № 7 – «Войне», торжественная и несколько тяжеловесная риторика этих произведений должна была утвердить читателя в мысли о правоте России и неминуемом поражении Германии: «Германия! Пред славой нашей // Склони бессильное копье // И переполненною чашей // Испей бесславие свое!». Пожалуй, у революции и войны – в интерпретации «Нивы» –  все же была точка соприкосновения: и то, и другое воспринималось как воплощение идеи патриотизма и представлялось как нечто романтическое.

Взгляд сатирической прессы на февральские события, на отречение царя и на лидеров нового правительства был отнюдь не уважительным, а даже наоборот. Конечно, множество сатирических откликов было посвящено отречению Николая II от престола: «Подписано – и с плеч долой, – сказал Николай II, подписывая свое отречение» («Барабан». 1917. № 1). Здесь использована известная реплика Фамусова из «Горя от ума» А. С. Грибоедова. Тем самым безымянный автор как бы дискредитировал происходящее, подчеркнув и легкомыслие царя, и его небольшой ум. А. Т. Аверченко в статье «Что я об этом думаю» фактически обратил внимание на те же качества самодержца: «Говорят, сидел он (царь. – Е. Б.) и поглаживал карандашом ус. А потом молча подписал отречение и сказал уже после: Ну и ладно, поеду в Ливадию, буду цветочки разводить» («Новый Сатирикон». 1917. № 14).

Отречение стало темой для множества сатирических рисунков. Одним из самых удачных, на наш взгляд, можно назвать рисунок Д. Моора («Будильник». 1917. № 10). На нём виден уходящий из комнаты царь, а рядом с ним на полу валяется корона. Революционные солдаты говорят ему вслед: «Гражданин, возьмите корону, она не нужна больше России!». Как видим, никакого сочувствия к монарху сатирики не испытывали, хотя сам факт отречения воспринимался с воодушевлением.

Отмена цензуры сняла всякие ограничения с большинства изданий, и на читателей буквально обрушился шквал антимонархических публикаций, героями которых стали царская чета и Распутин. Причем большинство из них грешило откровенной низкопробностью. Вот несколько названий: «Сказка о царе дураке, царице-блуднице и Гришке – распутной шишке»; «Веселая книжка про любовные делишки конокрада Гришки»; «Царский клоповник»; «Акафист царю Николашке»; «Акафист Гришке Распутину»; «Тайные похождения Алисы»; «Песнь тройке окаянной» и др. Фактически не было ни одного издания, так или иначе не откликнувшегося на эту тему. Николая изображали глупцом, никчемным человеком, бездарным правителем. Императрицу воспринимали как немецкую шпионку, предававшую интересы России, развратницу, имевшую отношения с Распутиным, которого обвиняли во всех смертных грехах.

Примерно через месяц тема была исчерпана, подобные «художества» порядком надоели публике, и смеяться начали уже над незадачливыми авторами, продолжавшими смаковать подробности взаимоотношений царской семьи и старца. Например, в «Биржевых ведомостях» за 31 марта 1917 года был опубликован небольшой сатирический рассказ, героями которого стали «злобный фельетонист», «художник-карикатурист» и «поэт-сатирик». Они сидели вокруг стола и скорбно глядели на «дочиста обглоданные кости Распутина»: «Где уж там остаткам быть – вздыхал фельетонист. – Целый месяц втроем питаемся им, а тут еще и хроникёры примазались! Предупреждал же я: не давайте хроникёрам!».

Сатирические издания, в отличие от «Нивы», относились к новому правительству и его лидеру без всякого пиетета. Керенский как герой сатиры был довольно популярной фигурой – ему посвящались целые номера сатирических журналов (например, «Пулемет». 1917. № 11). Чаще всего высмеивалась его страсть произносить речи. В зарисовке «Как живет и работает товарищ Керенский» читаем: «Товарищ Керенский встает в 4 часа утра и немедленно произносит речь…» («Бич». 1917. № 20). Летом 1917 года этот герой уже поднадоел читателям. Все поняли, что ждать от него нечего: «Еще четыре месяца назад не было человека популярнее Керенского. // А теперь. // Многие даже забыли его имя и уверены, что его // – Митькой звали!» («Пулемет». 1917. № 11).

Сатира всегда, в любую эпоху, живо реагирует «на злобу дня», подтверждая один из основных принципов сатирического изображения: «утром – в газете, вечером – в куплете». Для прессы 1917 года это было особо актуально. Например, стоило министру иностранных дел П. Н. Милюкову высказаться за продолжение войны до победного конца и, как следствие, за присоединение к России новых стратегически важных территорий, как сатирическая пресса тут же отреагировала: «Милюкова все зовут Павлом, а он нас зовет к невозможному. Дети, давайте строить карточные домики» («Свободные мысли». 1917. № 6).

На протяжении почти всего 1917 года, между Февралём и Октябрём, одной из самых актуальных тем в российской прессе были большевики: возвращение в страну В. И. Ленина в опломбированном вагоне, германские деньги как источник финансирования партии, возможные связи с германским генеральным штабом и др., а потом и Октябрьский переворот – всё это не сходило со страниц СМИ самого разного политического толка.

Как же на это реагировали герои нашего исследования? «Нива», можно сказать, самоустранилась от данной темы и просто делала вид, что ничего подобного не происходит, продолжая рассуждать о чем угодно: от шахматных задач и всевозможных объявлений до литературоведческих и биографических статей. Уже после Октябрьских событий, начиная с ноябрьского выпуска (№ 44 вышел 4 ноября 1917 г.) и до последнего в этом году № 52, удалось обнаружить лишь одно упоминание о произошедшем: в сдвоенном выпуске № 46–47. Здесь подробно представлены авиационные подразделения и особенности немецких самолетов, дан обзор событий на английском фронте. И только в конце номера, в рубрике «Политическое обозрение», как-то вскользь сообщается об октябрьских событиях, в результате которых прекратил свое существование Временный Совет Российской Республики – Предпарламент, как его тогда называли. О перевороте свидетельствует ряд фотографий, на них показаны революционные солдаты, виды Смольного института, телефонная станция, занятая большевиками, и проч. Текст посвящен «трагедии Предпарламента – трагедии республиканского центра».

В последующих за этот год номерах (№ 48 – № 52) о перевороте вообще ничего не сообщается. Речь идет об А. И. Герцене, о скульпторе О. Родене, о «поэте Беранже», о Великой французской революции и т. д. В № 2 за 1918 год дана подборка фотографий, свидетельствующих о разрушениях в Кремле. Это всё, что было опубликовано о важнейших событиях в еженедельнике, который читали сотни тысяч граждан России.

Сатирическая пресса всё это время находилась в гуще обсуждаемых событий. Большевики не уступали в популярности царской семье. Современники даже шутили по этому поводу: «Теща, однако, доживала последние дни. Её место вскоре заняли большевики». О них писали все, независимо от политических взглядов. Перелистав годовую подшивку сатирических еженедельников «Трепач», «Пугач» и «Пулемет» за 1917 г., можно увидеть, что практически во всех номерах упоминаются большевики, В. И. Ленин, ленинцы и т. д. «Трепач» поместил «Меню российского газетчика»: «В 1905 году поедом ел союзника. В 1908 году жевал октябриста. В 1914 году жевал Вильгешку, пока не обглодал дочиста. В 1917 году трескает большевика» (№ 26).

Причем обращение к теме большевиков часто было проходным, малозначительным. Сегодня многие сюжеты просто невозможно понять. Например, в «Трепаче» (№ 3 за 1917 год) помещены небольшие диалоги под общим заглавием «На улице». Последний приводим полностью: « – Думаю в ленинцы податься… // – С чего это? // – Да мозгой лень работать. // Так ты в тюленинцы иди». Сегодняшнему читателю понятно явно пренебрежительное отношение к ленинцам, но кто такие «тюленинцы» – совершенно непонятно.

В том же номере помещен рисунок, изображающий конную статую императора Александра III. Он снабжен заголовком «Ленинец» и диалогом, в котором император на предложение своего коня «уйти… подобру-поздорову», отвечает: «Подожди. Я на большевиков надеюсь. Еще, может, Николашка вернется». На каком основании русский царь ассоциировался с большевиками и как он мог через них вернуть себе престол, остается дня нас загадкой. Наверное, читателям 1917 года эти незатейливые подписи о чем-то говорили, но в 2017 году уже невозможно понять, о чем идет речь и при чём здесь большевики. При этом можно с уверенностью сказать, что «большевика трескали» все, кому не лень, и только ленивый не смеялся над этой политической партией!

В ученой среде сегодня бытует мнение, что в советское время сатирические журналы 1917 года не изучались именно потому, что в них сплошь и рядом высмеивали большевиков. Действительно, это одна из самых распространенных сатирических тем того времени: «Пугач» призывал «запломбировать и Ленина, и всю его компанию в один вагон и отправить обратно в Германию» (1917. № 11).

Довольно часто именно большевиков обвиняли в предательстве интересов России: «С легкой ленинской руки // В ход пошли большевики. // Подарили немцам Ригу, // А Вильгельм им с маслом фигу!» («Стрекоза». 1917. № 40). Часто героем сатирических текстов и карикатур становился В. И. Ленин: «По небу полуночи Ленин летел // И песню анархии пел…» («Барабан». 1917. № 9. Подпись к карикатуре на обложке).

Интересно, что А. Ф. Керенского часто объединяли с большевиками и упрекали за то, что он не препятствовал распространению их влияния: «Никто более, чем Александр Керенский, не послужил делу большевизма» («Пулемет». 1917. № 11). По мнению журналистов, глава Временного Правительства симпатизировал Ленину: «На листах следственного производства по делу об июльском восстании большевиков находятся два крупных пятна. Это – две слезы 36-летнего председателя Совета Министров, Военного и Морского Министра – А.Ф. Керенского, – правая и левая. Эти слезинки невольно скатились из глаз, когда А. Ф. понял, что не сможет обелить Ленина» («Пулемет». 1917. № 11).

Справедливости ради отметим, что была и большевистская сатира: её печатала «Правда», в которой регулярно появлялись стихи Е. Придворова, больше известного как Демьян Бедный (использовал также псевдонимы: Мужик Вредный, Яким Нагой, Иван Заводской, Солдат Яшка и др.), Эмиля Кроткого (Э. Я. Германа), Ив. Логинова и др. Особой популярностью пользовались стихи Д. Бедного: «… в „Правде“ Ленина статьи // Хуже злого яда!» («Правда». 1917. № 30). Конечно же, точка зрения большевистских изданий в корне отличалась от прочих. Здесь высмеивали буржуа. Но точкой соприкосновения была откровенная насмешка над действиями правительства и «хозяев жизни».

Наверное, после захвата власти, вспоминая о подобной сатирической интерпретации собственной деятельности, большевики и закрыли все издания, в свою очередь посмеявшись над «трепачами», «пугачами», «будильниками», «стрекозами» и «сатириконами», подтвердив тем самым общеизвестное выражением о том, кто «смеется последним»!

В 1918 году «Нива» практически перестала публиковать политические материалы, сняла рекламный раздел, оставив лишь объявление о подписке на текущей год, отказалась от таких рубрик, как «Новейшие моды» (публикации шли в нечетных номерах до конца 1917 г.), «Шахматы», «Шашки», «Загадки, задачи и ребусы» (четные номера) и отдала предпочтение литературным публикациям. Резко увеличилась доля литературоведческих статей и публикаций классического наследия. Так, в № 1 впервые опубликован «юмористический очерк» Н. С. Лескова «Преусиленное стеснение в темное время противное производит», очерк П. В. Быкова «Из литературного наследия Апухтина», посвященный 25-летию со дня смерти поэта, подборка впервые публикуемых стихотворений А. Н. Апухтина (продолжение в № 2). «Литературное наследие Апухтина. Юмористические стихотворения…» (№ 30). Выпуск 21 был почти полностью посвящен 40-летию кончины Н. А. Некрасова, а № 27 – 50-летию со дня смерти Д. И. Писарева. В № 37 очерк В. Евгеньева-Максимова «Общественные мотивы в творчестве Короленко» открывал номер.

Вместо политически злободневных публикаций в целом ряде выпусков журнала появились работы историка Н. И. Кареева о Великой французской революции. Они, конечно, косвенно соотносились с происходящим в России: что-то проясняли, вызывали какие-то аналогии. Но не более того. Наверное, редакция журнала должна была более четко обозначить свою позицию по отношению к новой власти: выступить в её поддержку или выразить протест. Издание, имевшее многотысячную аудиторию читателей, просто сделало вид, что ничего не происходит!

Поэтическая подборка из номера в номер составлялась так, чтобы читатель уходил от насущных проблем. В двадцать втором номере за 1918 г. было опубликовано четыре стихотворения, что очень много и нехарактерно для этого еженедельника, в котором обычно публиковалось одно-два, самое большое три стихотворения. Стихотворение «Закат» С. Андреевского датировано 1887 годом и смело может быть отнесено к пейзажной лирике. «Я танцовщица из Севильи…» Н. Глушко, «Цветок самоубийц» Н. Т. и завершающее номер стихотворение П. Орешникова «Я помню. Это было. За границей. Летом…» не отличаются ни талантливостью авторов, ни злободневностью. Поэтические образы этих стихотворений предельно удалены от тех проблем, которые характеризовали жизнь читателей в то бурное и непонятное для обычного человека время.

Проза в 1918 году подбиралась по тому же принципу: множество легенд, сказаний, сказок: «Человек, который никого не убил». Легенда С. Аничковой (№ 29), «Темная вода» –  калмыцкая легенда А. Амнуэля (№ 27), «Белая рука» – турецкая сказка без указания авторства, проиллюстрированная фотографиями с видами Стамбула (№ 30), сказка без указания авторства «Обезьяна и медуза» (№ 37) и др. Очевидно, это была определенная издательская политика. Может быть, редакция надеялась на недолговечность власти большевиков и ожидала изменений, а может, не успела найти своего места в изменившейся кардинальным образом действительности.

Сатирические еженедельники продолжали еще какое-то время противостоять новой власти, но наиболее талантливые, как, например, сотрудники «Нового Сатирикона», отправились в эмиграцию и попытались там возродить свое издание, а прочие просто прекратили существование вместе с окончанием «неподцензурной» эпохи.

Таким образом, даже краткий и отнюдь не полный обзор «мелких журналов» 1917 года продемонстрировал нам многообразие оценок происходящих событий и людей, которые в них участвовали. Еженедельники выражали мнение массового читателя и помогали ему ориентироваться в быстро и драматически менявшейся действительности.