Унылую картину представляет умирающая русская деревня. Иногда странным кажется, как тут живут и выживают люди. По инерции, наверное. По закону всемирного тяготения. Дороги стали ещё хуже. Народу заметно поубавилось. Первыми рухнули сараи в заброшенных домах. Сейчас, когда ещё мало зелени и в основном деревья стоят голыми, эти обломки имеют страшненький вид. Но потом они прорастут зеленью, из окон повылезают тонкие берёзки или ольха, и картина будет вполне живописная. В Липском остались чета Барышниковых, Валя Романова, строительница Тамарочка, бывший оператор, а ныне писатель Виктор Афанасьевич, а из Москвы приехал дачник Серёга. Все разбросаны по разным концам деревни. Колька Малов живёт на две деревни – здесь, в Липском, у него в домишке обитает охотничий пёс, которого залетные охотники потеряли в сезон своей охоты, и егерь Мамкин определил собаку к Кольке. Сам Мамкин лежит в больнице после инсульта. Раз в день Колька топает из Гарусово в Липское кормить собаку. Такие вещи происходят здесь нередко. У самого Витьки Мамкина в Гарусово ещё две собаки – злющая сука лайки и ягд-терьер. Так что наш Николай заделался собаководом.
Я взяла своих собак – Журу и Байди и мы навестили Валю Романову.
Та мне сразу поведала о неприятном. Как к ней приезжали следователи для опознания трупа мужчины между Львово и Липским. Нет, мужчина был ей не знаком. Да и как было узнать мертвеца с окровавленным лицом. Но люди здесь не боятся. Они знают, что чему быть, того не миновать. Валька живёт в своей лачуге одна с тремя кошками. Дверь, которую можно вышибить кулаком, закрывает на деревянную заслонку, которая зовётся местными вертушкой.
– А кому я нужна, Николаевна?
Это она мне.
Я привезла Вальке крупы, чай, конфеты и корм для кошек. Она была очень рада. Прошли по центральной улице, изрытой кабанами. Вообще кабаны и мыши в этот год славно потрудились – все тропинки искалечены, а в нашем доме мы обнаружили мышь даже в ведре с водой. Каким-то образом мыши сняли крышку.
Так что уборки было навалом.
Странным образом я не слушала сегодня своих полюбившихся аналитиков. Конечно, я знаю, что все плохо и моё отношение к войне не изменилось, но всё как будто отдалилось от меня. Может быть, когда я останусь одна с собаками, всё снова вернется. Но здесь ты как будто оказался на другой планете, и ты знаешь, что плохо, но уже не липнешь к ютубу, не читаешь новости из Телеграма.
Но и здесь нет былого оживления – нет пьяных выкриков геолога Кожуркина, не несётся его песня по холмам валдайской возвышенности, не слышно угроз выпившего инвалида Знуткина, и ты соглашаешься с тем, что жизнь неумолимо мельчает и сжимается в кулачок. Надолго ли я здесь? Я и сама не могу ответить на этот вопрос.
***
Сегодня проводили Виктора, моего мужа, в город. С ним поехала и Эля, дочь Веры Александровны.
Мы остались одни. Уж как волновался Витя и давал мне наставления! То нельзя, это нельзя, зная мой характер. Что могу убежать с собаками и закрыть веранду только «на палочку», что могу побежать к автолавке и оставить ласточкам сарай открытым… и ещё много всякого, на мой взгляд, занудного.
Боялся, что я оставлю включённой плитку, свет, не выключу роутер, а вдруг гроза…
Но всегда, когда я остаюсь одна, я мобилизуюсь и составляю чёткий план в голове, пошаговую инструкцию себе самой, и управляться с делами так легче.
С Виктором собиралась ехать в город и Тамарочка, поэтому перед самым отъездом я побежала к ней. Дверь открылась не сразу. Тамара, одетая в длинный бархатный халат бирюзового цвета, выглядела больной и осунувшейся.
Да, заболела. Два дня не ела и не пила. Болит спина и ломит тело. Вот если бы растереть спину…
Мне некогда было ею заниматься, но я пообещала, что спину разотру при одном условии – если при мне она примет лекарство.
Набычилась, смотрит исподлобья.
Подтвердила свой заказ в автолавке – купить ей два килограмма помидор.
Помидоры тут продают шикарные, настоящие бакинские, один к одному, они и пахнут помидорами.
– Ты же знаешь, как я люблю помидоры, мне и мяса не надо, – слабым голосом промямлила больная.
Мы побежали к машине, помахали вслед уезжающим, пожелали удачной дороги. Больше всего боялся Байди, который подумал, что мы уезжаем, а его не сажаем в машину.
Потом начались дела, прогулка на дальние глади, куда, слава Богу, не дотянулись лесовозы.
Автолавку ждали только Галина и я с собаками. Купили помидоры и понесли нашей строительнице. Я прихватила ещё парацетамол и вольтареновую гель.
Дверь мне открыла прежняя Тамарочка, уже без халата, без признаков слабости и твёрдо заявила, что спина прошла, все прошло и она уже здорова! Мимо с вёдрами на колодец проходил дачник Серёга и, услышав наш разговор, вставил: да она за свои 80 лет никакой таблетки не принимала, ты что! Она со страху и поправилась!
Понятно.
Больше всего она обрадовалась помидорам и батону!
Ну а мы поспешили домой топить печь, ужинать и делать наши нехитрые дела.
Без Вити телевизор я не включаю, хотя ни на минуту не забываю, что где-то там далеко такие же люди, как мы, не могут наслаждаться тишиной и покоем и небо над их головами никакое не мирное и каждое мгновение их жизнь может оборваться вот так внезапно по чьей-то злой воле, и я ничем не могу приблизить конец этому ужасу, как только каждый день молиться за них.
***
День сегодня ещё не докатился до вечера, а происшествий хватит на неделю.
Пошли гулять по проторенному утреннему маршруту, который предполагает испить кружку воды из святого источника (не буду брать слово в кавычки… а вдруг?), а затем вернуться на лужайку к бывшей школе, от которой остались кирпичи, заросшие кустами и лесным покрывалом. На этой огромной поляне я делаю свою ежедневную зарядку с растяжкой и поочерёдно стою на одной ноге, увеличивая с каждым днем секунды. Дошла почти до минуты на каждой. Байди кочевряжится на траве, занимается самомассажем, Жура отходит в тень и ложится, думая о своём.
Сначала мы все-таки постучались к Валентине. Несколько дней я не заходила, но видела в её окнах гостей и один раз пьяную дочку Марину, у которой цирроз печени.
Сегодня хозяйка была в доме одна и открыла нам свою скособоченную дверь. За ней выглянула оголодавшая кошечка.
Валентина выглядела как пьющая две недели старая тетенька. Но выходящая из своего запоя. Ждала пенсию, которую развозит почтальонша Наташа. Ещё неприбранная, лохматая. Разговор у нас был в основном соответствующий. Она только кивала головой и врала.
Потом мы пошли дальше по своему курсу и я, как всегда, отпустила Жульку с рулетки за деревней.
Жулька быстро исчезла, перебежала ручей, и я услышала чье-то громкое шипение. А затем наступила тишина и наша охотница пропала. Мы ждали её с Байди минут двадцать, шагая туда-сюда, я орала, зовя её – все было бесполезно. Проезжали лесовозы, грейдер, пикап «буханка», обдавая нас пылью. Собаки не было.
Волнение моё было даже не столько за Жулю, сколько за Теминых коз, гуляющих самих по себе, да за кошек, населяющих деревню.
Мы возвращались домой, где я оставила Байдика на дворе, шла снова в то место, откуда свинтила негодяйка, но Жулька так и не показалась. Пришлось вернуться домой, где уже за оградой паниковал парень – пес Байди, прыгая и визжа от нетерпения. Успокоила Байди и стала готовить поесть. Я рассуждала так, что собака должна прийти сама, лишь бы не нанесла урон кошкам и козам. Но вокруг была тишина.
Внезапно у калитки нарисовался Колька в рабочем своём прикиде, то бишь чумазый и похожий на лесного зверя. Пришёл за медпомощью – болит спина, и Колька стал показывать мне, где болит. Я нервничала из-за Журки, поэтому мне было не до шуток. Пошла к своему аптечному арсеналу, достала шприц, лекарство и вкатила Кольке пять кубов диклофенака прямо у лавки.
– Наталья, а кофе нальешь?
– Мать твою! – зарычала я на больного, – а больше ничего не хочешь?
Но пошла ставить чайник, и в этот момент вырубили электричество. Я даже обрадовалась.
– Всё, Колька, кофе ёк! – сообщила я ему, выйдя на крыльцо.
Позвонила в Березайку на подстанцию, где сказали, что где-то вырубают деревья, света не будет до пяти часов. Было всего лишь два часа.
Под удобным предлогом выпроводила Николая и стала готовить еду Байдику. В этот момент и показалась у открытой калитки виноватая Жура, виляя хвостом и не отважившаяся входить без приглашения.
Журу мы впустили, Байдюша заливисто и счастливо лаял, а я сделала ей строгое внушение, взывая к её почтенному возрасту.
Отсутствовала негодяйка около трёх часов.
Успокоились все, и страшно захотелось чая.
Утром я, как всегда, выпила только кофе.
Достала газовую плиточку и поставила на неё чайник, включила, и хорошо, что не вышла наружу. Через минуты полторы из отверстия плиточки с хлопком выстрелило пламя, пошёл чёрный дым. Я быстро прижала пламя чайником, схватила плиточку и побежала с ней, дымящейся чёрным, на улицу. Чай мой накрылся.
Хорошо, что не случился взрыв баллончика с газом.
Выручили, как всегда Барышниковы, у которых я пила чай с вареньем. Их портативная плитка оказалась работающей. Никогда обычный чёрный чай в пакетике не казался таким вкусным и ароматным…
А Тема прочитал нам в газете местной Бологовской администрации о том, что нашли трех мужчин, которые напали и зарезали человека, приехавшего из Мурманской области покупать здесь дом. Об этом случае мы слышали по приезде. Теперь все трое признались в содеянном и находятся под стражей.
Вот такие истории.
***
Обнаружили следы нашего четвероногого косолапого соседа, а может, и двоих. Следы разные. Аркадий из Гарусово подтвердил: да, ходит один двухлеток. Но он нападать не будет. Но и медведица с медвежатами ходит, но она не на гладях, а в чаще у болота.
Туда не ходи!
Я призадумалась. Двухлеток повыше меня в полный рост будет. Одна надежда: они, как собак почуют, убегают вглубь леса.
Поэтому мы следы зафиксировали и пошли дальше, на вторую гладь, где я все-таки не удержалась и сорвала цветы под местным названием бубенчики. Завтра Оля в гости заезжает. Переночует и – дальше, по своим делам.
***
Никогда не думала, что полюблю деревню. Да ещё такую – на задворках, захолустную, куда не добраться. Наверное, деревня Воронки под Москвой, где моя мама с нами проводила лето, оставила отпечаток в моей голове. Остались какие-то обрывочные воспоминания. Мне было совсем уж мало годков.
Еще на Дальнем востоке, когда родители отдыхали в санатории, а меня определили в деревню под названием Шмаковка. И жила я там у стариков. Они, скорее всего, и не были стариками, но мне тогда казались такими. Помню дедушку в косоворотке, бабушку в платочке и длинной юбке, собаку в будке во дворе. Родители приходили меня навещать. Вот и все деревенские мотивы в моей жизни. В Липском же я – хозяйка дома, подворье в 12 соток, собственный пруд, громадные деревья и дом стоит особняком, как на хуторе.
И очень большое отличие от дач, где я когда-нибудь проживала. Не знаю, жила ли бы я тут совсем одна, мне обязательно нужно за кем-то ухаживать, да и страшновато. Собаки, на мой взгляд, идеальные компаньоны в моем случае. Не утомляют разговорами, тихо соседствуют рядом, но я чувствую все время их поддержку, нужду во мне и благодарность за заботу. Они следуют за мной, куда бы я ни пошла. За водой – вместе. Жульку прицепляю к поясу за рулетку, и она ведёт нашу смычку впереди, за ней я волоку тележку с бадьей, позади семенит Байдик. Сегодня у колодца нас заснял Виктор Афанасьевич, работавший в своём огороде. Уж больно ему понравилось наше ноу-хау. По дороге встретили Кольку, который помог мне довезти воду и даже взгромоздил тяжеленную бадью на веранду.
– Стой, Колька! Давай вместе! – на что Колька обиделся: – Что я, не мужик, что ли!
– Снова спина заболит! – настаивала я.
– Нет, Наталья, все прошло, спасибо тебе!
Колька посидел на крыльце и пошёл. Завтра родительская суббота, пойдёт на кладбище.
А мы с собаками стали собираться к автолавке. Время – три часа. Обычно она приезжает между тремя и пятью часами. Мои подопечные знают слово «автолавка» очень хорошо. Как только позвонит Галя и даст сигнал, что автолавка выехала из Тресно, я хватаю сумку с кошельком, закрываю дверь, оставляя ласточкам сарай, и спешу к калитке, где меня уже ждут две фигуры – белый и чёрная.
Сегодня у меня была особая миссия – отдать долг за Валентину продавщице Свете. Позавчера почтальон Наташа привезла нашей Валентине пенсию – 10 тысяч. Вычла за продукты. 4 тысячи Валюшка пропила за полтора месяца и поэтому отдала мне остатки и попросила купить ей кое-что «вкусненькое». То есть колбаски чайной и 300 граммов карамели.
Продавщица Света достала свой гроссбух, прошлась глазами по списку должников и выдала мне сумму долга – 4004 рубля. В кошельке осталось всего 400 рублей. Валькин заказ я выполнила даже с лихвой, купив ещё кошкам небольшой пакетик кити-кет.
А ещё утром, идя на прогулку с собаками, мы достучались до Валентины, ждали её, пока она доплелась до двери и открыла нам, уже трезвая, но плохая, больная, с бледным лицом и узкой полоской накрашеных яркой помадой губ. Мы сидели с ней на её крошечной веранде, и она жаловалась на бок, говорила, что пить больше не будет, ничего делать не может, нет сил. И жалко мне её, и понимаю я, что ничего не изменится. Позвонила внучке Насте в Березайку и связала их по телефону.
Некоторые меня ругают, чего я лезу к Вальке, пусть себе пьёт, пропащая, её проблемы. Не знаю, не могу пройти мимо. Есть в ней какое-то воспитание, что ли, какой-то стержень, не дающий ей скатиться в самый низ. Уважительное отношение к людям. В конце концов, нет в ней наглости и хамства. А есть порок и слабость, которые трудно изжить без посторонней помощи.
Порадовал меня мой, с позволения сказать, огород. Взошли 14 ростков кабачков. Лучок-севок тоже не дружно, но уже торчит весело над землёй. Только картошка притаилась.
А вчера перед закатом и в лучах заходящего солнца я сидела на крыльце и любовалась своим палисадником. Вот эти огромные, высоченные деревья – липы, берёзы, дубы, кусты гортензии, жасмин, акация, рябины, ели, – вот всё это богатство растёт на нашем участке. Не удержалась, сняла видео, послала дочке и старшему внуку Джеймсу, который оценил эту природу и любит деревню, где прошла часть его детства и куда он должен был приехать в августе.
***
Оказывается, не везде проходили лесовозы и страшные мужики – лесорубы не всюду испоганили нашу замечательную природу валдайской возвышенности. Сегодня вечером мы пошли на дальние глади, отошли километра на два от деревни и попали на любимую тропу, по обе стороны которой выросла берёзовая роща. Ещё лет шесть назад этой рощицы не было, но сейчас стоят белоствольные красавицы с нежно-зелёными листочками, вокруг луга, но позади рощи – дремучий лес. Проходили перемычку между лугами, где отпечатались огромные следы лося на влажной земле. Дивная красота вокруг, но мне подумалось, что и сюда дотянутся загребущие руки заготовщиков и чиновья, безжалостно вырубающие лес. Тишина. Только где-то далеко слышен шум поезда на пути из Петербурга в Москву.
Байди, как всегда, у моих ног, тревожно выглядывающий Жульку. А та уже завилась куда-то в чащобу по чьим-то следам. Мы миновали одну «гладь», прошли вторую, и только когда мы поднимались на возвышенность, нас догнала Жулька. Догоняла трудно, тяжело. Все -таки возраст, почти или уже 14. Вот и основной инстинкт, подумала я. У моей собаки – это охотничий, и никакой возраст ей в этом не помеха.
Байди обрадовался, оживился. Мы медленно подходили к деревне. Оба уже на поводках. У нас засилье кошек, и Жуля представляет для них всех угрозу.
Вокруг ни души. Только птицы и комары. Уже активизировались соловьи, выводящие свои рулады. Закаты здесь особо красивые.
Еще один день катится под горку. Наступило лето.
***
Деревня интересна тем, что, живя в ней, нужно постоянно ждать сюрпризов. Самый частый сюрприз – отключение света. Могу ошибаться, но это было четвёртый раз. Причём надолго, на весь день. Впрочем, не удивительно. Столбы электропередач были поставлены ещё в советское время, а провода вполне могут запутаться в ветвях огромных деревьев. За всеми не уследишь. Район довольно большой, раскидан в разные стороны. В общем, мы встали, и только я собралась пить утренний кофе, как свет прощально мигнул и исчез.
Ну, делать нечего, прогулку никто не отменял. Пошли по своему маршруту, и даже Байдик побежал. А вчера он бастовал, не пошёл гулять в дождь по высокой траве. Да и Жулька пошла, но на полдороге встала и стала смотреть назад. Пошли, типа, домой. Но была намечена косьба травы на участке и прилегающей территории до главной авеню, как я её называю. Дачник Серёга подъехал к нашей калитке на своём джипе, с бензопилой, в экипировке косаря-профессионала и часа за полтора выкосил нам двор и дорогу наверх. Цены, конечно, выросли. За все про все – две с половиной тысячи. Выкосил умелец «под ноль», до чёрной земли. Я потом до позднего вечера сгребала эти валики с травой и выносила за калитку, сваливая в одну кучу. Погода была противная, сырая, и вокруг вилась мошка.
Но зато сегодня мы оценили наши прокошенные тропинки. Вот что – то случилось на станции Алешинка, где проносятся всякие сапсаны с ласточками, и поэтому возня со светом была весь день. Днём захотелось есть, и главное в деревенской жизни – чаю. Беспрестанно звонили в аварийку в Березайку, но там уже на звонки не отвечали, а позже пропала и мобильная связь. Это всегда вместе. И вот ты один, например, и что-то случилось, а ты не можешь ни позвонить, ни вызвать кого-то на помощь. Твой телефон становится абсолютно бесполезен и может только сфотографировать.
Но, как ни странно – или это у меня что-то в голове так устроено – вот такие сюрпризы меня только закаляют. Я становлюсь деловой, собираюсь с духом и начинаю делать то, что никогда бы при спокойной жизни не сделала. Придя с дальней прогулки, первым делом затопила печь «по-летнему», вспомнив давние Витины наставления. Когда-то очень давно наша креативщица Тамарочка вызвалась подремонтировать нашу печку и панель, на которой есть конфорки, полностью зацементировала. То есть печка есть, а готовить на ней нельзя. Истратив кучу дров почти впустую, все же удалось нагреть чайник и потом попить полугорячий чай. А собакам я развела их паштет тёплой водичкой, и они поели.
Но день закончился для меня отличным образом. После вечерней прогулки на гладях, мы проходили дом ещё одних соседей, тоже пару из Москвы. Валера вышел с шампурами в руках и пригласил на шашлыки.
– Обязательно приходите, Наталья Николаевна! – настойчиво приглашал Валерий.
Дали свет? Нет, так и не дали.
Я привела собак домой, завела их в избу, а сама пошла на шашлыки. Собакам в деревнях дома не рады.
Валера с женой наведываются в дом своей покойной тётки Дуси, здесь же проводила все лето Валерина мама Вера Ивановна, и их огород был самый урожайный в деревне, несмотря на отсутствие теплиц. Так умели сестры работать и выращивать самые вкусные огурцы. Но все в прошлом. Сейчас в доме все осталось как при Дусе – коврами увешаны стены, постелены полы, чтобы не дуло. Большая русская печь. За занавесочкой полати. Красный уголок с иконами и лампадой, украшенный белым полотенцем с плетеными кружевами. На стенах в рамках фотографии многочисленных родственников. Я всегда люблю рассматривать старинные фотографии, но сегодня было не до этого.
Валера угощал шашлыком из свинины и салатом из помидоров. Никто из нас не пьёт. Чокнулись за встречу соком. А вот потом я, наконец, пила настоящий, заваренный, а не из пакетика, чёрный чай, и в этот блаженный момент дали свет!
Собаки, оставленные в избе, встретили меня радостным лаем, и мы пошли на короткую прогулку, заглянув к Вере Александровне и к писательнице Наталье Савельевой.
Еще один летний день закончился. Завтра ровно месяц нашего пребывания в деревне.
***
Наш маленький охранник сегодня утром дрых без задних ног (лап). Поднялся около полдесятого, спрыгнул с кресла, встряхнулся и быстро побежал к двери. Думал, я не замечу его опоздание на службу и не вкачу ему выговор в дневник. Но мы с Журой даже были рады, что удалось полежать. Мне с телефоном, а Журе прикорнуть возле печки. Хотя печку вчера не топили, и в избе был настоящий колотун.
Сегодня же суббота! Можно и пофилонить.
Проходили мимо дома писательницы Савельевой и увидела пару уже в своём саду, работающими. Пригласила их на чай.
Ну, а дальше все, как всегда, – маршрут на святой источник, потом зарядка в лесу на лужайке и возвращение домой на завтрак.
Валюша Романова, нарядная, нарумяненная и с клипсами в ушах, уже стояла у дверей своего домика, поджидая нас.
– Чего-то вы сегодня поздно, – нараспев сказала она. – А у меня сегодня восемь лет, как Генка умер.
Муж Генка – тракторист в совхозе, гуляка и красавец в молодости, умер при мне. Когда Валентина прибежала ко мне в тот день, стояла и кричала, пока я выбежала, и мы вместе поспешили в их дом. Но было уже поздно.
Это было тогда. А сегодня дочь с внучкой поехали на кладбище в Березайку.
Валентине не на чем было поехать, и она просто разоделась и накрасилась, как-то по своему отмечая день памяти.
Я решила пригласить и её. Договорились, что она придёт чуть попозже.
А мы вернулись домой, где у меня было намечено много дел. Надо было думать, чем же угощать гостей, что поставить на стол к чаю. И я решила сделать пышки с сыром на сковородке. Возилась долго, но вместо пышек получились оладьи, огромная тарелка.
А потом пришли и гости, и мы сидели и говорили обо всем, и Юлик и Наташа хвалили мои оладьи и давали собакам, которые стояли внизу в ожидании угощения. А потом пришла и Валентина.
Завтра наши садоводы последний день в деревне. Обычно они приезжают ненадолго, Наталья на неделю, а Юлик только на выходные, но каждый месяц стараются навещать свой дом.
Проводив гостей, мы с собаками пошли на «большой круг», поднимаясь по большаку на дорогу на Львово, огибая деревню с северной стороны. Вдали гремела музыка у москвича Серёги с семьёй. Там третий день подряд ищут жилу и приехали деятели на огромных машинах бурить скважину. Раз музыка, решила я, значит, вода найдена, и есть повод как бы отметить это дело.
Но потом я узнала, что пробурив 110 метров и ничего не получив, решили продолжить работы завтра.
Значит, пили за будущий успех.
А мы вернулись к себе домой, где нас уже ждали ласточки. Наверное, поэтому они устроили радостную перекличку при нашем появлении.
Как хорошо, что внезапный дождь закруглил этот субботний день, освободив меня от полива нашего огородика.
***
Пришли с вечерней прогулки страшно возбужденные – увидели лося! Лось лежал горой на лугу и смотрел в сторону усадьбы москвичей, где четвертый день шумит и дребезжит мотор бура. Именно из-за этого лось и не услышал нас. Я увидела его первая, но тут же Жулька, гуляющая без поводка, чуть было не рванула на зверя, но я изо всех сил заорала: «Стоять!»
Лось поднялся своей огромной тушей, развернулся к лесу и убежал. Я заметила, что рогов у него не было.
Позвонила Барышниковым рассказать о встрече. Тема сказал, что в это время нет зверя опаснее, чем кабан и лось.
Фото нет. Я бы не успела снять животное. Будем теперь осторожнее.
Когда день почти прошел, животные поужинали, ласточки, как по часам, закатились в сарай, и кто-то из них, наверняка самец, сел на жердочку. Можно уже расслабиться и сделать дневниковую запись маленьких текущих событий.
После отъезда в Москву неразлучной пары Натальи и Юлика остался одиноким кот Вася. Кот этот Кожуркина, как и трое таких же осиротевших котов после смерти бывшего геолога Владимира Андреевича.
После его кончины кормление котов взял на себя Тема Барышников.
Но животным нужен человек, а потому один переехал к Вале Романовой, второй стесняется напроситься в дом, но ходит к ней столоваться, а вот Вася полюбил встречать наших цветоводов, когда они наведываются из Москвы. Васька уже в летах, с облезлой шкуркой, больше сидит или лежит неподвижно. Но ест за троих! Поскольку дом писательницы Савельевой не так далеко от нас, то пройти мимо мы не можем. Я привезла сюда полмешка кэт чау и скоро мешок уже опустошится. Бедный Вася пока не бросает место у дома, все ждёт Наташу и Юлика.
Вчера мне пришлось вспомнить свою профессию и принимать пациентку. И даже вспомнить пятый курс, гинекологию, которую я очень любила и потому интересовалась особенно.
Конечно, если бы не такая дыра и где-то, хотя бы в пределах 50 километров, принимал бы гинеколог, я бы не взяла на себя такую ответственность. Но пациентка моя совершенно точно никуда не поедет, тем более в Тверь, где есть областной стационар со спецами и УЗИ. Надо сказать, что в деревне у меня довольно богатая аптека, перевязочный материал, растворы для инфузий, противошоковый набор, даже перчатки. Скальпеля, правда, нет. Да и инвазивного исследования я не проводила, я не специалист. Но прощупать образование через стенку живота любой шестикурсник может.
К сожалению, все мои уговоры и звонок внучке не дали результата.
Вот так и живут многие по инерции и на авось.
Должна была прийти ко мне помыться в душе соседка Вера Александровна. Душ я нагрела, но Верочке внезапно поплохело, и мы перенесли помывку на завтра. Ну, и конечно, Колька! Прозевал автолавку, а сахара нет.
Еще Галя жаловалась, что Колька, мол, съел весь кожуркинский сахар за полтора месяца. Денег у Кольки пока нет. Он покупает у продавца Светы в долг. Я собрала Кольке «посылку», куда вошли и сахар, и горох, макароны и консервы и мы с собаками пошли к его дому напротив москвичей. Колька как раз выходил из калитки от Серёги с термосом подмышкой.
Протянула ему пакет.
– Не, не надо! У меня все есть! – сказал гордец.
– Колька, кончай врать, бери, когда дают, – и я стала пихать ему пакет в руки.
– Да у меня и печка развалилась, готовить не на чем, – тянул Колька.
Вот типичный пример недоделанного мужика, лодыря и неумехи. И школа в 11 лет ему не помогла.
Наше Липское стоит на глиняной почве, если капнуть поглубже, а сверху песок, и деревенский здоровый дядька не хочет или не знает, как замазать развалившуюся печку.
В Колькином кривом и косом доме, с отошедшим от избы крыльцом, лаяла собака Айба.
За все время я так и не видела его гуляющим с этой несчастной Айбой.
Сумку Колька все же взял. Перемахнул своими ногами в вечных сапожищах через отвалившееся крыльцо прямо в сени, пнув дверь ногой, и скрылся внутри.
А мы пошли дальше на вечернюю зорьку, как написано во многих книжках о деревне.
Скоро отъезд в город. Если честно, то не хочется.
***
Тамарочка
Не так давно у Тамары утонул сын в реке. Пошел с другом на ночную рыбалку и утонул. Мы узнали первыми, но не смогли ей сказать. Зять Слава срочно поехал из города в Липское за ней перед кремацией. А я уже была тут, в городе. Дочь Диана не пришла на прощание, сказали, что болела. Брат у нее сводный.
Сейчас Тамара в деревне, с упорством выращивает урожай, надеясь, что свои одумаются и приедут хотя бы за урожаем. Вот такая история. Свои оставили Тамару год тому назад, уехали из деревни, и тогда я об этом писала, не зная, что позже произойдет настоящая драма. Вот прошлогодний текст:
«Вчера у нас произошла местная драма.
Наша креативщица Тамарочка всегда с нетерпением ждёт приезд своей внучки-художницы Алины. Алина – гордость бабушки, юное дарование. Прошлым летом я выставляла ее работы. Для их побывки Тамара пашет весь год. Откладывает свою блокадную пенсию, выращивает рассаду, в апреле уже в деревне и набрасывается на огород, спеша иметь урожай уже в июле, когда семья приезжает на деревенский двухнедельный отдых.
Приезд дочери с внучкой омрачился дикой жарой, которая и повлияла на ход событий. Обложенный кирпичом старый деревянный дом, который сама же Тамарочка когда-то и запечатала в кирпичный саркофаг, стал гнить изнутри, покрываться плесенью и выбрасывать наружу зловонный запах. Затея, когда-то казавшаяся невинной причудой стареющей пенсионерки с техническим образованием, вышла боком для неё самой и для её родных. Пока Тамара гоняла в город – одна нога здесь, другая там – дочь с зятем обследовали подпол и обнаружили прогнившие доски под платформой русской печи, извлекли их как вещественное доказательство и решили срочно сниматься с якоря.
Не буду тут описывать раздумья Дианы, ожидаемую ею обиду матери, непреклонность зятя Славы срочно бросать деревню, потому что здесь «все сляпано кое-как, хлам везде и гвозди торчат» и молчаливую солидарность с родителями юной Алины. Решение было принято молниеносно и приговор Тамарочке был подписан.
Зная характер нашей креативщицы, я с собаками поспешила уйти.
В самый разгар жары, когда мы с собаками сидим обычно дома, у калитки показалась маленькая фигурка, даже позой своей и неуверенной поступью выражавшая скорбь.
Тамарочка стояла за калиткой и, как рыба на суше, только могла издавать всхлипы, а в глазах была вся горечь мира.
Даже собаки подошли к калитке без оглашенного лая.
– Наташа, они уехали. Сказали, что навсегда. И даже вещи свои все забрали.
Тамара отвернулась, вздрагивая безмолвно.
В коротком платье до колена, она была похожа на подростка.
Я обняла её, не говоря ни слова.
Потом мы сидели прямо на траве, и я принесла Тамарочке рулон бумажного полотенца, к нам подбежали ничего не понимающие собаки, Байди и Жура лезли в лицо Тамаре, а потом улеглись между нами. Сказать мне было особо нечего. Решила позвать Веру Александровну, сестру покойной Марии, и просто предложить всем пить чай.
Сидели у меня долго, пригодился и шоколадно-вафельный тортик, купленный ко дню рождения Байди, да так и не попробованный.
С дороги позвонила Диана, спросившая про мать.
– Мы уже проезжаем Валдай! – сообщила она.
Конечно, переживает. Но доверила мне сгладить произошедшее.
Чаепитие и всякие разговоры, конечно, разрядили обстановку.
Верочка вспомнила и о празднике Петра и Павла, отмечавшегося в деревне, и пригласила назавтра в гости Тамару на рюмочку настойки. Потом мы даже шутили, и в конце наших женских посиделок Тамара рассказала анекдот, каких у ней в запасе на все случаи в жизни. Отметили интересное совпадение: у всех нас, чаевничающих при столь грустном поводе, по дочери, родившейся в 1969 году.
Нам с Верой тоже стало легче.
Все пройдёт, как говорится.
А Пётр и Павел час убавил…»
* * *
Месяц без деревни пролетел быстро. Если бы не интересные встречи с моими друзьями, я бы жалела, что на целый месяц уехала из Липского.
Вчера мы вернулись и сразу бросилось в глаза – запустение, целые джунгли из выросшей травы, нет старой раскидистой ели, под которой обычно деревенский Колька, незвано явившийся, сидит и пьёт кофе. Глазу непривычна пустота. Но в наше отсутствие отец и сын Лагастики мастерски выполнили наш заказ – спилили ель, аккуратно вынесли ветви и чурбачки за забор и так же спилили высоченную березу за оградой. И ель, и берёза заслоняли нам двор, от этого не росли цветы и мы были абсолютно закрыты от соседей со стороны деревенской, как я её называю, авеню. И вчера и сегодня были ливни, гремели громы, но свет, слава богу, не отключали. А сегодня уже с утра надо было косить двор и дорогу до этого самого авеню, и Витя косил под дождём. Вчера мы с Жулей навестили Тамару. Две недели тому назад она похоронила сына Алешу, 47 лет. Утонул на рыбалке – перевернулась лодка, когда он наклонился и стал распутывать сеть, да так и не вынырнул из-под лодки. Больше всего Тамару пригнуло то, что на похороны не пришли её дочь и внучка. Она не плакала, говорила буднично, но по её мгновенно постаревшему и осунувшемуся лицу я поняла, как она страдает. Она, 81-летняя мать, хоронила своего ещё молодого сына, а дочь так и не пришла поддержать её.
– Наташа, для кого я все это делаю? Кому нужны мои труды? – и она беспомощно разводила руки.
Единственно, чем я могла ей помочь, это позвонить дочери и спросить, прошла ли Алина в Штиглица. Но дочь не отвечала.
Мы с Жулькой покинули Тамару под жутким ливнем и всполохами молний.
А сегодня увидели Кольку, который стоял за калиткой с длинной жердиной и ждал приглашения зайти.
Я привезла Кольке гостинцы из города – гречка, горох, чай, рожки, бутыль масла, тушёнка.
– Возьмешь? – спросила я.
– Я все возьму! – и довольный Колька покидал это в котомку и поспешил к калитке, даже не попросив кофе.
А к вечеру мы пошли к Валентине Романовой. Меня предупредили, что Валентина снова пьёт.
Ветхая дверь была не закрыта. В кошачье отверстие смотрела морда Валькиной серенькой кошки. Она призывно замяукала, увидев нас.
Голодная значит, подумала я. Потом на крыльце показалась хозяйка, глупо хихикающая, пьяненькая, с худыми босыми ногами, и привычно затянула свое «ой, а я ждала вас к десятому, а вы вон только приехали, Николаевна».
Валюшка стояла, слегка пошатываясь. Я положила сумку с тем же набором продуктов, как и Кольке, и пакет сухого корма кошкам. Серенькая кошка была на сносях. Она принялась жадно есть, урча и косясь на мою собаку. Я зашла в избу и, если бы увидела бутылку, то изъяла бы её тотчас же, но бутылки не было, а на Валькиной кровати лежала её другая, чёрная, кошка. Воздух был спертый, тяжёлый. Кровать разобрана.
Мы с Жулькой ушли.
В общем, все как всегда. Как и месяц назад.
Мы повернули к бывшему дому моего брата Сережи и его жены Нади. Сколько воспоминаний связано с этим домом, когда-то самым большим и богатым в деревне, а сейчас напоминающим израненного ветерана, с забитыми окнами и торчащими и полусгнившими стропилами из крыши. Но манчжурский орех, посаженный Надей много лет тому назад, жив, разросся и на ветках зеленеют орехи, а рядом растёт лещина, и тоже с орешками. Удивительное чувство – близких людей уже нет, а эти их детища вот стоят и продолжают жить!
По узкой и заросшей тропинке мы вышли на поле, на котором Артемий косит траву для своих коз. Вот и стог, укрытый от дождей, и девятиствольная берёза, поднявшаяся на высоту хорошего четырёхэтажного дома.
Закат солнца, завершающий этот день, был необыкновенно красив…
А самую радость принесли нам ласточки. Месяц назад мы, уезжая в город, оставили им хорошую дырку с Олей, зная, что они высиживают потомство.
Не раз вспоминали о них в городе.
Когда приехали вчера, сарай был пуст. Конечно, они улетели. И вдруг шумная свора прилетела, я насчитала шесть душ, они весело переговаривались, перелетая с места на место и садясь на провода, кто-то залетел в сарай и тут же вылетел, и я подумала, что птицы прилетели поприветствовать нас и показать свое выросшее потомство.
Подумалось, что нет другого места на земле, которое даёт такое ощущение радости.
На снимках:
- Луг у дома
- Медведь прошел
- Наталья Николаевна Житинская
***
Дневник как проповедь (вместо послесловия)
Наталья Николаевна Житинская – по образованию врач. После выхода на пенсию летние месяцы проводит в деревне Липское Тверской области. Ее заметки, как я смею полагать, – замечательное литературное свидетельство о людях, нравах, жизненном укладе наших современников, с которыми судьба свела автора. А еще их публикация – это и повод порассуждать вообще о дневнике как явлении литературы.
Дневниковые заметки – жанр, не часто встречающийся в современном литературном процессе, порой суетливом и пристрастно-политизированном: субъекты этого процесса, увы, зачастую лишают себя возможности обратиться к простой и естественной жизни, проходят мимо красоты природы и человеческих отношений. Постмодернистская искусственность у многих авторов затмила привлекательность реальных событий, и стремление представить картину мира в культурфилософской и психоаналитической по-модернистски вычурной транскрипции – что, кстати сказать, для субъекта по-своему даже заманчиво, – неизбежно заводит, однако, в онтологический тупик.
Между тем создание дневниковых заметок – очень серьезное публицистическое творчество, и многие произведения этого жанра вошли в сокровищницу мировой литературы. В первой половине Х века в Японии возникла литература никки (никки бунгаку) – именно дневниковая литература, которая стала, к слову сказать, одним из основных жанров словесного творчества того времени. Дневники вели в основном женщины из аристократического круга, и это считалось престижным и очень тонким интеллектуальным и художественным занятием. В последующие эпохи дневники вели Джордж Вашингтон, Уинстон Черчилль, Эрнст Юнгер, Николай II, Софья Толстая и многие другие известные люди. Особое место в ряду авторов занимают русские писатели – Лев Толстой, Иван Бунин, Михаил Кузмин, Александр Твардовский и, конечно, Александр Блок, заметки которого, собранные в отдельном томе, производят сильнейшее впечатление благодаря своей некоей таинственной семиотике, отражению тончайших граней бытия – каждое слово, на первый взгляд самое обычное, становится особым конвенциональным знаком со сложнейшей семантикой, открывающейся только посвященному, да и то, видимо, не полностью. Блок унес с собой тайну отражения духовной жизни, ключ к ее познанию.
Современный дневник, само собой разумеется, не мог не трансформироваться в условиях развитой мультимедийной доступности и виртуализации сознания. Дополненная реальность еще только входит в дневниковый континуум, и мы наблюдаем в некоторой мере уникальное явление: современный автор использует новейший кибертехнологический потенциал – хотя, конечно, многие, как и в старину, доверяют свои мысли и чувства исключительно бумаге, – но духовный и интеллектуальный опыт у автора остается прежним, практически традиционным. Процесс интерпретации действительности, методология познания, мировидение и основные принципы построения системы эстезиса меняются слишком медленно, явно не успевают перестраиваться вслед за технологическими инновациями. Тем более что некоторые аспекты познания выходят из феноменологической области, основанной на чувственном опыте. Так, «эстезис – исследовательский конструкт, как раз и призванный фиксировать это слепое пятно в сознании, не выявляемое посредством логических процедур и дефиниций», «эстезис до-семиотичен» (Фадеева И. Е. Эстезис и семиозис: феноменология эстетического опыта // Человек, культура, образование: научно-образовательный и методический рецензируемый журнал. 2011. № 1. С. 36, 37).
Социальные сети становятся платформой для размещения личностного материала, по сути дневникового, уже, кстати сказать, в определенной мере адаптированного к новой коммуникативной среде: от публикаций, иллюстрирующих незамысловатые гастрономические пристрастия автора, портретов его близких, зачастую имеющих действительно большое социальное значение, до отдельных сообщений (корреспонденций), нередко достаточно профессиональных, а также философских рассуждений. Более редкий случай – систематическое повествование о жизни автора в условиях социальной среды, состояние (развитие или стагнация) которой имеет для нас большое значение. В этом случае сообщается о деталях материального мира, личных переживаниях и чувствах человека, его поведенческих мотивах во всем многообразие тех паттернов, которые мы не сумеем найти в научной литературе, а отчасти и в художественно-публицистической, ориентированной изначально на соответствующую аудиторию.
Конечно, автор может использовать компьютер в режиме офлайн, просто как средство создания и хранения личных записей, текстовой носитель, а может сразу и последовательно размещать тексты в социальных сетях – спонтанно, по настроению, без черновиков и даже указания даты, поскольку она выводится автоматически. С одной стороны, автор пишет практически для себя или для самых близких людей, а с другой стороны, он подспудно все-таки ориентируется и на социальную аудиторию, более или менее ему знакомую, что проявляется в попытке автора создать оптимальный нарратив, добиться стройной сюжетики произведения, в подборе лексического материала. Короче говоря, субъект текстотворчества стремится обеспечить соответствующий архитектонический уровень текста. А в содержательном отношении дневниковым заметкам практически всегда свойственна исповедальная тональность, с той или иной мерой имплицитности.
Помню, в 2013 году я пригласил одного из самых известных российских философов, профессора К. С. Пигрова на всероссийский семинар «Современная периодическая печать в контексте коммуникативных процессов (трагедия публицистики в информационном обществе)», который был организован кафедрой периодической печати СПбГУ. Константин Семенович удивил темой доклада: интимный дневник он рассматривал как явление публицистики. В статье, которую К. С. Пигров подготовил для сборника материалов семинара, он, в частности, писал: «Дневник сам по себе не есть обращение к Богу или царю, не фиксация беседы с избранным другим, с которым соединяет меня любовь или дружба. Это текст парадоксальным образом направлен к самому себе. В нем есть момент проповеди, но это проповедь самому себе, в нем есть момент исповеди, но это исповедь перед самим собой. Наконец, это беседа с самим собой. Дневник тем и отличается от непроизвольных размышлений, что включает инстанцию эксплицированности. Именно в этих своих качествах он обнаруживает и закрепляет смысл бытия индивидуальности. Нарратив дневника – мощное средство организации и соотнесения личного опыта. Он, как показано, содержит личностно более значимую информацию, чем другие типы дискурса. В коммуникативном отношении он обладает большими возможностями для выражения эмоционального состояния» (Пигров К. С. Феномен срочной словесности: интимный дневник социума // Публицистика в современном обществе: материалы науч.- практ. семинара «Современная периодическая печать в контексте коммуникативных процессов (трагедия публицистики в информационном обществе)» (14 ноября 2013 года, Санкт-Петербург) / отв. ред. Б. Я. Мисонжников. СПб. : С.-Петерб. гос. ун-т, Ин-т «Высш. шк. журн. и мас. коммуникаций», 2014. С. 127).
Что касается личностной информации, то Константин Семенович говорит о безусловном приоритете дневникового дискурса по отношению к другим типам дискурсов. Уже поэтому высокая научная, социальная и гуманитарная аутентичность дневниковых заметок как жанра не вызывает сомнения. В то же время этот жанр может быть реализован совершенно разным образом не только в области формально-текстовой презентации, но и в отношении семантики конкретного произведения. И в то же время автор, моделируя образ будущего читателя как индивида, стремится к установлению с ним особо доверительных и близких отношений. К. С. Пигров уже в другой публикации замечает: «Чтобы не заплакать безутешно, мы прилежно записываем (в самых разных формах – не обязательно в цифровых) свои неизбежные несчастья и благодаря этому – парадоксальным образом – способны рассмеяться вместе с читателем» (Пигров К. С. Модусы приятия и неприятия социального мира (к аксиологическим основаниям национальной безопасности) // Между памятью и забвением: пространства скриптизации российского бытия: сб. науч. ст. / под ред. К. С. Пигрова. СПб.: ООО «Книжный дом», 2020. С. 23). Читатель как персонаж дневникового континуума не только присутствует с той или иной мерой эксплицированности, но и является всегда важным субъектом нарративного процесса, участвует в структурировании текстуального пространства.
И еще один важный момент современной модификации дневниковой записи: она зачастую фиксируется непосредственно при помощи мобильного телефона, т. е. вербальный текст, который может быть дополнен иконическим, сразу же создается на цифровом уровне и в случае необходимости может сразу же размещаться в социальных сетях. Как можно предположить, автор публикуемых дневниковых записей поступает именно таким образом.
Борис Мисонжников
Петербургский публицист 