Мой детский друг недавно спросил: помню ли я, как мы в далёком 1966 году отправились на Пасху в Князь-Владимирский собор? И вот что всплыло об этом святом месте в моей памяти.

Мы тогда были комсомольцами, не верили в Бога, жили неподалёку от собора и зашли туда скорее из любопытства. До этого меня в собор только однажды брала с собой бабушка, и я тогда был ещё совсем в детском возрасте. И столь редкое по тем временам событие, как знакомство с храмом в юношеские годы, конечно, осталось в памяти.

Позже выяснилось, что собор для меня оказался ещё и родовым, потому что там в 1924 году крестили моего отца – Владимира Степановича Цацковского. Потом, во время Великой Отечественной войны, обе моих бабушки за своих воюющих детей в нём молились, а дед моей будущей жены Галины, урожденной Старорусской, даже пел в хоре. Около Владимирского собора в блокадном январе 1942 года Августина Васильевна Полякова, сестра моей матери, Натальи Васильевны, по пути на работу положила трупик своего сына, завёрнутый в пелёнку. Так в то страшное время делали многие, не имея возможности похоронить другим способом близких людей.  Там же ставила свечки за упокой своего мужа, сына и внука и моя бабушка по материнской линии. И, даже получив известие, что старший сын Тихон где-то на Южном фронте пропал без вести, молилась за его здравие, веря, что сын жив.

Но голод брал своё. В феврале 1941 года умерла и бабушка, а её младшая дочь Наташа, моя мама, осталась одна в большой коммунальной квартире на улице Воскова, по которой гулял ветер, а днём из разбитых окон доносился шум толкучки, стихийно возникшей ещё в начале войны на Сытном рынке. Там можно было купить всё, что угодно, но всё, что можно было продать, было уже давно продано. Наташа была истощена до крайности, не могла ходить не только на работу, но даже и в магазин за хлебом и лежала в одной постели с умершей матерью. Хоронить было не на что. После того как умерли от голода её отец и младший брат, она спала вместе с мамой –так казалось теплее и не так страшно во время обстрелов. Было очень холодно, и уже совсем не хотелось есть. Она знала, что умрёт, и совсем не боялась смерти, а даже хотела, чтобы смерть пришла скорее… Её спасла подруга, которая с трудом поднялась по лестнице, с замёрзшими нечистотами, и принесла кусочек хлеба. Потом закрыла одеялом окно, растопила буржуйку и привела дворника, чтобы  вынести тело матери. Дворник в кредит за порцию хлеба вывез на саночках тело к кинотеатру «Великан».

Там лежало много покойников, кто-то завёрнутый в простыню, а многие просто в зимней одежде. И когда тел накапливалось много или начальство делало объезд территории района, то их грузили на машины и отвозили на Серафимовское кладбище, где хоронили в братских могилах.

 Старший брат мамы в это время был в плену, а когда наступающая Красная армия его освободила в 1943 году,  успел еще  повоевать и даже заслужил Орден Красной Звезды, а потом погиб, так и не узнав о судьбе своих близких в блокадном Ленинграде. Дом на Воскова был разрушен фашистским снарядом, и письма возвращались нечитанными….
         А вот молитвы за здравие от моей бабушки по отцовской линии, Юзефы Антоновны, Бог услышал, и к ней вернулись с фронта её второй муж и мой отец. Оба после ранения, оба инвалиды 1-ой группы, но ВЕРНУЛИСЬ! Причём сын в 21 год пришёл, как в песне, совсем седым. Он остался живым только один из всех мальчиков-выпускников школы в 1941 году. Вот счастье-то для бабушки было, особенно в сравнении с ее соседками… В доме на набережной Карповки, где она тогда жила, из каждой семьи кто-то не вернулся с фронта. А ей завидовали и ревели по-бабьи, когда встречались, потому что она двух проводила на фронт и двух встретила с фронта. И бабушка гордилась их медалями и Орденом Славы, а о своих блокадных наградах даже не вспоминала. Говорила, когда я уж очень приставал, что все тогда работали, за это и наградили. А что муж с сыном инвалидами вернулись и их на работу не берут, это дело времени, поправятся. А пока что, мол, нечего на судьбу роптать: руки целы, ноги целы, что ещё… Её сын, мой отец, и правда поправился, а вот мужа бабушка похоронила в 1946 году на Серафимовском кладбище в отдельной могилке с крестом, совсем рядом с братскими могилами его однополчан. Он умер от ранений…

В этом же соборе, уже после войны, венчались и родители моей будущей жены Галины, а потом нас с ней в нём же и крестили. Там в 2001 году крестил и я своего внука. Вот и получается, что собор стал родовым, потому что место это моими предками намоленное и слезами омытое.

Так сложилась жизнь, что мы с женой сейчас живём в новом доме на Петроградской стороне и из наших окон видны купола многих Петербургских храмов. Но когда мне хочется перекреститься, мой взгляд почему-то бессознательно останавливается на куполах Князь-Владимирского собора. Даже не знаю почему. Может быть потому, что родовым его считаю.